Соглядатай - Роб-Грийе Ален - Страница 35

– Какой Пьер?

– Ну Пьер, ваш друг! – нетерпеливо пояснила она.

Значит, его звали не Жан? Может быть, даже не Робен? На дверной доске было написано не его имя?

Она вновь подняла голову и сказала уже спокойнее:

– Это даже к лучшему, что я вас встретила. – Она приподняла край левого рукава и сняла с запястья часы, подарок Матиаса. – Мне нужно было вернуть вам это.

– Они тебе больше не нравятся?

– Мне нужно вернуть их вам.

– Как хотите.

– Он убьет меня… как убил Жаки…

– Почему он ее убил?

Молодая женщина пожала плечами.

– Он вас убьет, если вы не вернете мне часы? – спросил Матиас.

Она снова отвела взгляд:

– Он сказал, что вы говорили… Он сказал, что слышал.

– Что он слышал?

– Что он слышал, что вы мне сказали.

– А что я сказал?

– Не знаю.

Матиас взял часы, которые она протягивала ему, и положил в карман.

– Почему он ее убил? – спросил он.

– Не знаю… Жаки смеялась над ним.

– Это не причина.

Молодая женщина пожала плечами.

– Это не он убил ее, – снова заговорил Матиас – Никто ее не убивал. Она сама упала. Наверное, поскользнулась, поставив ногу слишком близко к краю.

– Жаки не поскальзывалась, – сказала молодая женщина.

– Посмотрите сюда. Здесь постоянно осыпаются камни. Стоит лишь подойти поближе…

Он показывал на край обрыва совсем рядом с ними; но она даже не взглянула туда.

– Вы притворяетесь, – сказала она. – Успокойтесь, я тоже ничего не скажу.

– И потом, какие у вас доказательства?

– Вы слышали, что он кричал вчера за обедом: что теперь она уже не придет!.. Что это значило?… Это он столкнул ее вниз, чтобы отомстить. Вы прекрасно знаете, что это он. Когда это произошло, он бродил в тех местах.

Матиас ненадолго задумался, прежде чем ответить:

– Вы не знаете, в котором часу это произошло.

– Но Мария начала искать ее с половины первого.

– До этого было целое утро.

Молодая женщина задумалась; затем наконец произнесла, понизив голос:

– После одиннадцати Жаки еще была здесь.

Матиас припомнил свои дальнейшие передвижения; то, что она говорила, было правдой. Ему стало досадно, что об этой подробности узнали. Он спросил:

– Откуда вы это знаете?

Но в ее ответе не было ничего, о чем бы он уже не догадался: женщина тайком навещала свою маленькую приятельницу, пока та пасла овец. Они расстались только около половины двенадцатого. Таким образом, кто-то мог определить время случившегося с точностью до получаса. Если клиенты с такой же точностью запомнили время, когда к ним заходил коммивояжер, проезжая по шоссе…

– Ну что ж, – сказал он, – между тем остается целый час… вполне достаточно, чтобы оступиться.

– И именно в этот момент он бродил по берегу, выслеживая меня, как делает всякий раз, когда я выхожу из дому!

– Да… очевидно… это странно. Повторите-ка, что он сказал за столом: она уже не придет…

– …теперь. Теперь она уже не придет!

– Да, действительно, я тоже это слышал.

– Ну, вы же понимаете!

– В конце концов, может, и правда, – сказал Матиас.

Они оба помолчали. Потом ему показалось, что она собирается уходить; но, сделав пару шагов, она вернулась к нему и что-то показала – что-то, что она до сих пор прятала в ладони:

– И потом, я еще нашла вот это.

Это была одна из сигарет. Женщина продолжала, указывая пальцем на дно небольшой впадинки:

– Я только что нашла ее здесь. Обычно никто не выбрасывает наполовину недокуренные сигареты. Она была у него во рту, как всегда по утрам, и он выронил ее, потому что Жаки сопротивлялась.

Матиас протянул руку и взял окурок – очевидно, чтобы рассмотреть его поближе. Быстрым движением он спрятал его в карман своей куртки. Удивленно раскрыв глаза, молодая женщина смотрела на него, все еще держа руку протянутой, чтобы забрать свою находку. Но он только заметил:

– Это действительно улика, вы правы.

– Я бы ничего не сказала, не стоило у меня ее забирать… Я собиралась бросить ее в море…

Она отступила на шаг назад.

Матиас забыл ответить. Он видел, как она пятится, неотрывно глядя на него расширившимися глазами. Затем она резко повернулась и бросилась бежать в сторону маяка.

Когда она исчезла за волнами холмистых лугов, он снова спустился к той тропинке, по которой пришел. Первое, что бросилось ему в глаза, была вторая, в точности такая же, как и первая, полусгоревшая сигарета, лежащая в траве, на дне впадины, укрытая от ветра. Еще недавно, придя сюда, он ее не заметил. Пучок травы скрывал сигарету от взгляда любого наблюдателя, если только он не находился в том самом месте, где случайно оказался Матиас.

Подобрав и положив ее в карман, он снова, чтобы найти третью, принялся во всех направлениях просматривать те несколько квадратных метров территории, куда она могла бы упасть. Но поскольку его воспоминания об этих местах были весьма приблизительными, он не мог с достаточной уверенностью определить нужный периметр.

Его поиски были напрасны, третий фрагмент ему так и не удалось обнаружить. По его мнению, тот должен быть меньше двух других; таким образом, он будет менее компрометирующим – тем более что он один, – так как по размерам он был примерно таким, как окурок, выброшенный каким-нибудь курильщиком. Разумеется, никому и в голову не придет, каким образом он был использован.

Наконец, Матиас подумал, что, даже если третья сигарета была так же мало скурена, как и две предыдущие, она в любом случае могла сойти за ту, которую Жан Робен – или, скорее, человек, которого звали не Жан Робен, – обронил во время борьбы, когда насильно тащил к краю обрыва маленькую пастушку. В общем, главное, чтобы вероятный следователь не имел возможности найти больше одной сигареты; ибо раз никто не знал, для чего они были употреблены, то подозрения, падающие на коммивояжера – единственного, быть может, на всем острове, кто никогда не питал к девочке никакой неприязни, – становились бессмысленными.

Наличие же нескольких недокуренных сигарет, наоборот, показалось бы странным и заставило бы предположить иные мотивы, нежели месть обманутого влюбленного, особенно если при этом на теле обнаружатся более подозрительные следы, чем раны от ударов о камни при падении, от трения о скалы в воде, от укусов рыб или крабов.

Так что Матиасу достаточно будет уничтожить имеющиеся у него два окурка и заявить, что он сразу же выбросил тот, который оставила ему молодая женщина.

Чтобы выиграть время, ибо все эти разговоры и расследования порядком его задержали, Матиас решил пойти по другой тропинке, которая вела в поселок, минуя поворот на шоссе. В разветвленной сети тропинок, вдоль и поперек избороздившей холмистые луга, было из чего выбирать. Но холмистая местность мешала ему идти прямо к своей цели, которая была не видна, так что Матиасу приходилось ориентироваться, рассчитывая угол примерно в тридцать градусов относительно направления изначального пути.

Следовало также придерживаться уже протоптанной дорожки. Если не считать неудобств, связанных с пересечением камышовых зарослей, он вполне естественно надеялся, что идет тем же коротким путем, по которому Мария Ледюк пришла к скалистому обрыву.

К несчастью, ни одна из существующих многочисленных тропинок не совпадала с той линией, которую Матиас представлял теоретически, – так что ему с самого начала пришлось делать выбор между двумя возможными путями. Кроме того, все они были извилистыми и прерывистыми, беспрестанно раздваиваясь, соединяясь, пересекаясь или даже вдруг обрываясь среди вересковых зарослей. Это вынуждало его много раз идти в обход, раздумывать, отступать, и каждый раз перед ним возникали новые проблемы, лишая всяческой уверенности относительно общего направления избранного им пути.

Впрочем, в сплетении дорог Матиас часто делал выбор, не особо раздумывая. Поскольку он шел быстрым шагом, идти ему во всяком случае оставалось не слишком долго. В своих размышлениях по поводу трех сигарет его смущало нечто более важное: окурок, оставшийся лежать на скалах, был не тот, который подобрала молодая женщина. Однако ее доказательства преступления основывались на необычной длине этого окурка. Если бы теперь был найден двухсантиметровый окурок, каким образом – в случае очной ставки – коммивояжер мог бы ей доказать, что это именно тот, который он получил из ее рук? Чтобы объяснить, почему он стал короче, Матиасу пришлось бы сказать, будто, прежде чем выбросить, он зажег его и докурил – что выглядело одновременно не слишком понятно и не слишком правдоподобно.