Остров Разочарования - Лагин Лазарь Иосифович - Страница 66

Егорычев ничего не мог предпринять во время всей этой шарлатанской истории. Как было объяснить ошеломленным, привыкшим верить в любую чертовщину туземцам, что горела не вода, а спирт, выплеснутый мистером Фламмери, когда он раскупоренной бутылкой крестил воду?

Если это не чудо, то извольте тут же повторить это удивительное явление природы, достопочтенный Фома Неверующий. Потребовать у мистера Фламмери для этой цели его бутылку со спиртом? Но можно не сомневаться, что этот богобоязненный джентльмен найдет вполне убедительный предлог для того, чтобы не выполнить это требование. В крайнем случае, он попросту опрокинет в свою луженую глотку содержимое бутылки, и вся недолга.

И потом, разве само по себе не чудо — вода, которая способна гореть?

Нет, сразу, не подготовившись, выступить с разоблачением жульнической проделки мистера Фламмери значило только запутаться и дать лишние козыри в его руки.

Настроение Егорычева несколько улучшилось, когда отец Джемс сообщил о переименовании банды Розенкранца. Трудно было, конечно, придумать более смешное и несуразное, чем дать заведомым прохвостам и ничтожествам благородные имена Отелло, Ромео и Горацио. Но еще смешнее было посмертное переименование Яго в сэра Фальстафа. Очевидно, на острове Разочарования этот прощелыга, чревоугодник и нечистый на руку бабник был по каким-то неведомым причинам признан положительным шекспировским героем.

Но фарс с переименованиями не мог надолго отвлечь Егорычева от сознания, что его отношения С группой Фламмери вступили в решающую и, по существу, уже решенную фазу. Дело быстро шло к окончательному разрыву. Его мог предотвратить только переход Егорычева в фарватер политики Фламмери — Цератода. Стать участником закабаления острова! Это было так же невозможно, как переход Роберта Д. Фламмери на сторону коммунизма.

Судя по высказываниям Фламмери и Цератода, они не собирались выходить в океан на самодельном плоту, даже если бы и пришлось надолго задержаться на острове Разочарования. Проще всего было Егорычеву вместе со Смитом отправиться на плоту вдвоем, предоставив остальной тройке дожидаться более безопасных средств сообщения. Можно было бы не торопиться и наилучшим образом оборудовать плот, снабдить его парусом, обеспечить простейшим рулевым приспособлением, взять с собой достаточный запас питьевой воды и продуктов. Егорычев не расставался с карманным компасом, который он нашел в пещере. Когда они спасались с «Айрон буля», им очень пригодился бы компас.

Но было две причины, по которым Егорычев не мог себе пока позволить покинуть остров. Еще не была выяснена боевая задача Эсэсовского гарнизона. А за ней угадывалась какая-то очень важная военная тайна. Будь она связана только с островом, Фремденгут не стал бы так за нее цепляться, особенно после того, как он узнал о втором фронте. Не менее значительна была и другая причина. Егорычев сознавал, какая угроза нависла над местным населением.

Усталые и разобщенные возвращались из Нового Вифлеема обитатели Священной пещеры.

Белых сопровождали трое островитян. Двое несли на бамбуковой жерди связки бананов, кокосов и рыбы утреннего улова. Третий в правой руке держал факел, в левой — горшок с похлебкой и большим куском мяса — порцию Смита, который, как было известно старейшинам Нового Вифлеема, оставался в пещере и не смог поэтому участвовать в пиршестве.

Гамлет Браун выдержал характер. Он дождался, пока сам Егорычев подозвал его, и услышал нечто такое, что в четвертый раз за этот богатый переживаниями день заставило его сердце забиться сильнее, а в разум его внесло еще большее смятение.

— Ты пока что ничего никому не говори, — сказал ему Егорычев. (Разговор шел вполголоса.) — Но я постараюсь сделать так, чтобы завтра все, кто угодно, могли при моей помощи зажечь воду.

Гамлет тихо ахнул:

— О, вы тоже можете делать людей чудотворцами, сэр!

Он был доволен, что молодой желтобородый так же властен над стихиями, как и поразивший его воображение, но чем-то неприятный белоголовый джентльмен.

— Нет, — сказал Егорычев, — никто не может делать людей чудотворцами.

— Кроме белоголового старого джентльмена? — разочарованно проговорил Гамлет.

— И белоголовый тоже не может… Я постараюсь завтра показать и объяснить, что Розенкранц — у него язык не поворачивался назвать этого проходимца его новым именем, — что Розенкранц никакого чуда сегодня не совершал.

— Как же это не чудо, если… — начал было Гамлет, но Егорычев мягко перебил его:

— Сейчас время позднее, не для споров. Возвращайся домой. А завтра мы встретимся и потолкуем. Договорились?

— Договорились, — нехотя ответил Гамлет, огорчённый, что приходится уходить без ясности в таком насущном вопросе.

— Значит, без моего разрешения никому ни слова.

— Я не заслужил, чтобы мне это дважды говорили!

— Ну, извини, друг, я не хотел тебя обидеть.

— Спокойной ночи, сэр!

— Спокойной ночи, Гамлет!

И Браун вернулся в Новый Вифлеем.

Дальнейшие события развернулись даже быстрее, чем это предполагал Егорычев.

Фламмери, посоветовавшись на ходу с Цератодом, решил дать Егорычеву решающий бой еще до возвращения на Северный мыс: во всех отношениях целесообразней было обойтись без Смита. К тому же далеко не исключено, что Фламмери не хотел осквернять суетными дрязгами воскресный день и предпочел осквернить ими день субботний.

Еще до брода через речку, отделявшую Северный мыс от остальной громады острова, Фламмери и Цератод несколько замедлили шаги, чтобы поравняться с Егорычевым, который задумчиво шагал позади, замыкая шествие.

Фламмери сразу взял быка за рога.

— Дорогой Егорычев, — сказал он, — мы посоветовались с мистером Цератодом и решили не рисковать вторичной прогулкой на плоту. Но, конечно, мы далеки от того, чтобы навязывать наше решение вам… и Смиту, если бы он вдруг пожелал к вам присоединиться… По первому же требованию мы вам беспрекословно выделим вашу долю трофеев…

Восемь дней дипломатической практики приучили Егорычева к сугубо осторожному отношению к каждому слову. Стоило ему заявить, что он согласен уехать, как он давал Фламмери и компании формальное основание для лишения его права голоса при определении последующей судьбы острова.

Поэтому Егорычев ответил, что он еще пока не думал о том, чтобы оставить остров, тем более в одиночку или вдвоем. Это создало бы серьезные трудности и для тех, кто решился бы в столь малом числе отправляться в такой изнурительный и долгий путь, и для тех, кто рискнул бы втроем остаться на острове, имея на руках двух пленных.

Мистер Цератод поспешил успокоить мистера Егорычева, чтобы он не утруждал себя заботой об остающихся, потому что они привыкли во всем полагаться на собственные силы.

— И на господа бога, — уточнил мистер Фламмери. — Что же касается пленных, то пора принять насчет них окончательное решение.

— Вот это золотые слова! — сказал Егорычев. — Эти два эсэсовца связывают нас по рукам и ногам. Мы могли оттягивать решение вопроса, пока рассчитывали, что вскоре за нами прибудет судно или самолет. Но сейчас, когда будущее наше покрыто густым туманом…

— …самым правильным было бы выпустить их под честное слово, — подсказал Фламмери с таким видом, будто он не сомневался, что именно это и собирался предлагать капитан-лейтенант Егорычев.

— Самым правильным было бы их судить, — спокойно поправил его Егорычев. — Нас здесь три офицера союзных войск, и мы вправе и обязаны составить военный трибунал для того, чтобы судить двух военных преступников, каковыми являются наши пленные.

— За то, что они эсэсовцы? — ехидно осведомился мистер Фламмери. — Это еще не основание.

— За то, что они совершили военные преступления, сотой части которых было бы достаточно, чтобы вздернуть их на виселицу.

— Голая декларация! — фыркнул Фламмери. — Без доказательств не стоит и ломаного цента!

— Есть доказательства, — сказал Егорычев.

— Против Кумахера? Этот индюк признается вам в чем угодно, даже в том, чего никогда не было.