Остров Разочарования - Лагин Лазарь Иосифович - Страница 74

— Ну что ж, — говорю я обоим висельникам, — идите. Я передам мистеру Фламмери, что вы хорошо запомнили и чтобы он за вас не беспокоился.

Ну и старикашка! Я бы тысячу раз подумал, прежде чем поссориться с этим добродушным и богобоязненным джентльменом.

Появляется с узелком подарков в потной лапе бывший Полоний. Оттого, что он теперь уже Ромео, его облик не стал ни на волос приятней. Запомнил ли он, что приказал ему белоголовый джентльмен? Слава богу, запомнил! Этот праведник с лицом гангстера спешит на всех парах в Эльсинор, откуда он только нынче утром вернулся. Что он там скажет? Он там скажет от своего имени (он не забыл, что именно от своего имени!), что белые джентльмены шлют людям Эльсинора и людям Эльдорадо и Зеленого Мыса свое евангельское благословение и обещают им свою бескорыстную помощь в любую минуту, когда она потребуется. И все? Нет, не все. Он им скажет, чтобы они не очень верили словам людей из Нового Вифлеема и не поддавались на их угрозы.

Ромео Литлтэйбл убегает вниз, довольный моим одобрением, а я не спеша возвращаюсь в пещеру.

Старикашка встречает меня доверчивым и безмятежным взглядом, полным кротости и неги. Я отвечаю ему вдвое более нежной улыбкой и говорю:

— Боюсь, как бы между черномазыми не заварилось что-то похожее на войну.

Старикашка даже бровью не повел. Выдержка у него слоновья.

— Друг мой, — говорит он мне таким тоном, словно и не думал скрывать от меня содержание разговора со своими тремя черными апостолами, — право же, я не вижу ровно никаких причин, почему именно вам следует этого бояться.

Чтобы не заставлять его понапрасну волноваться, говорю ему, что нарочно проверял этих славных парней, как бы они второпях чего-нибудь не напутали.

— Ну и как? — спрашивает старикашка. Теперь от него буквально разит добродушием, как одеколоном, когда входишь в парикмахерскую.

— Все в порядке, — отвечаю я. — У них дьявольская память. Я с них тоже взял слово, чтобы они никому не проболтались. Они мне поклялись в этом.

— Вы очень хорошо поступили, мой дорогой Мообс, — говорит старикашка. — Я сам хотел вас попросить проверить, как они запомнили, но вас поблизости не было.

— Я их перехватил на тропинке за первым поворотом, — объяснил я ему. — Я сразу догадался, что вы хотели бы, чтобы я их проверил, но что в спешке позабыли мне об этом сказать.

— А вы мне должны были напомнить. Ведь у меня сейчас столько хлопот! — промолвил старикашка с мягчайшим укором. — Знаете, вы мне с каждым днем все больше нравитесь. В вас есть что-то внушающее уважение и доверие.

Наконец я получил полное старикашкино признание!

Цератод разочарован. Видимо, он ожидал скандальчика. То, что старикашка просчитался, высылая меня из пещеры, дало ему повод для злорадной улыбочки. Сейчас, когда мы со старикашкой полюбовно договорились, гусак заставил себя выдавить на свою потную физиономию улыбку невыносимой кислоты. Господи, как часты улыбки в нашей вонючей пещере! Если бы их можно было использовать в качестве скрепляющего вещества, на манер цемента или клея, не было бы в мире более крепкого коллектива, чем наша команда: Фламмери — Цератод — Джон Бойнтон Мообс.

Фремденгут сказал мне, что я очень напоминаю ему его младшего брата — Эрриха. Чертовски приятный парень, этот барон!

Теперь уже двенадцатый час ночи. Все спят, кроме меня и Кумахера. Кумахер караулит подступы к нашей лужайке. Он чуть не застрелил меня, когда я прокрался к нему, чтобы проверить, не спит ли он на посту. Куда там! Он вздрагивает, даже когда мимо проносится летучая мышь: боится Егорычева. Потолковал с Кумахером насчет немецких девушек. Он знает уйму похабных анекдотов и здорово их рассказывает. Я чуть не лопнул со смеху.

Теперь мы с Кумахером соседи. Я перебрался на место барона в то помещение, где мы до сегодняшнего утра держали пленных. Я ему это сам предложил. Невысокая цена за дружбу такого влиятельного промышленника. Тогда-то он мне и сказал, что я очень похож на его младшего брата. Старикашке тоже было приятно, что я совершил этот акт гостеприимства. Они лежали рядом, на соседних койках и часа полтора о чем-то тихо переговаривались. Как я ли напрягал свой слух, ничего путного не разобрал, кроме того, что речь шла об их довоенных делах. Если бы я мог быть так уверен в уважении и симпатиях старикашки, как в этом уверен, барон Фремденгут! Впрочем, мне кажется, что я действительно начинаю нравиться старикашке. Дай бог, дай бог…

Выходил еще раз посмотреть на еле видный в ночном полумраке далекий Новый Вифлеем. Конечно, ничего не увидел и не услышал. Но знаю: там уже на десятках конфорок кипит ядовитое старикашкино варево. Когда островитяне между собой передерутся, нам придется их мирить. На этом человеколюбивом бизнесе можно будет недурно заработать.

Где вы сейчас, чересчур бесстрашный и принципиальный мистер Егорычев? Не время ли мне уже пожелать вам царства небесного?»

Первой жертвой войны, вспыхнувшей одиннадцатого июня тысяча девятьсот сорок четвертого года на острове Разочарования, пал девятнадцатилетний Джекоб Кид из Эльсинора. В театральном празднестве он участвовал впервые и должен был выступать в ответственной роли Офелии (на острове Разочарования, как и в Англии шекспировских времен, женские роли исполнялись юношами). Озабоченный некоторыми вопросами актерского мастерства, он вышел в то злосчастное воскресенье из родной деревни в Новый Вифлеем незадолго до того, как Ромео (Полоний) Литлтэйбл пустился из Священной пещеры в обратный путь, на южную часть острова. Напомним, что во всех трех южных деревнях были убеждены, что этот день был субботним, и готовились завтра с утра направиться на театральное действо в Священную воронку, когда-то называвшуюся площадью Шекспира.

Таким образом несчастный Кид вышел из Эльсинора накануне своего несостоявшегося дебюта в тот ранний час', когда никто еще не мог предупредить его о назревающих грозных событиях.

К полудню он уже был в хижине Гамлета Брауна — его завтрашнего партнера по пьесе. Им надо было потолковать часок-полтора, не больше, возможно, кое-что совместно прорепетировать. Затем он отправился бы обратно в Эльсинор, и очень может быть, что избег бы таким образом своей печальной участи.

Но Гамлета дома не оказалось. Гамлет был занят хлопотами по устройству двух белых, неожиданно пришедших к ним в деревню со всеми пожитками, оружием и продовольствием.

Хозяйка радушно угостила Кида прохладным кокосовым молоком, предоставила в его распоряжение одеяло из козьих шкур и предложила отдохнуть после утомительного пути, пока вернется Гамлет. Хотя Гамлет и был где-то совсем рядом, Кид не решился отрывать его от хлопот как по прирожденной своей деликатности, так и потому, что боялся нечаянно досадить белым. Он еще ни разу в жизни их не видел, но уже успел узнать о них от хозяйки много удивительного, таинственного и устрашающего.

Так он прождал около двух часов и не заметил, как уснул. Он проснулся в третьем часу от тишины, воцарившейся кругом, и догадался, что все, очевидно, ушли на похороны Яго, который долгие годы был известен человечеству, как человек дрянной и глупый, а вчера, ко всеобщему удивлению, вдруг был посмертно причислен к лику святых. Он подождал еще немного, и так как Гамлет все еще не появлялся, а выходить из хижины было слишком жарко, стал лениво размышлять о том, кто они такие эти белые; почему у них такой некрасивый цвет кожи; почему они не красят свои лица в черный цвет, что он, безусловно, делал бы, будь он на их месте; почему у них на каждой ноге по две ступни (предполагались под вторыми ступнями ботинки); почему они не носят, как все нормальные люди, ожерельев и браслетов и не взбивают волосы в красивые прически; откуда они явились на Землю — с Луны или Солнца; что они будут делать в Новом Вифлееме и как их приняли люди Нового Вифлеема?.. За этими мыслями он не заметил, как снова задремал…

Нужно сказать, что переход Егорычева и Смита на жительство в Новый Вифлеем по-настоящему обрадовал только Гамлета Брауна и юного Боба Смита, того самого, который накануне бегал по поручению мистера Фламмери на Северный мыс за спиртом. Фламмери со своим обидным недоверием к его умению бегать и упорным стремлением сделать из него светски воспитанного курьера не понравился Бобу. Зато добродушный усатый однофамилец Боба произвел на него самое благоприятное впечатление.