Остров Разочарования - Лагин Лазарь Иосифович - Страница 62

— Вы забыли слово «любящие», — напомнил ему Егорычев. — Вы говорили раньше: «знающие и любящие».

— Конечно, и любящие.

И Фламмери замолк с видом человека, который столько высказал, что вправе получить ответ даже от самого медлительного и молчаливого собеседника.

Но Егорычев молчал.

— Что же вы молчите?

— Я думаю, — сказал Егорычев.

— У нас мало времени, — поторопил его Фламмери. — С минуты на минуту нас могут позвать к обеду. Вот видите?

Он кивнул на нескольких островитян, которые деликатно дожидались, пока гости из Священной пещеры закончат беседу, чтобы пригласить их к столу.

— Согласитесь, — медленно промолвил Егорычев, чувствуя, как он наливается холодной яростью, — согласитесь, что когда человеку предлагают изменить родине…

Он встал. Фламмери вскочил и с силой усадил Егорычева на прежнее место.

— Вы говорите слова, которых не понимаете! Стыдитесь, Егорычев! Разве Соединенные Штаты и Россия больше не союзники? Какая же это измена! Наши страны находятся только на заре своей дружбы, а вы говорите — измена! Человека приглашают для его пользы, для пользы его же родины, для пользы всего человечества прийти помочь их союзнику, и у него хватает легкомыслия назвать это изменой! Что же такое тогда святое служение цивилизации, демократии и исстрадавшемуся человечеству?..

— Когда человеку предлагают изменить родине, — продолжал Егорычев таким тоном, словно не было только что произнесено капитаном Фламмери столько возвышенных и человеколюбивых слов, — то не нужно, по крайней мере, его торопить. Ведь мы с вами сейчас разговариваем как деловые люди. Значит, будем разговаривать о цене. Боюсь, что мы с вами разойдемся из-за цены. В том, может ли моя родина восстановить свое разоренное хозяйство без посторонней помощи и построить коммунизм, я, кстати говоря, не расхожусь с тем офицером, который так рассмешил вас, мистер Фламмери, и вашего неизвестного коллегу. Но сейчас у нас, как вы счастливо выразились, деловой разговор. Речь идет об оплате моего перехода на американскую службу, и меня решительно не устраивают ваши условия. Вам еще, оказывается, нужно научиться правильно представлять себе не только возможности моей страны, но и цену советского человека.

— Вы хотите набить себе цену, сэр? Говорите прямо! Ваша цена!

— Нету такой цены, мистер Фламмери!.. — с яростью сказал Егорычев. — Постарайтесь это понять!

— Чепуха! Вы слышите, че-пу-ха! — раскричался, вскочив на ноги и позабыв о всяких предосторожностях, капитан Фламмери. — Все это чистейшей воды пропаганда, и я бы попросил вас избавить меня от нее! Люди — всюду люди! Всюду они имеют одинаковое строение, одинаковое кровообращение, одинаковое количество зубов и одинаковую пищеварительную систему. Все люди одинаково любят жить сытно, в комфорте, тепле, терпеть не могут голодать и мерзнуть и мечтают обжираться всякой всячиной. Это закон природы! Так было, сэр, и так будет! И когда с человеком договариваются об оплате за услуги, все равно какие — вы слышите, все равно! — то речь идет только о деньгах, о долларах, о том, больше или меньше долларов, а не чего-то неощутимого и пропагандистского он желает получить за свои услуги! Попробуйте-ка мне возразить!

— Зачем превращать серьезный деловой разговор в беспочвенную и бесполезную дискуссию? — спокойно возразил ему Егорычев. — Давайте лучше прекратим его в сознании, что он начался и кончился, как деловой. Два деловых человека не пришли к соглашению, и все. Пойдемте-ка лучше обедать. Видите, к нам страшно торжественно приближаются несколько расфранченных островитян…

— Ну как? — тихо осведомился Цератод у Фламмери, направляясь под руку с ним к площадке, на которой был сервирован обед.

— Мне кажется, что настало время для более жесткой политики в отношении этого Егорычева.

— Я с самого начала знал, что у вас ничего не выйдет из этого разговора, — заметил Цератод не без злорадства.

— Я тоже не возлагал на него особенных надежд. Но вдруг он согласился бы? Никогда не следует терять надежду на помощь провидения! — миролюбиво промолвил Фламмери.

— Мда-а-а! — протянул Цератод. — Теперь он у нас будет торчать костью в горле.

— Я слишком ясно отдаю себе отчет в достоинствах Егорычева, чтобы примириться с его неблагожелательным присутствием рядом с нами. Для нас с ним этот остров слишком тесен. И я возлагаю на господа нашего надежды, что он поможет нам поскорей найти удобный и не слишком шумный способ для устранения этого агента Коминтерна с нашей дороги, мой дорогой мистер Цератод!

Цератод опасливо взглянул на своего благочестивого компаньона, и тот поспешил успокоить его.

— Я буду молить небо, чтобы оно указало мне для этого путь, наиболее ему угодный…

Гостей привели на площадку, так хорошо укрытую среди деревьев за южной Окраиной деревни, что им самим ни за что бы ее не разыскать. С трех сторон она правильным полукругом вдавалась в плотную и сумрачную чащу, из которой несло теплой гниловатой сыростью. С четвертой, из-за сравнительно редких деревьев, открывался великолепный вид на океан, позолоченный солнцем. Солнце уже клонилось к закату.

Обед был готов. Уже сняты были с котлов пожухнувшие и пожелтевшие от жирного пара широкие пальмовые листья, заменявшие крышки. Аромат крепкой мясной похлебки распространился по площадке. Убедившись, что все в сборе, Гамлет в сопровождении троих других старейшин величаво и в полном молчании проследовал через деревню на просеку, ведшую к берегу. Там, где просека кончалась, они остановились и пять раз прокричали во всю мощь своих здоровых легких:

— Пусть знает все человечество!.. Пусть знают все!.. Кто соскучился по доброй и сытной мясной пище?.. Новый Вифлеем зарезал четырех козлят!.. Четырех самых жирных и самых крупных козлят!.. Каких только знало человечество!.. Новый Вифлеем сварил похлебку из двух козлят!.. А двух изжарил на отлично разогретых камнях!.. Все, кто хочет поесть жареного или вареного мяса!.. Все, кто хочет порадовать свой живот вкусной и жирной похлебкой!.. Поскорее присоединяйтесь к нам!.. Сейчас мы начинаем!..

Никто не явился на их искренний и радушный зов, потому что никого во всей округе не оказалось. Но закон требовал, чтобы каждый раз, когда такое пиршество устраивалось, старейшины деревни выходили за околицу и пять раз самыми громкими голосами приглашали всех, кто поблизости окажется. Это был очень справедливый закон, ибо мясо на острове Разочарования было большой редкостью, не то что рыба или кокосовые орехи и бананы..

Убедившись, что не было в окрестностях деревни желающих присоединиться к обеду, четверо старейшин Нового Вифлеема так же торжественно и молчаливо вернулись на площадку и остановились у котлов. Каждое их движение было размеренно, каждый жест рассчитан. Это было священнодействие, выверенный и уточненный десятилетиями, а может быть, и столетиями церемониал принятия внутрь мясной пищи людьми, которые, окруженные благодатной и, казалось бы, щедрой природой, должны были в тяжких и повседневных боях с нею добывать себе средства к существованию.

Сразу прекратился оживленный и нетерпеливый шум, царивший кругом. Начинался следующий этап священнодействия. Гамлет стал по очереди выкликать своих односельчан и гостей из Доброй Надежды. Белые гости прошли вне очереди.

Каждому из вызванных один из старейшин вручал миску, изготовленную из половинки кокосового ореха. Ее нельзя было поставить, у нее было яйцевидное дно, ее нужно было во время пользования держать в руках. Второй старейшина такой же половинкой ореха, но превращенной в половник с искусно приделанной к ней коленчатой ручкой, черпал из котла и по самые края заполнял миску горячей и густой похлебкой, вкусно пахнувшей какими-то неведомыми кореньями. Третий старейшина выдавал каждому с величавым поклоном раковины с притупленными краями или надлежащим образом отшлифованные кусочки кокосового ореха, которые должны были служить ложками, и отсчитывал по десятку печеных бананов, которые заменяли на острове Разочарования хлеб.