Игрок - Sabatini Rafael - Страница 64

• Предыдущая
• 64/65
• Следующая

— Не совсем так, монсеньер. Воплощение в жизнь моей системы лежало только на мне. Я виноват в двух ошибках. Во-первых, я не защитил акции компании от их скупки спекулянтами до того, как это успели сделать государственные кредиторы, которым эти акции и предназначались. Во-вторых, я не предвидел такую страшную жажду наживы, которую проявили спекулянты. Но избеги я этих двух или еще каких-то ошибок, возможно, судьба все равно бы привела к подобному концу сейчас. Но со временем, и я в это твердо верю, использование богатств Луизианы станет основой могущества Франции.

Регент взглянул на Дюбуа.

— Могу я поступить так, как он мне советует, и сохранить к себе самоуважение?

По узкому лицу архиепископа пробежала судорога.

— Я могу сказать вам, Ваше Высочество, что вы не имеете выбора. Господин Ла вручил вам меч, что с его стороны было в высшей степени благородно, и этот меч может разрубить гордиев узел, который сейчас перед нами. Он правильно указал, монсеньер, что в этом заключается ваш долг перед Францией.

— Значит, вы тоже считаете, что я должен спасти свое положение за счет барона! Parbleu, как хорошо быть принцем. Ну хорошо, а барон? Что станет с ним, архиепископ? Вряд ли общественный гнев, обрушившись на него, сохранит ему жизнь.

— Не беспокойтесь, монсеньер. Я не буду ожидать этого здесь. Здесь останется мой брат, на которого, осмелюсь надеяться, гнев не падет. Он будет, если Ваше Высочество посчитает это возможным, вести дела Банка, — он остановился. Посмотрел на регента, который уныло наморщил лоб. Потом продолжил: — Мне остается добавить, Ваше Высочество, поскольку негодяи могут обвинить меня после моего исчезновения, что я нажился на беде страны, что, несмотря на возможности для обогащения, каких, наверное, не имел ни один человек на земле, я не вывез из Франции ни одного луидора. Запасы золота в Банке докажут вам это. Все мое состояние, которое я приобрел здесь, не считая земель в Германде, составляет около десяти миллионов ливров. Их я оставляю.

— Что вы, что вы! — запротестовал регент. — В этом нет никакой необходимости, дорогой Ла.

— В этом есть необходимость, Ваше Высочество. Это необходимо для моей чести. Я оставляю деньга, чтобы защитить себя от клеветы.

Регент печально опустил голову. Наступило молчание.

— Если я отпущу вас сейчас, — сказал он наконец, — то это в надежде, что когда-нибудь, когда все это уляжется, порядок восстановится, Луизиана начнет давать прибыль и восстановит наши финансы, я смогу призвать вас вновь. Понимаете, мой друг, — закончил он с печальной улыбкой, — я ведь по-прежнему верю в вас.

Он встал и вытянул свою руку. Мистер Лоу наклонился и поднес ее к губам.

— Мое сердце исполнено благодарности к вам за эти слова, монсеньер, — он выпрямился, изящный и властный, и добавил: — Как только Ваше Высочество решит, что я смогу быть вам полезен, позовите меня.

Но его улыбка была иронична, поскольку он был глубоко уверен, что его репутация, которую он принес в жертву регенту, никогда больше не восстановится.

Последний раз он сидел в сумраке своей просторной, с высокими потолками комнаты, стены которой были обиты темной кордовской кожей. Эту комнату он богато украсил любимыми им картинами и мебелью. А внизу ревела толпа, жаждущая его крови. Теперь, когда он был лишен своего поста, она смело собралась под его окнами, сдерживаемая только мушкетерами регента. Толпе был указан виновник разрухи, постигшей Францию, брошен на съедение львам, как выразился регент, и осмелевший сброд уже смотрел на него как на свою законную добычу, стремясь к мести.

Вместе с ним, бледным и встревоженным, в комнате находился Уильям Лоу, его секретарь Лакруа, его доверенный представитель в Банке по имени Норманд, который занял место Макуэртера, и директора двух крупнейших компаний из тех, что слились в Индийскую. Он давал им последние инструкции, меряя шагами длинную комнату. Плечи его были ссутулены, руки он держал за спиной.

Наконец, все финансовые вопросы были улажены, и Лакруа, Норманд и остальные с большой грустью и теплотой попрощались с ним и вышли. Братья остались вдвоем.

— Вот, Уилл, мы и прошли свой путь. Достигли позорного конца. Возможно, мне надо было больше внимания уделять предостережениям, возможно я взял больше, чем смог унести, и должен был удовлетвориться тем, о чем ты и просил меня, Банком, а не стремиться к управлению всей экономикой Франции. Возможно, что д'Аржансон был прав, говоря, вслед за д'Агессо, что дело правительства руководить, а не торговать. Но возможно также, если бы я действовал осторожнее, то результат бы был иным. Не знаю. Но не могу не думать об этом.

Уильям, с болью слушая его, был слишком великодушен для того, чтобы сказать сейчас, что все вышло, как он и предсказывал.

— Что уж теперь гадать, Джон, — сказал он. — А насчет Банка не беспокойся, я сделаю все от меня зависящее, чтобы он устоял.

Его брат остановился и положил руку ему на плечо.

— Бог свидетель, Уилл, мне стыдно перекладывать на твои плечи такой груз.

— У тебя нет выбора, и не думай об этом. Что это по сравнению с твоими трудностями! Наша задача, это чтобы ты уехал. Слышишь, как эти волки воют? Как их вой изменился за этот год. Помнишь, как они кричали на улицах: «Да здравствует господин Ла». Дай им сейчас волю, и они съедят тебя живьем.

— Может быть, это было бы к лучшему.

— А Катрин?

Мистер Лоу беспомощно развел руками.

— Да и для нее, бедняжки, тоже было бы лучше. В дни удач я мало заботился о ней. Возможно, я заслужил, чтобы и ко мне сейчас отнеслись так же. Кому нужен неудачник.

— Ты опять слишком уверен в своих выводах, Джон.

Он пожал плечами.

— Мы судим будущее, исходя из прошлого.

— Да, это так. Но сколького мы лишали себя в нашем прошлом? Я часто задаю себе этот вопрос.

— Я тоже. Надо обращаться к своей совести, но услышим ли и поймем ли мы ее ответ? Ну, ладно. У нас есть более неотложные вопросы, чем этот. Перейдем к ним, — торопливо произнес он. Потом он заговорил более спокойно: — Как только станет известно, что я исчез, осаду с дома снимут, и для Катрин путь будет открыт. Что касается остального… У нее драгоценности. Они довольно дорогие. Потом этот дворец, — тоскующим взором он обвел роскошную мебель и картины, все, что он с такой тщательностью выбирал, что служило подспорьем его утонченным мыслям. — Потом имение в Германде. Все это я просил у регента позволить мне сохранить. Так что у нее будут кое-какие сбережения. Их продажа принесет хорошие средства. Потом дети. Бог знает, что я отец был тоже никудышный, такой же, впрочем, как и муж, и финансист.

— А ты, Джон? Какие сбережения у тебя?

Мистер Лоу пожал плечами.

— Я возьму восемьсот луидоров золотом. На первое время вполне достаточно.

— А потом? — в страхе спросил Уильям.

— Может быть, госпожа удача поможет мне, если она не покинула меня навсегда. В общем, это все, что у меня осталось из тех двух миллионов, с которыми я въехал во Францию. Зато у меня по-прежнему остаются мои мозги, хотя после того, что произошло, ты можешь начать в этом сомневаться.

Взгляд Уильяма стал печален.

— Ты опять вернешься к жизни игрока?

— А когда я жил другой жизнью?

— Но зависеть от того, какая карта выпадет, какой стороной кость упадет!

— Этим я всегда смогу заработать себе на жизнь. Да, еще одну вещь я забыл. У меня нет паспорта. Завтра с утра получи его у Его Высочества и отправь мне в Германд. Я буду ждать его там.

Он вышел из дома под покровом ночи, когда толпа, уставшая требовать его крови, разошлась по домам.

Как ни просил его Уильям, он не стал прощаться с Катрин, боясь ее возражений и считая, что так будет лучше для них в любом случае. Она узнала об его отъезде только утром, когда Уильям вручил ей его письмо, в котором он просил ее прощения за все горе, которое он ей доставил в прошлом, а также за те неудобства, которые в связи с новым поворотом судьбы он ей вынужден причинять теперь.

• Предыдущая
• 64/65
• Следующая