Шестеро - Липатов Виль Владимирович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/15
• Следующая

– А почему ты железную лопату не ухватил? Она же рядом лежит… Шо ты за деревянную ухватился? Семен, посмотри-ка на него!

Но не отвечает старший Захаренко, неторопко, переваливаясь, идет к Гулину навстречу ветру, кивнув младшему брату:

– Ходи за мной!

Он берет Гулина за воротник правой рукой – левая на перевязи, встряхивает, как мешок перед завязыванием, придвигает лицо к лицу. Гулин лязгает зубами, хочет вырваться, но не смеет – идет спокойно младший Захаренко, приготовился к прыжку Калимбеков.

– Дал бы я тебе раза, да жалко – снег некому будет рыть, – говорит старший Захаренко мечтательным, расслабленным голосом. – Бачили мы таких, как ты, не однажды. Я всю дорогу к тебе приглядываюсь. Что, думаю, сробится?

Зло смеется младший брат:

– Сволочь какая оказалась! Лезет попередь батьки в пекло! Ну кто его просил в воду лезть? Сам попер! Показать себя надо! Эх, брате, не люблю таких! – И просительно добавляет: – Дай, Семен, я ему раз влеплю! Душа не терпит! Ничего ему не станет – копать еще лучше будет!

Серо все вокруг, мрачная вьюжная ночь, но и во тьме видно, как белеет лицо Гулина. Видит это Свирин и болезненно морщится: повинуясь безотчетному чувству, просит старшего Захаренко:

– Отпусти ты его!

– Иди, гнида! – Старший Захаренко брезгливо отталкивает Гулина.

Сашка покачивается тоже, и кажется ему: рука старшего Захаренко сейчас протянется и к Сашкиному воротнику, безжалостно встряхнет, как мешок перед завязыванием. Мир переворачивается перед глазами Сашки. «Струсил, струсил! Сашка Замятин трус!» Совсем близко бесстрастное лицо старшего брата Захаренко, вот оно рядом. Сашка замирает и боится только одного – не показать страха. Он старается быть спокойным, сжимает губы.

– Совсем замордовали хлопца! – говорит старший Захаренко и подхватывает покачнувшегося Сашку. – В трактор нужно унести. Бери, ребята!

Сашка не понимает его слов, но чувствует, как ласкова и податлива рука Захаренко, как мягок его голос. «Ах, да! – думает Сашка. – Он же не видел, как я бежал, он не знает, что я струсил… Об этом знает Калимбеков, дядя Рахим знает…» Он покачивается, как на волнах, теплая полоса воздуха касается Сашкиного лица – Сашка в тракторе.

Воет по-волчьи ветер, заметает тракторы…

Рахим Калимбеков укутывает Сашкины ноги двумя тулупами, шепчет ласковые слова, успокаивает Сашку и, когда тот засыпает, уходит в буран откапывать тракторы. Сквозь залепленные снегом глаза видит Калимбеков работающего Гулина и начинает петь:

Ра-ас-цветали яблони и груши…

Его песни не слышит никто – пурга слышит ее, разнося в клочки.

Рядом работают братья Захаренко. Рассчитанны и неторопливы их движения, экономно тратят они силу. Старший Захаренко работает одной рукой, помогая ей коленом; он ловко приспособился, лучший его помощник ветер. Братья идут рядом, шаг в шаг, как в боевом строю. Младший изредка косится на старшего – не отстал ли? Старший не отстает. И оба иногда оборачиваются к Свирину: как он?

Свирин работает. Он роет снег и беспокоится о том, не замерзает ли вода в машинах, не заметет ли их метель? А иногда он думает о том, что в Зареченском леспромхозе люди сидят без дела, ждут тракторы. В конце месяца, когда выдают получку, приходят люди домой к женам, детям, виновато косят глаза: мала получка. Откладывается покупка новых пальтишек ребятам, платьев женам…

– Эхма! – вздыхает Свирин и думает уже о своем, домашнем. Как ребятишки, не натаскали бы из школы двоек. Старший слаб по арифметике, младший учится хорошо, но больно драчлив, непоседлив, не натворил бы чего. Вот уж совсем не в отца! Он, Свирин, шума не любит, живет тихонько, спокойно; наверное, поэтому и был на фронте разведчиком – специальность тихая, незаметная, аккуратная. Младший не таков. В кого бы ему – мать тиха, добра, послушна.

– Эхма! Давай, друзья-товарищи, двигай тракторы.

Сашка Замятин молод. Каждый мускул, каждый нерв, каждая клеточка Сашкиного мозга молоды. Три часа глубокого, спокойного сна, и Сашка Замятин бурлив и крепок, как молодое вино. Проснувшись в кабине трактора, он ощущает здоровье, молодость, силу, рывком поднимается, расправляя мускулы. Но тесна кабина трактора, и Сашка ударяется головой о железный верх.

Боль от удара пустяк, другая боль сильнее – он вспоминает вчерашнее. Глухой стон вырывается из Сашкиной груди; он зажмуривается, закусывает нижнюю губу – почти физическую боль испытывает Сашка. Струсил, струсил!

Сашка молчком выкатывается из кабины.

В мире ничего не изменилось, пурга не унялась. Впереди, во мгле, фигуры трактористов. К ним бежит Сашка, сгибаясь под ветром. «Не думай ни о чем, беги!» – приказывает ему кто-то посторонний, и он бежит. Калимбеков оборачивается к Сашке, и тракторист не видит на его лице знакомого доброго выражения. Калимбеков предостерегающе машет рукой, тише, молчи, не двигайся. Сашка замирает на месте и видит, что так же замерли все трактористы. Они прислушиваются к чему-то.

– …А!.. А!.. – раздается звук в пронзительном вое ветра. Временами он стихает и возникает опять – слышнее: – А-а! А!.. А!..

– Человек! – говорит Свирин. Он стоит, открыв рот, чтобы лучше слышать. – Человек!

– Человек! – подтверждает кто-то.

Голос приближается, и вскоре в пурге показывается расплывчатая фигура человека, покачивающаяся из стороны в сторону. Человек идет на лыжах. Что-то знакомое чудится в его фигуре Сашке.

– Здравствуйте-ка! – говорит человек, приблизившись, и Сашка узнает в нем хозяина дома, в котором они останавливались. Он с ружьем в руках, подпоясан патронташем и в этой одежде кажется еще стройнее, выше. Его лицо красно и весело.

Насилу догнал, – говорит хозяин и протягивает руки трактористам по очереди. – Насилу догнал… – Он не находит больше слов и снимает с себя тяжелую котомку, роется в ней, склонив лицо.

– След-то видать, а, Илья? – спрашивает Свирин.

– Немного видать местами… Жинка вот тут гостинцев прислала…

– Ура! – вдруг кричит Калимбеков и бросается к хозяину, раскрыв руки, и за ним бросаются все, кричат что-то непонятное.

Калимбеков достает из котомки хлеб, мясо, сало, сахар, раскладывает все это на тулупе, а хозяин рассказывает о том, что прошедшей ночью колхозный радист принял телеграмму из Томска. Слышимость была плохая, радист напутал, но в правлении разобрались, что к чему, – комбинат искал пропавшие тракторы. Вчера утром над деревней появился самолет, долго кружил, но сесть не смог и сбросил вымпел: в записке комбинат просил направить людей на поиски трактористов.

Сашка слушает хозяина и вспоминает начальника отдела кадров, сердитого, большого человека, и представляет, как тяжелыми шагами ходит начальник отдела кадров по кабинету, как снимает телефонную трубку, говорит самому главному летчику: «Где тракторы? Вы несете за них персональную ответственность!»

– Я, так сказать, пошел первым, – продолжает рассказывать хозяин. – К вечеру подойдут еще… Я им вешки ставил.

И трактористы снова, как тогда, в гостях, .ощутили чувство покоя, простой, понятной радости. Легко и приятно видеть сдержанную улыбку хозяина, слушать его речь, следить за умными, ловкими движениями. Все, что ни делает, все, что ни говорит этот человек, полно особого значения, особого смысла. Много километров прошел через метель хозяин, согнувшись, в кромешной мгле, но он весел, спокоен. Все хорошо, все правильно – вот смысл каждого слова хозяина, каждого его движения. Пурга? Ну и что? Бывает дождь, жара, холод… Как может быть иначе? Заметает тракторы? И это может быть.

Сладок деревенский пшеничный хлеб, мясо покрыто нежной жирной пленкой. Сашка ест и не может наесться. Калимбеков не сводит глаз с хозяина, радостно щурится. Праздник наступил на водоразделе между Чулымом и Кетью. И ничего, что злится пурга, метет снег: идут по тайге пятеро на выручку, где-то в сером небе кружит самолет, а в эфире надрываются голоса радистов, судорожно бегут точки и тире.

• Предыдущая
• 14/15
• Следующая