Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Липовецкий Владимир - Страница 90

• Предыдущая
• 90/177
• Следующая

Чутье не обмануло. На всем палубном пространстве, от кормы до полубака, дети, большие и маленькие, занимались одним и тем же — развешивали белье.

С утра была объявлена большая стирка. Все предусмотрели воспитатели — мыло, горячую воду, тазики. Не подумали об одном — где сушить белье. Но дети нашли выход. Все время им твердили: пароход — это ваш дом. Вот они и стали развешивать рубашки, панталоны, наволочки, носки… Где не хватило рангоута, натянули веревки. Одно плохо — нет прищепок. Зато припекает солнце.

Аллен посмотрел на капитана и его помощника. Они застыли, разинув рты от удивления. Такого им еще не приходилось видеть. Ни на собственном, ни на других судах их Поднебесной империи. Потом японцев прорвало. Они хохотали до слез, хлопая при этом друг друга по плечу. Сейчас уже застыли от удивления дети. С тазиками и бельишком в руках.

Аллен ожидал совсем другого — гнева и разноса. Почему же такое веселье?

— Я представил себе, — сказал капитан, вытирая слезы, — как мой пароход заходит в Сан-Франциско. Его встречают десятки фоторепортеров. А на следующий день на первых полосах снимки… Что за праздник такой на судне? В честь чего вывесили флаги на корабле?

— Вы не сердитесь?

— Зачем сердиться? Это и в самом деле их дом. А в своем доме человек вправе кушать, спать, развлекаться, стирать белье и тому подобное. Даже умереть.

— Зачем же так мрачно?

— На моем судне случалось и такое. Мне приходилось читать заупокойную молитву.

— На «Йоми Мару» такого не случится. У нас нет стариков и тяжелобольных. Зато есть лазарет и прекрасные врачи Красного Креста.

— И замечательный капитан… Вы ведь это хотели сказать, мистер Аллен? — Каяхара хитро прищурил глаза.

— Да, вы меня опередили.

— Время покажет, какой я капитан. Но, по правде говоря, мне кажется, я начинаю свою карьеру сначала. В моих трюмах всегда находился бессловесный груз. Сегодня не так. Увидев на корме белье, я сначала рассердился. А потом ко мне пришло умиление. Я тоже отец. У меня трое детей.

Океан был безмятежным, а солнцу хотелось сказать — «солнышко», таким оно было приветливым и ласковым. Но барометр падал. На судовой кухне готовили шницель. И очень вкусно пахло. Что касается кухни погоды, то она находилась далеко отсюда — на юго-востоке. Где-то за Филиппинами. Но что такое пара тысяч миль для циклона, если он движется со скоростью курьерского поезда.

После обеда решили провести учебную тревогу. Над морем прозвучали четыре протяжных гудка. Дети, одевая на бегу спасательные пояса, бросились к шлюпкам и плотам. Больше всего забот было с малышами, которые не могли завязать тесемки. Во всей этой суете они видели развлечение — бег наперегонки. Воспитатели проводили с ними подобные игры часто. Впрочем, и старшие колонисты, не встречавшиеся пока с морской бурей лицом к лицу, воспринимали учебную тревогу как формальность.

— В этих детях заложена беспечность русского человека, — ворчал старший воспитатель Петр Васильевич Дежорж. — Помните пословицу «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится»?

Но детям Дежорж сказал другое:

— Не будьте беспечными. Не забывайте о трагедии «Титаника». Ведь только восемь лет прошло.

На что Ксюша Амелина ответила:

— Вы, наверно, забыли, Петр Васильевич, что «Титаник» столкнулся с айсбергом. А в этих местах айсберги не водятся.

Кажется, только Мария Леонова понимала, что нельзя быть беспечным. Потрясение, связанное с гибелью родителей, никогда не покидало девушку. Море сделало ее и сестру сиротами. Поднимаясь на пароход, она шла как на эшафот. Океан ей внушал панический ужас. Ведь он куда больше Ботнического залива, где утонули папа и мама. Если что, до берега не добраться. Только забота о детях была ее спасением.

Дети грелись на солнышке, бегали по трапам, купались в брезентовом бассейне, устроенном на судне японскими матросами, смотрели кино. А «курьерский поезд» тем временем все мчался. И набирал скорость.

Ночью мальчики проснулись от собачьего плача. Сначала Кузовок только скулил и пытался разбудить своего хозяина. Но Федя отмахивался: «Кузовок, отстань!» Кузовок подошел к Пете Александрову, но и тот повернулся на другой бок. Тогда собака начала перебегать от койки к койке, пытаясь где зубами, а где лапой стянуть одеяло с беспечно спящих людей. Все напрасно!

Тут уж Кузовок не выдержал и, встав посреди трюма, начал горько выть, выражая тем самым свое отчаяние.

Раньше он был бродягой. И не раз, находясь на берегу, видел гневающуюся бухту. Теперь, впервые в своей собачьей жизни оказавшись на судне и чувствуя приближение шторма, он поражался спокойствию людей. Как могут они спать, им грозит опасность, Кузовок чувствовал ее лучше любого барометра.

Неожиданно в собачьей голове мелькнула мысль. Он знает, к кому обратиться. Есть такой человек на пароходе. Вчера он пригласил к себе Федю и был с ним очень добр. В несколько прыжков Кузовок преодолел трап. Он хорошо знал дорогу к судовому мостику. А оказавшись среди светящихся и жужжащих приборов, не стал лаять. Мягко ступая лапами, он легко нашел капитана и ласково потерся о его ноги.

Каяхара все понял и вместе с собакой покинул рубку. Только теперь Кузовок дал выход своей тревоге. Он что есть силы лаял на океан, так что даже охрип. Время от времени он замолкал и поворачивался к капитану — понял ли тот его?

Каяхара наклонился и потрепал собаку по шее. А Кузовок стал слизывать с его рук соленые капли — первые брызги уже достигли верхней палубы.

Райли Аллен записал в своем судовом журнале: «Ночью поднялся ветер, который стремительно усиливается. Сейчас, когда я пишу эти строки, раннее утро. Над морем туманная мгла со злым ветром.

После полудня волны начали падать с оглушительной силой на капитанский мостик. Дети очень любопытны, и приходится держать их в отдалении от ударов стихии.

Можно сказать, что погода сегодня наихудшая с тех пор, как мы покинули Владивосток. День скверный. Вокруг меня ходят взрослые и дети. Все дрожат от холода, и у каждого мокрые ноги. Сырость угнетает. Но у большинства из нас пылкий и даже горячий дух. «Йоми Мару» вопреки бурному морю делает 10 миль в час, то есть 240 миль в сутки. Если пароход будет выдерживать эту скорость и далее, то капитан надеется быть в Сан-Франциско 2 августа».

А вот что рассказала Татьяна Альбрехт:

— Несколько наших девочек, и я в том числе, вышли на палубу в шторм. И затеяли интересную игру. Надо дождаться, когда волна будет выше парохода и, улучив момент, когда она вот-вот упадет на палубу, быстро перебежать к другому борту. А когда судно накренится, снова перебежать обратно. Это опасное «упражнение» нам удалось сделать раз пять или шесть.

Таня Альбрехт вместе с Женей и Олей Колосовыми затеяли игру с океаном. Оказывается, пароход — лучшие на свете качели. И если повезет с волной, тебя подбросит к самому небу. Кто бы мог подумать, что на пароходе можно не только плыть, но и летать.

Девочки были рады, и даже гордились, что морская болезнь им нипочем.

— Теперь я понимаю, — сказала Женя, — как прав был Петр Первый. Чтобы приучить молодых матросов к шторму, он сажал их на качели и только потом — на парусник.

— Откуда ты знаешь? — спросила Таня.

— Нам учитель рассказывал.

— А я слышала другое.

— И что же?

— Не в тренировке дело.

— Тогда в чем же?

— В вестибулярном аппарате. У разных людей он разный.

— Выходит, не все могут быть моряками?

— Могут-то все. Но кто-то будет радоваться шторму, а другой — мучиться.

— Еще учитель рассказывал про английского адмирала Нельсона. Всю жизнь он страдал от морской болезни. Но судна не покидал.

• Предыдущая
• 90/177
• Следующая