На короткой волне - Анисимова Александра Ивановна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/32
• Следующая

— Асю вам выдать? Майора русского?! — отвечал Эмиль. — Перуны грумские! Автомата русского не хотите?

Не было сомнений, что кто-то выдал расположение нашего бункера, иначе немцы ночью не решились бы идти в лес. Но и окружив нас тройным кольцом, вооруженные карабинами, они все равно боялись и стреляли наугад, издали.

Мы подошли к просеке. Нужно было выходить из окружения. Эмиль медленно спускался с горы, не переставая ругаться во весь голос. Вокруг был высокий кустарник, и невдалеке, сбегая по камням, шумел ручей.

— Юрек, спасай рацию! — приказал майор. — Ася, за мной! — И первым выбежал на полянку.

Я видела, как навстречу ему с противоположной стороны сверкнул огонь выстрела. Мы побежали вслед за майором. Стреляли, падали, опять бежали. Мне же было приказано стрелять только в случае крайней необходимости. Как в тумане, бежала я за всеми, вместе со всеми падала и не заметила, как отстала от товарищей Меня вдруг поразила необычная тишина. Я проползла немного, спряталась за деревом. И сразу увидела группу немцев, идущих прямо на меня. Их было человек восемь. Они шли, громко разговаривая. Эта минута осталась в памяти на всю жизнь. Медленно взвела я курок, приставила револьвер к виску.

Как жалко, что нет со мной гранаты! Я напряженно смотрела, как они приближаются, и крепче прижимала дуло револьвера к виску. Все ближе… Совсем рядом. Я спустила курок…

Не знаю… И сейчас не знаю, почему не произошло выстрела… Почувствовала, что очень ослабли и дрожали руки…

Не дойдя до меня трех шагов, немцы свернули в сторону.

Долго сидела я, оглядываясь кругом и боясь двинуться с места. Мне было страшно. Опять одна в незнакомом лесу. Припоминаю, что где-то недалеко, на опушке, должны быть два дома. В одном живет Генрик, в другом — предатель. Где же эти дома?

Я знаю, что сижу очень долго, но не могу встать. Мерзну, прижимаюсь к стволу дерева и не трогаюсь с места. А время идет. Взошла луна.

И я увидела, что лес в этом месте редкий. Я сижу на склоне оврага. Большим усилием воли заставляю себя пошевелиться, но встать не могу. Замерзла так, что не чувствую ног. Начинаю передвигаться ползком, перекатываюсь от дерева к дереву, спускаюсь в овраг, потом поднимаюсь на гору. Тропинок нет, и я иду напрямик. Ноги в сапогах скользят на обледеневших выступах, руками хватаюсь за землю. Ветер треплет юбку и жакетик, срывает платок с головы, и кажется, что совсем по-чужому, не как в наших лесах, зловеще шумят верхушки деревьев. Я боюсь, что рассвет застанет меня в лесу, и поэтому все иду, иду вперед, вверх. Рукам больно от колючего снега. Движения не согревают. Я дрожу от холода.

Вот и вершина горы. Прямо передо мной, на небе, огромное багровое зарево.

«Наши! — думаю я. — Наши идут! Они уже близко!..»

Ветер толкает в спину, в грудь, пальцы рук не сгибаются. Холодно. Снова дальше, в путь.

…Небольшая лощина. Она или нет?.. До боли в висках напрягаю память. Вот поваленное дерево. А вот и дом. Если за ним стоит еще один, значит, я иду правильно. Но первый дом — это дом предателя. А в нем конечно же слышали выстрелы в горах… Следят… А что, если я пришла в лощину с другой стороны?

Но выбора нет, и медлить нельзя. Я застегиваю жакет на все пуговицы, поправляю платок и, крепко сжав револьвер в руке, выхожу на поляну. Сердце, подскажи! Вот он, дом… Тихий, затаившийся… Чужой дом. Мне кажется, что я слышу, как кто-то шепчется за стеклами окон. Чужой дом! Я прохожу мимо ровными шагами. Сразу за ним вижу трубу, потом крышу, потом и тот, второй дом. Тихо стучу в дверь. Она быстро открывается, и, еще не успев вымолвить ни слова, я чувствую, как меня хватают на руки, вносят в комнату. Яркий свет ослепляет, но кто-то уже сажает меня около печки, снимает платок, стаскивает сапоги.

— Юрек! — От радости я только повторяю, как в беспамятстве: — Юрек!.. Юрек!..

А он перевязывает чем-то мягким мои распухшие руки, и мне сразу становится легче. Жена Генрика наливает в кружку горячий кофе. Юрек рассказывает, что рация спрятана в надежном месте, все благополучно выбрались из окружения и сейчас пошли в новый бункер, а ему поручили сообщить связным, что меня надо разыскивать.

— Придется сейчас же уходить отсюда, — говорит Юрек.

— Опять идти, — вздыхаю я.

Жена Генрика надевает на меня свою меховую куртку, и мы выходим на крыльцо.

— Торопитесь, — говорит Генрик. — Еще восемь километров до Устрони. Полиция сегодня встревожена, как бы не набрела на вас…

Мы быстро доходим до опушки леса и, как по команде, останавливаемся. Юрек взволнованно обращается ко мне:

— Ася, давай будем всегда вместе!..

— Юрек, нам нужно идти.

— Ася… подожди… Смотри, как хорошо здесь! Лес такой тихий, нарядный, в белых снежных хлопьях и лунном свете…

— Идем, Юрек, идем…

Мы благополучно пробрались мимо полицейских постов и оказались на окраине Устрони; Юрек оставил меня у знакомых в маленьком домике, а сам ушел, чтобы к утру поспеть добраться до бункера.

Я долго не могла уснуть. Луна светила прямо в окно, а мне казалось, что это фашисты с электрическими фонарями окружают наш дом…

Едва я закрыла глаза, как услышала:

— Панна Ася, панна Ася! Вставайте! Немцы!

Я вскочила с постели. Было уже совсем светло. С горы, по той же тропинке, по которой пришли ночью мы с Юреком, рассматривая следы, спускалась группа немецких солдат. Хозяйка дома и две ее дочери — девушки лет восемнадцати-двадцати — забегали из комнаты в комнату: куда бы спрятать меня? Беспомощно посмотрели на потолок — все это ненадежно! Ведь если следы приведут к дому, фашисты все перевернут вверх дном. И двор пустой, без построек, огороженный невысоким штакетником.

— Ой, только бы не в доме! Только бы не в доме! — вскрикивала хозяйка, испуганными глазами следя за приближающимися солдатами.

А меня охватило какое-то ледяное равнодушие ко всему происходящему. Лишь рука крепче сжимала револьвер.

— Не беспокойтесь, — сказала я хозяйке, — я выйду им навстречу. А вы сделайте вид, что не знали о моем присутствии. Так будет лучше.

Но, видно, светила мне в то время какая-то счастливая звезда. На перекрестке у дома, где тропинка разбегалась, солдаты потоптались и пошли в противоположную сторону. Мы следили за ними, пока они переходили от дома к дому, иногда подолгу задерживаясь: вероятно, там был обыск. Потом, уже после обеда, солдаты прошли обратно в лес.

За это время младшая из сестер куда-то съездила и вернулась с новостями. Оказывается, полиции стало известно, что я отстала от отряда, и сейчас ведутся усиленные поиски в районе Орловой горы. Почему-то я вспомнила о жене Юрека — Галинке. Неужели это она выдала партизан и сообщила обо мне?..

Вечером за мной пришли двое: среднего роста, пожилой Франта и Янек в форме немецкого солдата, даже с погонами. Я вижу их впервые. Но вся наша жизнь здесь состоит из постоянного напряжения и риска. По тихому стуку в окно, по неслышным шагам и приглушенным голосам я узнаю партизан. Собираюсь недолго. Мы выходим в совершеннейшую темноту. Хозяйка на прощанье обнимает меня:

— Уж вы простите, девушка, что я так перепугалась утром.

— Ничего, ничего, — успокаиваю я ее.

Янек берет меня под руку, чтобы удобнее вести, — ему здесь знакома каждая тропинка. Франта идет впереди. Янек шепотом рассказывает о нем. Франта, его сын и дочь были в Освенциме. Отцу и сыну удалось бежать, а дочь погибла там. Франта — старый коммунист из группы убитого Рудольфа Шуберта.

— А вы кто? — спрашиваю Янека.

Он весело отвечает:

— Я дезертир.

— Откуда дезертир?

— Из немецкой армии, товарищ Ася.

Мы идем по городу мимо темных зданий и сооружений, осторожно пробираемся по узким, запушенным снегом аллеям. Вероятно, город очень красивый, но что можно рассмотреть, когда из-за каждого угла подстерегает выстрел, за каждым деревом чудится враг? Франта останавливается и поджидает нас.

— Сейчас будем проходить по мосту, — говорит он. — Нужно идти тихо и быстро. — И подает мне руку.

• Предыдущая
• 22/32
• Следующая