Стрежень - Липатов Виль Владимирович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/41
• Следующая

— Здорово, Степан! — слышится из дождя голос Натальи Колотовкиной — Сколько времени? Не опаздываем?

— Без пятнадцати семь…

Раньше Наталья еще издали протягивала Степану руку, он крепко пожимал, улыбался, был рад. Сегодня Наталья руку не протягивает, а только кивает — коротко, печально. Они идут вместе, но не рядом, как обычно, а метрах в двух друг от друга. Они — Наталья и Степан — одинакового роста, широкоплечи, похожи манерой держаться, похожи походкой. Они похожи так, как походят друг на друга муж и жена, прожившие много лет вместе.

— Плохая рыбалка будет! — наконец говорит Наталья. В зубах у нее шевелится былинка. — Раньше, рассказывали, в дождь не рыбачили.

— Да, — отвечает Степка. — Да!..

До яра они идут молча, торопливо, не глядя друг на друга. На крутизне останавливаются, заглядывают вниз — там плавают клочья сизого тумана, клубятся, сталкиваясь, наползают на яр.

— Я во сне видел такой же туман, — говорит Степка.

— Какой? — оживляется Наталья.

— Черный да страшный-страшный! Как будто лечу на землю, а она покрыта туманом. Мне страшно: а вдруг ее нет, земли. Я ведь издалека лечу…

— Откуда, Степа? — спрашивает Наталья.

— Вроде с другой планеты… Тебе не снится такое?

Она по-ребячьи машет головой — сверху вниз, — заглядывает ему в лицо, задумывается и опять грызет былинку.

— Мне другое снится… Полянка, а над ней облака — много-много! Я просыпаюсь счастливая-счастливая, лежу, а пахнет смородиной…

— Ну? — вскрикивает Степка. — Смородиной! — Степка присвистывает. — Ну и чудеса! Я как начну о жизни думать, так тоже смородиной пахнет…

— А у меня во сне… Сегодня под яр не съедешь, верно, Степа? — спрашивает Наталья. — Измазаться можно. Верно ведь, Степа?

— Конечно, измажешься! — солидным басом отвечает он и вдруг вспоминает события последних дней — становится грустно, холодно, словно его окатили ледяной водой.

Опустив голову, Степка замолкает, теребит пальцами пуговицу плаща, стараясь найти слова, которые совершенно необходимо сказать оживленной, повеселевшей Наталье. Подыскивая слова, он неожиданно вспоминает совет дяди Истигнея поговорить с Натальей о Виктории и, не успев подумать, хорошо делает или плохо, торопливо произносит:

— Знаешь, Наташка, меня Виктория ревнует к тебе. Ты подумай только!

Отвернувшись от Степки, Наталья нагибается, что-то высматривает под яром; чтобы разглядеть лучше, прикладывает ко лбу ладонь и смотрит внимательно, долго.

— Вот какое дело, Наташка! Ты чего молчишь? — спрашивает Степка.

— А я знаю, что ревнует, — не разгибаясь, отвечает она.

Наталья вытягивает ладонь, ловит на нее мелкие дождинки; она так занята этим, что ей, видимо, не до Степки. Дождь льет на поднятое лицо Натальи, капельки стекают, радужно поблескивают на бровях. Профиль у нее резкий, хорошо очерченный, подбородок нежный и маленький.

— Дурак ты, Степка! — после длинной паузы говорит Наталья. — Голова садовая! Переживаешь, мучишься, а разве так надо? Тебя, дурака, ни одна девушка из-за этого не полюбит.

— Почему, Наташа? — тревожно спрашивает Степка.

— Неправильно себя ведешь! С нашим братом надо строго, по-мужски, а ты с Викторией держишься так, точно она тебя выше. Вот она тебя и не любит!

— Почему ты знаешь, что не любит? — похолодев, отшатывается от нее Степка. — Мы просто поссорились… Как ты можешь так говорить, если я люблю ее? Ты, Наташка, когда полюбишь, тогда узнаешь, что при этом люди чувствуют…

— Узнаю! — усмехается Наталья. — Обязательно узнаю. А Виктория тебя не любит. Любовь не бывает такой.

— А какой?

— Любовь — это когда люди друг для друга все отдадут, когда они… Я не знаю, Степа! Вот у Григория Пцхлавы любовь!

— А я, думаешь, для Виктории не отдам все?

— Ты отдашь! А она… Да вон твоя Виктория! Легка на помине. К тебе бежит. — Наталья говорит последние слова сердито, нервно. После этого она делает крупный шаг вниз, под яр. Ей не хочется, наверное, чтобы Виктория видела ее со Степаном…

Виктория стремительно приближается — бьет по плечам синяя намокшая косынка, косой дождь сечет лицо, ноги разъезжаются на скользкой тропинке, но она не обращает на это внимания. «Идет мириться, — думает Степан. — Она такая! Решит, что неправа, и все скажет прямо!» В груди у Степки становится тесно, горячо; он заранее улыбается, морщит губы, с которых готовы сорваться сердечные, радостные слова: «Не надо ничего говорить, Виктория! Не надо! Ничего плохого меж нами не было. Я люблю тебя!»

— Здравствуй, Степан! — подбегая, здоровается Виктория.

Она останавливается так близко, что он чувствует ее частое, разгоряченное дыхание, ему кажется, что слышен стук ее сердца.

— Мне нужно поговорить с тобой, Степа! — торопится Виктория, срывая рукав с часов и взглядывая на них. — Мы были с тобой друзьями, и я думаю, что-ты будешь откровенным. Да, Степан?

— Виктория! — улыбается Степка. — Как ты запыхалась! Здравствуй! У тебя лицо мокрое! В капельках.

— Ничего! — отмахивается она. — Скажи мне, Степан, кто давал данные корреспонденту?

— Какие данные? — изумляется он, расширяя глаза. — О чем ты?

— Ты не читал? — Она выхватывает из кармана газету, протягивает ему. — Читай скорее! Опоздаем!

Он непонимающе берет газету, развертывает, и становится слышно, как ровно, упрямо долдонят в газетный лист струйки дождя.

— Здорово! — прочитав информацию, кричит Степка. — Ну, теперь пойдет по всей области! Ура!

Его охватывает восторг. Как все хорошо, замечательно складывается: они помирятся с Викторией, которая сама подошла к нему; в областной газете пишут о них. Вот это день! Пусть льет противный дождь, пусть ярится ветер, пусть густеет, туман — пустяки! Скоро выйдет солнце, Обь засверкает, обольется звонкими лучами.

— Виктория! — кричит Степка. — Замечательно! Везде будут редукторы! Везде будет наш метод! Ура! — Он набирает полную грудь воздуха. — Я знал, что ты придешь, что мы помиримся! — радуется он. — Я для тебя что хочешь сделаю!

— Кто дал фамилии корреспонденту? — перебивает его девушка.

— Да какое это имеет значение? — удивляется Степка.

— Ты не хочешь сказать, кто дал фамилии? Я думала, что ты другой!

— Что ты думала? — недоумевает он.

— Я не думала, что ты способен личное переносить на общественное. Это непорядочно.

— Непорядочно… — эхом повторяет Степка, только теперь поняв, что привело к нему Викторию.

Глубокая вдавлинка, прочерченная ногтем на газетном листе, вдруг дает ему понять, как разозлилась Виктория. Глубокая, четкая бороздка, которую можно сделать только очень острым, только очень злым ногтем. Так вот почему она бежала к нему, вот отчего блестели ее глаза!.. Степкина кепка, оказывается, лежит на земле. Упала, видимо, в тот момент, когда он, счастливый, бросился к Виктории. И теперь кепка валяется в грязи, а Степкины волосы мокры. Он нагибается, поднимает мокрую кепку, нахлобучивает на мокрые волосы. Капельки воды стекают за воротник.

Им надо спускаться под яр, в холодный, густой туман. Степка первым шагает вниз. Он спускается, а Виктория еще стоит, раздумывая. Со стороны кажется, что он, Степка, маленький, щуплый, а она, Виктория, стоящая наверху, высокая, сильная. Он скрывается в тумане, когда она решительно встряхивает головой, вздергивает подбородок и тоже начинает спускаться.

Виктория спускается под яр смело, ловко, быстро. Она ведь спортсменка.

Дождь зарядил надолго.

На Оби столпотворение, кромешный ад. Река не зеленая, не синяя, не коричневая, а просто черная; поперек нее бегут белые гребни высоких волн. Кажется, что в Обь пролили громадную банку туши, тщательно размешали, а река не хочет примеси и упрямо выворачивается белой изнанкой волн. От Оби, как из ледника, несет холодом, Ветер схватывает дождевые струи, бросает вверх и вниз, отчего в сплошной стенке дождя образуются плешины. Пахнет сыростью и банными вениками. Это, наверное, потому, что река полна сгнивших, разбухших листьев.

• Предыдущая
• 34/41
• Следующая