Анискин и Боттичелли (киноповесть) - Липатов Виль Владимирович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/17
– Как я на вас, гражданин Тупицын, вышел? Во-первых сказать, кримпленом не спекулировали, во-вторых обрисовать, глаз у вас зоркий, как у утки, все примечает, одно слово – художник. В-третьих, в церкви ни разу не был… Вот! Я на вас на второй день вышел…
– За неверие и скепсис расплачиваюсь! – сказал Тупицын. – Много слышал о вас, Федор Иванович, но не поверил! Думал, гипербола, стремление деревни к легенде и метафоре… Сам виноват!
Отец Владимир стоял возле второго окна, отнеся далеко от глаз икону «Святой Георгий Победоносец», смотрел на нее, как на… икону. Тупицын смотрел тоже, и тоже как на икону. Он прощался взглядом с бесценным сокровищем.
– Мне, что ли… это… посмотреть, – сказал Анискин, спускаясь с подоконника. – Одним глазом, а?
– Посмотрим, посмотрим! – обрадовался Качушин.
Они долго-долго смотрели на Георгия Победоносца.
– Он! – сказал участковый. – Емелька Пугач! Ежели ретушер сделает бороду – во! Пустит на лоб волос, бровь вздымет – Емелька Пугач!
Отец Владимир изысканно улыбнулся.
– Не знаю, смею ли молвить, но… Федор Иванович, у Победоносца – ваши глаза… Простите великодушно!
В тишине Анискин и Качушин вернулись на прежние места, сев, онемели. Через секунду-другую участковый обратился к отцу Владимиру с нежной и хитрой улыбкой:
– Вот чего я понять не могу, гражданин поп, так как это вот он, Тупицын, за один раз мог вынести двадцать три иконы? Это как так, гражданин поп и Тупицын?
– За три раза! – сказал Тупицын. – За три дня!
Отец Владимир заскучал, смутился.
– Как так, а, гражданин служитель культа?
– Сие происшествие имело место… Три дня, великодушно простите, пребывал в пункте, райцентром именуемом.
Анискин расплылся:
– С матушкой-попадьей гуляли!
– Гражданин Тупицын Егор Валентинович, – сказал Качушин, – по справке Московского уголовного, розыска иконами не торговал, не спекулировал…
Тупицын вскочил, крикнул:
– Я коллекционер – русский человек!
Анискин проговорил не глядя:
– Русский! Чуток нет… Русский человек такую красоту, как Георгий Победоносец, от народу прятать не будет… Вот берем Якова Власовича, директора нашей школы… Я ничего лишнего не говорю, Яков Власович?
– Хм!
– Яков Власович в деревне желает музей – я точно выразился? – музей!.. Хочет музей открыть там, где в клубе это… фойе. Так я сказал, Яков Власович?
– Хм! Да, да!
– Оно и безопасней, – сказал Анискин. – В клубе теперь, как аккордеон уворовали, сторож в наличности… Разорился райотдел культуры!
Тупицын улыбнулся.
– Музей! Даже если музей откроете, директор школы, советую: не сообщайте больше никому в сорокастраничных письмах каталог собственной коллекции. Бросьте эти ваши щедрые сибирские замашки!
– Не все жулики! – разозлился Яков Власович.
Величественно шла к милицейскому дому прямая, помолодевшая лет на двадцать Валерьяновна. Черный кружевной платок, длиной почти до пят, черная сатиновая юбка миллионами складок вьется на ходу, на блузке – громадная камея… За ней шли три старухи богомолки. Валерьяновна приняла из рук Качушина икону Иоанна Крестителя, далеко отнесла от дальнозорких глаз – смотрела долго, внимательно, профессионально.
– Не! Она! Не подменили!
Обернулась к Тупицыну, сверху посмотрела на него царственно.
– Ты, что ли, скрал?
– Я.
– Понимаешь толк! Умный… Сам рисуешь?
– Пишу!
– Продолжай, толк будет… Из тюрьмы выйдешь – продолжай. Захочешь Крестителя посмотреть, приходи, ежели не помру… Кормить буду! На пухову перину укладу… Это кода отсидишь! Ну!
– Хорошо! Простите, если можете!
– Бог простит! Анискин – не…
Повернулась к участковому, смерила его взглядом с ног до головы, усмехнулась:
– На Георгия не похож, на Петра-ключника смахиваешь… Тот все райски ворота стережет… Ладно! Пошла!
У порога обернулась, бросила, как милостыню:
– Одно плохо: я ведь письмо-то министру отослала!
– Но!
– Отослала, Анискин!
Он свихрился с подоконника:
– Давай в догон другое письмо, Валерьяновна, оправданье мне производи! Богом прошу!
– Подумаю! Пошла!
- Предыдущая
- 17/17