Пламя любви - Картленд Барбара - Страница 28

• Предыдущая
• 28/55
• Следующая

В Каире Мона мучилась одиночеством и радовалась возможности хоть с кем-то поговорить. Порой ей бывало очень тоскливо, и тогда она почти радовалась, видя перед собой изможденную физиономию и беспокойные блестящие глаза новой «подруги».

О жизни Чар она почти ничего не знала: Мона старалась не расспрашивать ее ни о прошлом, ни о настоящем, опасаясь ответных расспросов.

В этой женщине, некрасивой, плохо одетой, жалкой, чувствовалось что-то необычное. Однако Мона не могла понять, чем выделяется она из сотен таких же женщин — немолодых, как правило, вдов, проведших лучшие годы жизни где-то на задворках империи и теперь скитающихся в одиночку по британскому Востоку, без дома, без семьи, без друзей.

Они странствуют из порта в порт, из столицы в столицу в поисках сами не зная чего — быть может, своей юности, сожженной безжалостным южным солнцем?

Чар знала в Каире всех и вся, а кого не знала, с тем рано или поздно ухитрялась добиться знакомства.

Порой, глядя на нее, Мона вздрагивала: быть может, думала она, когда-нибудь и я стану такой же — буду вот так же лихорадочно цепляться за людей в поисках противоядия от бесконечного душевного одиночества?

Секретов для Чар не существовало. Кажется, целью ее жизни было знать все обо всех. Тайны и интриги она чуяла, как собака чует спрятанную кость, и так же неутомимо докапывалась до истины.

Будь то вопросы дипломатии, международной политики или просто какой-нибудь светский скандал, можно было не сомневаться: рано или поздно Чар будет знать все, что только можно знать. Мона подозревала, что из своих знаний Чар временами извлекает выгоду.

Скоро она поняла, что для женщины в ее положении Чар опасна. Ведь у нее тоже есть тайна, и эту тайну не должен узнать никто и никогда.

В таком месте, как Каир, где любой слух мгновенно становится общим достоянием, им с Лайонелом приходилось принимать такие меры предосторожности, какие в Париже им и в голову не приходили.

Там Мона просто снимала квартиру, а Лайонел приходил к ней, когда мог. Но здесь о таком нельзя было и помыслить. Все дурные предчувствия, мучившие Мону после нового назначения Лайонела, оправдались сполна.

Жить ей пришлось во второразрядном отеле, а встречаться они могли лишь за городом, на вилле, принадлежавшей приятелю Лайонела.

Этот приятель надолго уехал охотиться, оставив на вилле лишь двух надежных слуг. Лайонел и Мона приезжали туда на разных машинах, чтобы насладиться несколькими часами свидания, часами, полными восторгов страсти и облегчения оттого, что они снова вместе, но и омраченными страхом и сознанием опасности.

И все же для Моны эти краткие встречи стоили всех тоскливых часов и дней, что приходилось ей проводить в ожидании.

Сад позади виллы полого спускался к Нилу. Часто они сидели там, в кружевной тени пальм, на зеленой лужайке, выращенной искусным садовником на иссохшей, почти бесплодной почве.

Здесь они разговаривали и смеялись, здесь были счастливы, но остро сознавали, что минуты бегут и скоро им снова придется расстаться.

Лайонел вернется к жене, а Мона — в тесный и душный гостиничный номер.

Порой такая жизнь казалась ей почти невыносимой.

Лайонел настаивал на том, чтобы она дорого и элегантно одевалась, — в результате везде, где появлялась Мона, она скоро начинала возбуждать любопытство и сплетни.

В Каире, где европейцев немного, все знают всех, — и скоро о «таинственной мисс Вейл» пошли разговоры. У нее начали появляться знакомые.

Лайонел предупреждал, что это игра с огнем; но не могла же Мона полностью отгородиться от людей — разве что запереться у себя в спальне и никуда не выходить. К ней подходили, с ней здоровались, и, чтобы не выглядеть непозволительно грубой, ей приходилось любезно отвечать.

Не все, разумеется, были так настойчивы, как Чар Стратуин, и все же круг ее знакомств постепенно увеличивался.

Однажды Лайонел заговорил о путешествии в Луксор и Асуан. Сам он собирался отправиться туда поездом, а Моне предложил плыть по реке на пароходе.

Она тут же согласилась, не только потому, что это предложил Лайонел, но и потому, что увидела возможность вырваться из Каира, прочь от жары, пыли, шума, бесконечной череды скачек и ресторанов.

Лайонел дал ей денег на билет и сказал, что собирается остановиться в «Винтер-Палас-отеле»; в любом случае по приезде ее будет ждать письмо, где он сообщит свои планы.

На последнем свидании она никак не хотела его отпускать. Бесконечный круговорот «здравствуй» и «прощай» вконец ее измучил.

— Как бы я хотела поехать куда-нибудь с тобой вдвоем! — восклицала она. — Сбежать хотя бы на один день! Милый, я так больше не могу! Я не выдержу!

Тогда он обратил все в шутку, но она знала, что он понимает и разделяет ее чувства. Знала и то, что, хотя слова ее звучат угрожающе, она никогда не решится осуществить свою угрозу: не сможет оставить его, разорвать отношения, составляющие для нее всю жизнь.

Ярко светило солнце, и в городе царила одуряющая жара, когда Мона ступила на борт нильского парохода. Мальчишки-туземцы несли за ней багаж.

На реке веял легкий ветерок, а палуба была оборудована тентами от солнца; они манили к себе, обещая тень, прохладу и отдохновение от жары, духоты, смешанной вони автомобилей и верблюдов — от того смешения Востока и Запада, что привлекательно лишь в романах.

У себя в каюте Мона распаковала самое необходимое, а затем вышла на палубу, чтобы посмотреть, как пароход отчалит от берега и неторопливо двинется по голубым водам Нила.

Матросы уже убирали трап, когда какой-то араб на берегу начал кричать и отчаянно жестикулировать, призывая их подождать.

Мона с любопытством перегнулась через перила — и, к ужасу своему, узнала опаздывающую пассажирку. Чар Стратуин!

Обычный туссоровый костюм ее был измят и полурасстегнут, словно она одевалась в страшной спешке, панама залихватски сбита на затылок. В первый миг Моне показалось, что Чар пьяна.

Быть может, так оно и было, но Чар Стратуин относилась к тем женщинам, на чьей внешности алкоголь не отражается. Выпив, она начинала говорить громче и бессвязнее, но лицо ее оставалось все таким же — иссохшим, бесцветным, лишенным возраста, словно у Сфинкса.

«Что она здесь делает? — думала Мона. — Знает ли, что я здесь?»

Ей уже давно казалось, что Чар ее выслеживает и не случайно, а вполне намеренно сталкивается с ней в разных публичных местах.

Похоже, эта женщина питает к ней какую-то странную привязанность, хоть и трудно представить, что Чар Стратуин способна испытывать к кому-то нежные чувства.

Быть может, объяснение было проще. Мона знала, что Чар считает ее удачливой. С той первой встречи на скачках она осаждала Мону просьбами о советах — каких-нибудь подсказках, которые помогут ей выиграть в той или иной игре.

Чар обожала азартные игры, делала ставки и держала пари по самым смехотворным поводам — и все время проигрывала.

Моне казалось нелепостью, что человек, настолько неудачливый и в картах, и в скачках, снова и снова — день за днем, неделя за неделей — с каким-то фанатичным упрямством отдается на волю случая.

Но Чар преследовала Фортуну почти так же неотступно и навязчиво, как саму Мону.

Увидев, что Чар направляется прямиком к ней, Мона собралась с духом и изобразила приветливую улыбку.

— Какой сюрприз! — сказала она.

— А я всего час назад услышала, что ты уезжаешь, — задыхаясь, выговорила Чар. — Едва успела вещи в чемодан побросать! Почему ты мне не сказала?

— Не думала, что тебе это будет интересно, — ответила Мона.

Ей очень хотелось спросить: «А с какой, собственно, стати?» — но она вспомнила, что впереди у них несколько недель совместного плавания и от ссоры с Чар она ничего не выгадает.

— Разумеется, мне интересно! — с негодованием ответила Чар. — А как же! Надеюсь, ты не пыталась от меня отделаться? Ты здесь одна или с кем-то?

И она подозрительно уставилась на Мону своими маленькими острыми глазками.

• Предыдущая
• 28/55
• Следующая