Сказание о директоре Прончатове - Липатов Виль Владимирович - Страница 5
- Предыдущая
- 5/54
- Следующая
Не удивляйтесь, читатель, а знайте, что катер директора уже соединен… телефонной линией с конторой сплав-участка.
– Ну, как работа, как делишки? – бодро спрашивает в трубку Олег Олегович и довольно улыбается, что ему не надо выходить на берег, где проливной дождь.
– Плохо идет работа, товарищ директор! – вдруг отвечают руководители Ула-Юльского сплавного участка. – Имеется ряд важных вопросов.
Да, у Олега Олеговича возникает потребность сойти на берег. А как же проливной дождь? А как же непролазная сибирская грязь?
– Машину! – бодрым голосом кричит Олег Олегович… и происходит чудо! С верхней палубы «Единички» на берег опускаются два железных трапа, а по ним, читатель, на землю опускается личная машина Олега Олеговича марки ГАЗ-63. Довольно улыбаясь, директор садится в машину и, прекрасно чувствуя себя, катит на сплавной участок, до которого всего… шесть километров.
Кончая фельетон, дорогой читатель, мы задаем простой вопрос: так ли, нужен Тагарской сплавной конторе катер с излишествами, как это кажется Олегу Олеговичу Прончатову? Так ли?!"
Вот что писал в фельетоне «Кушать подано!» Евг. Кетской, и, перечитав его вторично, Олег Олегович еще немного похохотал, потер еще раз руку об руку и вырезал фельетон из газеты. Затем он небрежно нажал кнопку звонка, а когда появилась Людмила Яковлевна и сообщила, что редактор районной газеты готов говорить, спросил деловито:
– Прогноз погоды слышали? Что будет завтра?
– Переменная облачность, Олег Олегович. Периодически сильные дожди с грозами.
– Отлично! – прорычал Прончатов. – Колоссально! Соединяйте с редактором…
Услышав в трубке голос редактора районной газеты, Прончатов приватно развалился в кресле.
– Борис Андреевич, – закричал он, – здравствуй, дорогой! Как я себя чувствую? Плохо, очень плохо! Допек меня твой Евг. Кетской, допек!.. Как я считаю фельетон по фактам?.. Подловил ты меня, подловил! Что говоришь? Надо признать критику, отреагировать. Вот это ты правильно говоришь. Спасибо, Борис Андреевич! От души… Теперь вот что, дорогой, ты подошли ко мне Евг. Кетского, пускай сам посмотрит, какие меры приняты по критике. Что? Ты это дело одобряешь? Тебе это пришлось по нраву? Ну, еще раз спасибо, дорогой!.. Теперь ты вот что… Чтобы твой Евг. Кетской зря время не тратил, возьму-ка я его на Ула-Юл. Там производится эксперимент с новым плотом. Да, дорогой, не хотел я этот материал отдавать районным газетчикам, но теперь вижу: надо! Ну, добре. Привет жене! Детям привет!
Положив телефонную трубку, Олег Олегович, словно от холода, пожал плечами, потом, вызвав Людмилу Яковлевну, приказал ей немедленно доставить в кабинет старшину катера «Единички» Яна Падеревского. А когда старшина пришел, Прончатов посмотрел на него прищуренными глазами и показал пальцем на стул:
– Садись, Янус! И не вздумай пропустить ни одного слова из того, что скажу. – Он помолчал. – Мы, братец мой, начинаем операцию, которая в целях конспирации будет называться «Сатурн-12». Почему ты вытаращил глаза, когда надо развешивать уши?
– Я слушаю! – ответил Ян Падеревский и показал несколько золотых зубов. – Говорите, Олег Олегович, я имею намерение вас слушать дальше.
Во вторник, в четыре часа дня, фельетонист Евг. Кетской и директор сплавной конторы Олег Олегович Прончатов неторопливо подходили к Тагарской пристани. Как и предсказывало бюро погоды, собирался дождь с грозами, небо было низкое, как потолок в бане, и, видимо, поэтому Прончатов оделся забавно: на нем были старые кирзовые сапоги, заношенный до дыр брезентовый плащ, зимняя шапчонка. В правой руке Олег Олегович нес дерматиновый тощий портфель с испорченными замками.
У берега густо стояли катера и разнокалиберные баржи, сигарами воткнулись в деревянный причал лодки и обласки; такой шум и гам висели в воздухе, что человека поневоле охватывал веселый, особенный, пристанский теми жизни. Очень весело было на Тагарской пристани, но наблюдалось и грустное, пессимистическое явление: в самом центре причала, там, где пристают самые почетные гости Тагара, располагалось нечто древнее, полуразвалившееся и грязное. Это стоял у причала катер «Волна», два года назад за маломощность и непослушание рулю изгнанный из буксиров в подвозчики горюче-смазочных материалов.
Возле рубки «Волны» сидел грустный, подавленный старшина Ян Падеревский, курил самокрутку из самосада и жалостливо посматривал на свои штаны из продранной парусины. Когда Прончатов и Евг. Кетской подошли к старшине, то оказалось, что у него во рту наполовину меньше золотых зубов, чем было раньше: то ли снял фиксы, то ли зубы от тоски и подавленности почернели, хотя золото вроде бы и не темнеет.
– Судно подано! – мрачно сказал Ян Падеревский и выплюнул самокрутку. – Одно плохо, Олег Олегович, мотор барахлит. Надо будет большое спасибо говорить, если заведется!
– Проходите, Евг., на судно! – любезно пригласил Прончатов, но и из его груди вырвался тяжелый вздох. – Думаю, что мотор все-таки заведется. Люди ведь у нас золотые!
На палубе валялись окурки и рыбья чешуя, скамеечка возле леера была поломана; все палубные надстройки были черны от мазута и солярки. Да, непригляден был катер «Волна», и Олег Олегович осторожно тронул фельетониста за рукав.
– Дорогой Евг., – сказал он. – Простите, но мне придется навести порядок на судне!
После этого Олег Олегович выпучил глаза, набрав в легкие побольше воздуху, по-базарному пронзительно закричал:
– Старшина Падеревский!
Прончатов закричал так громко, что отчасти заглушил пристанские звуки; горло у Олега Олеговича было такое луженое, что на соседней брандвахте всполошились белые курицы, но на собственном катере директорский вопль отклика не получил: старшина Падеревский как сидел на кнехте, так и остался на нем сидеть. Правда, через полминуты он поднял глаза и проговорил:
– Ну, чего старшина Падеревский! Может быть, я уже тридцать пять лет Падеревский…
– Ох, товарищ Падеревский, товарищ Падеревский, – печально ответил Прончатов, – что с вами происходит? Разве вы так отвечали мне, когда были старшиной злополучной «Единички»? Ох, ох, ох!
Сказав это, Олег Олегович опустил взгляд, понурился, как уставшая лошадь, и начал тяжело, но редко вздыхать. Он был такой жалкий, этот директор Прончатов, что Ян Падеревский поднялся с кнехта, сделай два шага к нему, но остановился, так как под ногами зашуршала рыбья чешуя.
– Авторитет, он и есть авторитет, – туманно пояснил Ян Падеревский. – Сегодня он есть, авторитет, а завтра его нету, авторитета… Вот и плащишко на вас дырявый!
Затем Падеревский отступил на два шага назад, поморщился брезгливо и махнул рукой с таким видом, точно ставил точку на прончатовской жизни.
– Заводиться, что ли, будем? – презрительно спросил он. – Может, заведется мотор-то…
Шаркая подошвами, вялый Падеревский сошел с палубы, двинулся потихонечку к машинному отделению, ворча себе под нос: «Катер называется… Переговорной трубы нет!» Когда старшина скрылся в машинном отделении, на палубе сделалось тихо-тихо, словно кто-то специально для этого момента выключил все пристанские звуки, и в этой гнетущей тишине услышалось, как вздохнул в очередной раз директор Прончатов, а в машинном отделении хриплый голос сказал: «Пусть сам заводится! У меня заводилка кончилась!»
– Пала дисциплина! – разведя руками, сказал Прончатов. – Придется провести собрание на тему «Дисциплина и выполнение пятилетки».
Евг. Кетской, фельетонист районной газеты, был строг, очень строг. Он то и дело нахмуривал несуществующие брови, пытался время от времени подобрать детские губы, руки он держал сложенными на груди. У него был такой вид, словно он запоминал каждое словечко, ухватывал на лету каждое движение, впитывал в себя картины быстротекущей жизни. Ив молчании Евг. Кетского чувствовалось напряжение мысли человека, собирающего факты для заметки «По следам наших выступлений».
– Гроза собирается, – мрачно сказал Прончатов. – А тут мотор не заводится…
- Предыдущая
- 5/54
- Следующая
