Заповедное место - Варгас Фред - Страница 50

— Куда?

— В заповедное место. Так называется поляна, где лежат его останки. Там на тебя могут напасть, причем это будет не покойник Петар, а кто-нибудь вполне живой. Ты должен понять: самое главное — это безопасность деревни. Ешь, пока не остыло.

Адамберг послушно принялся за еду и заговорил только тогда, когда его тарелка была уже на три четверти пустой:

— Произошло два страшных убийства, одно во Франции, другое в Австрии.

— Знаю. Влад мне сказал.

— Я предполагаю, что оба убитых — потомки Благоевича.

— У Благоевича не может быть потомков, которые носят его фамилию. Все члены его семьи, уехав из деревни, стали называть себя Плогойовиц — это австрийский вариант Благоевича, чтобы их не смогли найти здешние жители. Но эту хитрость разгадали, когда в тысяча восемьсот тринадцатом году один кисельевец побывал в Румынии, а вернувшись, добавил к надгробной надписи фамилию Плогойовиц. Именно под этой фамилией и живут сейчас потомки Благоевича, если они вообще существуют. А почему ты считаешь, что убийство тех людей связано с их происхождением?

— Их не просто убили, их тела превратились в кровавую кашу. Я вчера спрашивал у Владислава, как уничтожают вампиров.

Аранджел несколько раз покачал головой, отодвинул тарелку и скрутил себе очень толстую папиросу.

— Уничтожить вампира — значит сделать так, чтобы он больше не возродился. Нейтрализовать его, обезвредить. Для этого есть очень много способов. Считается, что самый распространенный — воткнуть кол в сердце. Однако это не так. Во всех традициях гораздо важнее ступни.

Аранджел выпустил струйку густого дыма и вступил в долгую беседу с Владиславом.

— Сейчас я сварю кофе, — пояснил Владислав. — Аранджел просит извинения за то, что не будет десерта. Понимаешь, он все готовит сам и не любит сладкого. Фруктов он тоже не ест, потому что из них вытекает сок и пальцы становятся липкими. Он спрашивает, понравилась ли тебе капуста, его беспокоит, что ты не взял добавку.

— Было очень вкусно, — искренне ответил Адамберг, жалея, что не догадался сказать это раньше. — Но я не привык в полдень наедаться до отвала. Скажи ему, пусть не обижается.

Когда Владислав перевел ответ Адамберга, Аранджел кивнул в знак согласия, сказал, что Адамберг может называть его по имени, и продолжил рассказ:

— Прежде всего надо принять меры, чтобы покойник не мог ходить. Поэтому, если усопший вызывал опасения, ему первым делом отсекали ступни.

— Как возникали эти опасения, Аранджел?

— Ночью, когда родные и друзья бодрствовали у гроба, они замечали странные вещи. Например, щеки покойника оставались румяными, или во рту у него оказывался краешек савана, или он улыбался, или глаза были открыты. В этих случаях ему стягивали шнурком пальцы на ногах, или защемляли один из больших пальцев, или втыкали булавки в подошвы, или связывали колени. В общем, делали так, чтобы он был не в состоянии передвигаться.

— Могли и отрезать ступни?

— Конечно, могли. Это было самое радикальное средство, но к нему прибегали, только если мертвец считался явным и несомненным вампиром. Ибо Церковь наказывала за подобное кощунство. Могли отрубить голову — так делалось часто — и положить между ступнями, чтобы мертвец не мог до нее дотянуться. А еще скручивали руки за спиной, укладывали труп на носилки и связывали вместе их края, затыкали ему ноздри, засовывали камни во все отверстия — в рот, в задний проход, в уши. Всех способов не перечислишь.

— А с зубами делали что-нибудь?

— Молодой человек, рот — это главная часть тела у вампира.

Аранджел ненадолго умолк, пока Владислав разливал кофе.

— Хорошо покушали? — по-французски спросил Аранджел с неожиданной улыбкой во все лицо, и Адамберг почувствовал, что уже успел полюбить эту широкую улыбку кисельевцев. — Я был знаком с одним французом, в сорок четвертом году, когда освобождали Белград. Божоле, красотки, луковый суп.

Владислав и Аранджел расхохотались, а Адамберг в который раз задумался над тем, как мало им нужно, чтобы развеселиться. Вот бы ему так.

— Вампир постоянно должен что-то жрать, — продолжал Аранджел, — поэтому он ест собственный саван или даже могильную землю. Иногда ему запихивали в рот камешки, чеснок или комья земли, иногда затягивали на шее тряпку, чтобы он не мог глотать. А порой его укладывали в гробу ничком, чтобы он пожирал землю под собой и все больше углублялся в нее.

— Есть же люди, которые едят шкафы, — пробормотал Адамберг.

Влад перестал переводить: ему показалось, что он плохо понял.

— Которые едят шкафы? Вы это хотели сказать?

— Да. Они называются текофаги.

Владислав перевел это Аранджелу. А он, похоже, нисколько не удивился.

— Такое у вас часто случается? — осведомился он.

— Нет, не часто, но у нас был человек, который съел самолет. А в Лондоне один лорд захотел съесть фотографии матери.

— А я знал человека, который съел собственный палец, — сказал Аранджел. — Отрезал его и велел сварить. Вот только назавтра он об этом забыл и стал от всех кругом требовать, чтобы ему вернули палец. Это произошло в Руме. Ему долго не решались сказать правду и наконец внушили, что палец откусил в лесу медведь. Вскоре в лесу нашли мертвую медведицу. Голову медведицы принесли ему, и через какое-то время он успокоился, решив, что его палец застрял в медвежьей глотке. Он так и хранил у себя эту разлагающуюся голову.

— Напоминает историю с белым медведем, — сказал Адамберг. — Медведь сожрал на дрейфующей льдине одного путешественника. После чего племянник этого человека убил медведя, привез в Женеву и отдал вдове, которая держала его у себя в гостиной.

— Интересно, — заметил Аранджел. — Чрезвычайно интересно.

И Адамберг ощутил прилив гордости: наконец-то историю про медведя оценили по достоинству, пусть для этого и пришлось ехать в такую даль. Но он потерял нить разговора, и Аранджел догадался об этом по его глазам.

— Вампир пожирает живых людей, саван, землю, — напомнил он. — Вот почему так боялись тех, у кого зубы были длиннее обычного, и тех, кто родился с одним или двумя зубами.

— Родился?

— Да, такое случается, и не то чтобы очень редко. У вас на Западе с зубом во рту родился Цезарь, а также ваш Людовик Четырнадцатый и ваш Наполеон, и еще множество никому не известных людей. У некоторых это было не симптомом вампиризма, а признаком высшего существа. Вот, например, я, — добавил он, постучав зубами по рюмке, — родился таким же, как Цезарь.

Адамберг дождался, когда Владислав и Аранджел отсмеются, и попросил дать ему листок бумаги. Он воспроизвел схему, которую набросал однажды в Конторе, отметив на ней наиболее пострадавшие части тела.

— Замечательно, — сказал Аранджел, взглянув на рисунок. — Суставы, да, — чтобы тело не могло сгибаться и разгибаться. Ступни, разумеется, и в особенности большие пальцы, — чтобы он не мог ходить. Шея, рот, зубы. Печень, сердце — чтобы душа утратила целостность. Считалось, что сердце — это источник жизни вампира, поэтому часто его извлекали и подвергали специальному воздействию. Великолепная работа, и тот, кто ее проделал, до тонкостей изучил этот вопрос, — произнес наконец Аранджел, словно его попросили дать заключение о чьем-то профессиональном уровне.

— Пришлось потрудиться, поскольку не было возможности сжечь тело.

— Вот именно. Однако то, что он сделал, равносильно сожжению.

— Аранджел, может ли кто-то в наши дни так уверовать в эту историю, чтобы захотеть уничтожить всех потомков Плогойовица?

— Что значит «уверовать»? В это верят все, молодой человек. Каждый боится, что однажды где-нибудь на кладбище сдвинется могильная плита и он ощутит на шее чье-то ледяное дыхание. И никто не ждет добра от оживших мертвецов. А значит, все верят в вампиров.

— Я не говорю о могущественном древнем суеверии, Аранджел. Я говорю о человеке, который твердо убежден, что потомки Плогойовица — самые настоящие вампиры и их необходимо истребить всех до единого. Такое возможно?