Лев на лужайке - Липатов Виль Владимирович - Страница 73

• Предыдущая
• 73/99
• Следующая

В этот день редколлегия не планировалась, и мне было интересно, когда же пришествует на работу мой дорогой Александр Николаевич Несадов? Когда утром я шел к себе, он уже опаздывал на двадцать пять минут, а на мои звонки к нему откликнулся лишь в половине первого. Я зашел к нему, понял, что он только из бассейна, увидел, как отменно он себя чувствует, и, почесав затылок, сказал:

— Пришлось сдать все материалы за моей подписью…

Он сказал:

— И правильно!

Я отправился «шакалить» — редакционное противное словечко — в секретариат. Сначала я заглянул к Ленечке Ушакову — этот пожал плечами: «Ничего не получается, Никита!», затем заглянул в комнату первого заместителя ответственного секретаря: «Ничего не можем сделать!» — сказало его лицо, и уж только после этого быстро, энергично, с ожесточенным лицом вошел к ответственному секретарю Владимиру Сергеевичу Игнатову: он даже головы не поднял — что-то вычеркивал на свежей полосе. Пока он это делал, я думал, что есть большая разница в теннисе в половине восьмого утра и бассейне — в полдень. Теннисные принадлежности Игнатова выглядывали из-за шкафа.

— Что? — резко спросил он, так и не поднимая головы. — Ну что?

Я дождался, когда он поднимет взгляд на меня:

— Владимир Сергеевич, статья об Уганске больше лежать не может, — сказал я зло. — Нельзя рубить сук…

Он перебил:

— А кто сказал, что статья об Уганске не идет?

— Здрасте! Ее нет на полосах.

— А это что? — Он показал полосу. — Прошу не мешать мне работать!

Но когда я пошел к двери, остановил властным жестом.

— Не можете ли вы мне объяснить, товарищ Ваганов, отчего на ряде важных материалов отсутствует виза товарища Несадова? Новая система? Забывчивость? Или… дневной бассейн? Ну?!

— Ничего не могу понять, товарищ Игнатов. Простите за невнимательность, но я не заметил пропажу визы… Не буду больше мешать вам!

Только восхищение вызвал у меня этот человек, и я не удержался: снова заглянул к Ленечке Ушакову и показал ему ядреную фигу. Что он прокричал, я не слышал — уже быстро шагал на свое рабочее место. Меня интересовал важный вопрос: поймет ли мой Несадов, что статья об Уганске раньше срока проходит благодаря Ваганову, что Игнатов ставит ее на полосу? Он уже знал: по пустякам Никита Ваганов его отрывать от дела не будет, и, значит, верил, что статья предельно нужна газете — так это и было, товарищ Несадов, так и было! А вам давно нужно заметить, что некогда хорошо относившийся к вам Игнатов теперь мрачнеет при встрече с вами, испытывает такую же неприязнь к вашему барству и великолепной аристократической снисходительности, как и Главный, то есть Иван Иванович. Умный, отчего вы не видите, как окончательно развращает вас Никита Ваганов, переложивший на свои плечи три четверти ваших обязанностей? Вы молодеете, все больше и больше женских голосов воркуют в вашей телефонной трубке, неустанно удлиняется время, проведенное в роскошном бассейне с финской баней, а рабочий день сокращается. Может быть, вы находитесь под гипнотическим влиянием Никиты Ваганова, если не замечаете того, о чем громко рядят в коридорах редакции?

Мой письменный стол сверху был упоительно пуст, но в ящиках стола лежали шесть готовых алексеевских материалов со строительства химкомбината и три статьи о хороших и плохих работниках. У меня не было еще достаточно материала, чтобы начать кампанию против Министерства охраны природы, так как головную статью я решил писать сам: уже приготовлена первая лихая фраза, от которой зависит успех всего материала, — это закон. Было у меня и много писем читателей о недостатках работы министерства на местах — оставалось выехать в два-три места, что я и собирался немедленно сделать, если бы не выдающийся случай, происшедший в моей семье: пришла наконец-то открытка на покупку «Жигулей». Об этом отец сообщил по телефону таким голосом, точно охрип и осип:

— Очередь! Подошла моя очередь. Никита, если можешь…

— Могу, папа! Через полчаса мы будем у тебя.

— Кто это мы, Никита, кто?

Нет места более гадкого в Москве, чем речной порт, где за стеной тюремного вида продают «Жигули». Здесь от всего воротило душу: от плохой дороги; от массы людей, толпящихся у ворот; запаленно бегающих, взволнованных до пота покупателей. В самом дворе барами похаживали люди, которые якобы умели выбирать машины, а на самом деле берущие двадцать рублей «за лучший мотор», которого они и в глаза не видели. У ворот стояли женщины в брезентовых костюмах, мыли автомобили, уже кем-то купленные, — снова пять рублей. Нет, я не зря поехал выбирать машину с моим бедным отцом, взяв механика из редакционного гаража. Он, дошлый и опытный, пошел к самой ближней машине, отстранил «знатока» моторов:

— Не мешайте, гражданин, работать… А полномочиями не пугайте — посерьезнее видали!

И повел себя так, точно на заплеванном дворе никого не было, хотя стало ясно, что все равно придется выдержать все унижения: давать взятки за здорово живешь, кланяться надменному начальству. Но я, не будь дураком, захватил еще Ленечку Ушакова, сопровождаемого дамой, которую он выдавал за актрису.

Вот как действовал Ленечка Ушаков — не сходя с места, подманил к себе пальцем самое высокое начальство, не ответив на приветствие, снисходительно процедил:

— Слушай, ты, Васильев, опять выкидываешь бюрократические штучки… — И резко: — Нужны две машины в экспортном исполнении.

Васильев, труся рысцой, догнал кого-то, видимо, велел найти нужные машины — отцу и Ленечкиной даме, затем привел нас в теплое помещение, всем нашел стулья, а сам опять умчался.

Ленечка Ушаков сказал:

— Знакомьтесь! Людмила Гонец — актриса! А это, Людмила, мои лучшие друзья. Борис Никитич Ваганов и его сын — я тебе о нем прожужжал уши — Никита Ваганов.

Не прошло и десяти минут, как влетел в комнату этот самый Васильев.

— Сделано, товарищ Ушаков!

Стояли рядом две свежевымытые машины — зеленая и оранжевая, при виде которой мой отец остолбенел, а механик из гаража, сердито глядя на Васильева, слушал мгновенно заведенный мотор: «Какую же чепуху нам подсовывают?!» Дрожащий от волнения отец внезапно приосанился, посуровел, сказал:

— Как вы угадали, что я хочу иметь именно оранжевую?

— Это же самое модное, товарищ Ваганов, — зелень и оранж.

Людмила Гонец никак не реагировала на цвет машины, и это объяснялось просто: вчера по телефону Ленечка Ушаков заказал для нее именно зеленую. Она была вообще на высоте: села в кабину, сразу завела мотор, и когда он немного нагрелся, оставила работающим на малых оборотах. За отцом, за моим отцом, наблюдать было тягостно: он снова весь дрожал, глаза запали. Он, видимо, много лет назад обдумал, как станет выбирать машину, и теперь со списком в руках то бросался под колеса, то рылся в моторе. Его остановил механик:

— Это все лишнее, Борис Никитич! Обе машины проверены.

Эх, как красиво и лихо повела машину Людмила Гонец! Десять метров задним ходом, крутой поворот, и, взревев, машина выскочила из ворот; знатоки одобрительно переговаривались, а в это время мой отец пытался и не мог завести мотор.

— Извините! — сказал этот самый Васильев и через боковое окно просунул руку к ключу зажигания. Я стал про себя считать: раз, два, три, четыре… на пятом обороте машина бесшумно заработала. На слух мотор был действительно хорош. Для нас отдельно открыли ворота, я сел рядом с отцом, и он осторожно выжал сцепление, перевел рычаг на первую скорость, еще секунда — машина взревела, дернулась и заглохла. Отец снова завел мотор — и снова фиаско. И началось такое, отчего у меня до сих пор в глазах становится темно: отец так и не смог съехать с места, дрожащий, со стыдом и страхом посмотрел на меня.

— Что же теперь делать?

Я сказал:

— Папа, не надо волноваться, вот и весь секрет… Механик доведет машину до дома, а там разберемся…

Отец завороженно следил за руками и ногами механика, двигал губами и одновременно с этим успевал с гордостью — это меня окончательно убивало — посматривать на прохожих с таким видом, словно кричал: «Смотрите, смотрите, эта машина моя! Понимаете, эта машина моя!»

• Предыдущая
• 73/99
• Следующая