Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Липовецкий Владимир - Страница 58

• Предыдущая
• 58/177
• Следующая

— Принимай! — протянул Петя китайцу туго набитый мешок.

Этот мешок имел свою историю.

Весной, когда фронт стал приближаться к Уралу, детская колония, отступая в суматохе и спешке, не прихватила и четверти того добра, что хранилось на складах Красного Креста. Успели взять только самое необходимое — продовольствие. Да еще разные ткани — сукно, шерсть, ситец, фланель…

Продукты погрузили отдельно, а мануфактуру — в вагоны, где ехали дети. Они же расположили этот груз с удобством для себя: большие рулоны засунули под нижние полки, а тюки и мешки поменьше приспособили вместо матрасов и подушек.

В долгом пути через Сибирь весь этот груз пришелся очень кстати. Колония потребляла ежедневно сотни килограммов мяса, картофеля и овощей. И вот оказалось, что крестьяне, выходившие к поезду и предлагавшие свой товар, предпочитали обесценившимся деньгам фланель и ситчик.

К концу пути тканей поубавилось. Но кое-что и осталось. Американцы забыли, а может, пренебрегли этими остатками. Чем немедленно воспользовались некоторые из колонистов.

Среди детей нисколько не меньше предприимчивых людей, чем среди взрослых. Колонисты вскоре узнали, что во Владивостоке есть большой базар с сотнями лавчонок и товарами со всего света. И сразу вспомнили о мануфактуре. Они зачастили во Владивосток и возвращались оттуда, на зависть другим, с разными приобретениями.

«А почему нам нельзя?» — подумали Петя и его друзья. Ведь и у них был свой мешок, а в нем рулон превосходного белого полотна. Так созрел план отправиться в город.

Погода им благоприятствовала. И вскоре мальчики уже высаживались на противоположный берег. Они договорились с китайцем, что джонка будет их ждать на этом же месте в пять вечера.

— Куда пойдем? — первым делом спросил Саша Трофимовский у Бориса Печерицы, который уже неплохо знал Владивосток.

— На Семеновский базар. Куда же еще!

— Давайте погуляем сначала, — предложил Петя Александров. — После Петрограда я ни в одном городе еще не был. Все по селам да деревням.

— А с мешком как? Куда его денем?

— Вдвоем понесем. Ты за один угол, а я за другой.

Они пошли куда глаза глядят, без всякого разбора, пока лабиринт улиц и переулков не вывел их на главную улицу — Светлановскую. Никто не обращал внимания на мешок. Каждый встречный что-нибудь да нес.

Борис предложил зайти в два самых больших торговых центра — в бельгийский магазин «Кунст и Альбертс» и русский, принадлежащий купцу Чурину. Кто бы мог подумать, что на краю России есть магазины, не уступающие тем, какие они видели на Невском проспекте. Но великолепие было внешним. Как и в Петрограде, полки и витрины пустовали. Но все же Петя нашел то, что обещал купить сестре, — альбом и краски. Он представил себе счастливое лицо Леночки, когда будет вручать ей подарки, купленные на те немногие деньги, которые ему удалось сохранить.

Оставив магазин, мальчики свернули налево, в сторону вокзала. Казалось, им до чертиков должна надоесть железная дорога. Но что-то неодолимо к ней тянуло. Может быть, нескончаемая сутолока и смена лиц. Или неожиданные знакомства. Но, вероятнее всего, — постоянная, непреходящая тоска по далекому дому, из которого уже так давно увела их эта дорога.

Не успели подростки пересечь вокзальную площадь, как к ним подошел мальчишка-оборванец, судя по всему, беспризорник. Подошел уверенно, будто к давним знакомым.

— Пацаны, папироски лишней не найдется? — спросил он и, не дождавшись ответа, протянул ладошку.

— Лишнего курева не бывает, — снисходительно ответил Борис, единственный среди них, кто курил.

Несмотря на развязный тон, беспризорник выглядел жалко. Башмаки разного фасона и цвета… Одежда с чужого плеча, не по росту — рукава потрепанного пиджака закатаны, а штаны, наоборот, коротки и едва прикрывают щиколотки худых ног.

Было сразу заметно, что его густой шевелюры давно не касались не только ножницы, но и гребенка.

Однако лицо мальчишки не только не выражало уныния, а напротив, сверкало белозубой улыбкой.

Борис не пожалел пацану окурка, а тот, глубоко затянувшись, не торопился распроститься со своими новыми знакомцами. Да и колонистам был любопытен этот, по всему видать, бывалый мальчишка.

Вскоре они узнали не только имя, но и бурную историю короткой жизни беспризорника.

Федя Кузовков жил в Крыму. А точнее, в Севастополе. Его отец, старший помощник капитана, ушел в длительный рейс и пропал. Последняя радиограмма пришла из Шанхая. Отец сообщил, что судно снимается на Владивосток, где планирует быть через две недели. И больше никаких вестей. Это молчание растянулось на многие месяцы.

Все бы ничего. Так бывало и прежде. Но дошел слух, что судно захвачено неизвестно кем, а команда задержана. Пароходная компания не могла сообщить родственникам моряков ничего вразумительного.

Федина мама была в отчаянии. Вокруг война и разруха. А на руках — трое детей. И тогда Федя твердо решил, что разыщет отца. Кому же еще, как не ему, самому старшему из детей, этим заняться?

Матери о своих намерениях он говорить не стал. Понятно, не отпустит.

Он оставил ей письмо. Обстоятельное и, как ему казалось, вполне убедительное. Заканчивалось оно словами, которые должны были, опять же на его взгляд, вполне успокоить маму:

«Ты, мама, не волнуйся. Я обязательно разыщу папу, и мы вместе вернемся домой. До скорой встречи в Севастополе! Твой очень любящий тебя сын Федя».

Без особых приключений Федя сумел добраться до Одессы. Он нашел пристанище в порту, надеясь попасть на судно, следующее на Дальний Восток.

Пароходов было много. Они шли в Гамбург и Марсель, Неаполь и Алжир, Аден, Кейптаун… Но ни один из них не брал курс на Владивосток или хотя бы близлежащие порты тихоокеанского побережья.

В ту тревожную пору Гражданской войны и голодухи Одесса была полна беспризорными. Севастопольский мальчишка быстро сошелся с такими же, как он, бездомными пацанами, добиравшимися к теплому морю из разоренных районов России. Федя хорошо знал портовую жизнь. А его новые друзья, немало поколесив по стране, — вокзальную. Они и надоумили мальчика отправиться на восток по железной дороге, снабдив целым ворохом полезных советов из своего беспризорного опыта.

Будучи в Одессе, Федя в деталях продумывал, как незаметно проберется на пароход и где будет скрываться от экипажа. Сын моряка неплохо знал устройство судов, и чтобы пережить долгий рейс в каком-нибудь грузовом трюме, не попадаясь на глаза экипажу, он приготовил котомку сухарей.

Этот продовольственный запас очень помог ему на первых порах поездных скитаний. А оказались они далеко не комфортными. Он спал на грязном полу под вокзальными лавками, дрог долгими ночами на угольных кучах паровозных тендеров и даже вагонных крышах.

Двенадцатилетний мальчишка бывал бит злыми проводниками, мерз и голодал. Однажды его сильно покусала собака. Но вот что удивительно — ни разу за всю дорогу, полную всяческих лишений, он не захворал. Его кожа, прежде нежная, теперь задубела от холода и жары, пропиталась паровозной копотью, чадом и пылью доброй половины российских дорог.

Не однажды Федя с благодарностью вспоминал одесских пацанов. Их житейские советы помогли ему куда больше, чем уроки и назидания школьных наставников.

За время своего путешествия Федя научился драться, курить и даже воровать. Он перестал быть примерным мальчиком из хорошей семьи и превратился в маленького, но искушенного бродягу. И все для того, чтобы выжить и разыскать отца. Как упрямая форель, которая, обдирая бока, преодолевает течение горной реки, так и Федя Кузовков шаг за шагом, день за днем продвигался к своей цели.

Конечно, рассказ Феди был много колоритнее и изобиловал сногсшибательными подробностями. Но за лихостью рассказа колонисты увидели главное — всю тяжесть судьбы своего ровесника, уже давно, как и они, покинувшего свой дом.

• Предыдущая
• 58/177
• Следующая