Мы — на острове Сальткрока - Линдгрен Астрид - Страница 39

• Предыдущая
• 39/53
• Следующая

Как все уладится, ума не приложить. Но Чёрвен знала: обычно всякие трудности рано или поздно улаживаются, и она надеялась, что и на этот раз все обойдется.

Набив рот салакой, Музес потихоньку успокоился в своем ящике.

— Лучшего сарая ты и не видел, — уговаривала тюлененка Чёрвен. — Здесь тебе будет неплохо.

— Хотя тут тошнехонько, — с дрожью в голосе добавила Стина. — Я почти уверена, что тут водятся привидения.

В лодочном сарае чуть брезжил какой-то странный, тусклым свет, который смущал девочку. Но через щелки в рассохшихся стенах пробивались косые лучи солнца, и было слышно, как журчит вода.

— Я выйду на минутку, — сказала Стина, отворив тяжелую дверь, которая пронзительно заскрипела на своих заржавленных петлях.

И она куда-то исчезла.

Если Стине в сарае было не по себе, то Пелле, наоборот, испытывал удовольствие и чувствовал себя как дома.

— Вот бы самому здесь пожить, — сказал он, окинув взглядом старый хлам, брошенный последним владельцем в сарае. Там валялись драные рыбачьи сети и прохудившийся садок для рыбы, почерневшие от времени, несколько чучел для охоты на птиц, ломы, черпаки, весла и деревянные корыта, заржавелый якорь и допотопные финские сани с деревянными полозьями, а в дальнем углу стояла старинная люлька, с вырезанным на стенке именем и датой. Пелле прочитал по складам надпись: «Малышка Анна». А даты он не разобрал.

— Верно, много лет прошло с тех пор, как малышка Анна лежала в этой люльке, — сказал он.

— А где сейчас малышка Анна, как ты думаешь? — спросила Стина.

Пелле задумался. Он долго стоял, уставившись на старую люльку, и думал о малышке Анне.

— Наверно, умерла, — тихо ответил он.

— Не-а, не хочу… это очень грустно, — сказала Чёрвен. — Ох-хо-хо-хо, — вздохнула она и запела: Мир — это остров слез и печали, Не успел свой век прожить, Тут и смерть пришла. Поминай, как звали!

Распахнув дверь, Пелле ринулся на солнце. Чёрвен поспешила за ним, торопливо попрощавшись с Музесом и торжественно пообещав каждый день навещать его и приносить салаку.

В лучах послеполуденного солнца безмолвно дремал Мертвый залив. Пелле глубоко вздохнул. А потом словно бес в него вселился. Испуская дикие вопли, он кинулся бежать. Он носился из сарая в сарай, от одной крытой пристани к другой, будто за ним гнались; он прыгал по прогнившим мосткам причалов и трухлявым бревнам, так что Чёрвен даже перепугалась. Но и она не отставала от него, скача сломя голову по шатким половицам в полусумраке крытых пристаней, где тускло поблескивала, плескаясь о сваи, черная вода. Пелле скакал словно одержимый, не произнося ни слова. Чёрвен тоже молчала, потому что ей было страшно, но она по-прежнему не задумываясь следовала за ним.

Потом, совсем запыхавшись, они уселись на мостках, залитых солнцем, и Пелле спросил:

— А где Стина?

Тут они вспомнили, что уже давно ее не видели, и закричали хором:

— Стина!

Никакого ответа. Тогда они принялись ее искать; они искали и кричали, а эхо разносило их голоса над Мертвым заливом и медленно замирало вдали. И снова наступала жуткая тишина.

У Пелле побелел нос. Что случилось со Стиной?

А что, если она свалилась с какого-нибудь причала?.. Или утонула? Малышка Стина и малышка Анна… Все ведь смертны, это он знал.

— И почему я не взяла с собой Боцмана?! — со слезами на глазах сказала Чёрвен.

Они стояли, терзаясь болью и страхом, как вдруг услыхали голос Стины:

— Угадайте, где я?

Им не пришлось долго гадать. Они увидели ее. Она сидела в «вороньем гнезде»[11] на мачте старой шхуны. Как ей удалось забраться туда? Чёрвен страшно разозлилась и, со злостью вытирая слезы, закричала:

— Несчастный ребенок! Что ты там делаешь наверху?

— Никак не слезть, — жалобно пропищала Стина.

— Ты за этим, что ли, карабкалась наверх? — спросил Пелле.

— Нет, посмотреть вокруг, — ответила Стина.

— Ну, и смотри теперь, — разозлилась Чёрвен.

Что за ребенок! Лазает по мачтам и любуется морем. А они-то думали, что она давно лежит на дне морском. Здорово, конечно, что она не утонула, но не мешает ее проучить.

— Ты что, не слыхала, как мы кричали? — сердито спросила Чёрвен.

Стине стало совестно. Ясное дело, она слыхала, но уж больно забавно было смотреть, как они ее искали и не могли найти. Стина просто-напросто играла в прятки, хотя ни Пелле, ни Чёрвен об этом не знали. Но теперь она поняла: веселью настал конец!

— Мне никак не слезть! — закричала она. Чёрвен угрюмо кивнула.

— Да?! Ну, и сиди там. Когда принесем салаку Музесу, привяжем несколько рыбешек на удочку и протянем тебе.

Стина заплакала.

— Не надо мне вашей салаки, хочу вниз, а мне никак.

Над Стиной сжалился Пелле, хотя ему пришлось нелегко. Влезть на верхушку мачты оказалось для него пустяковым делом, но, взобравшись туда, он понял, что Стина не шутила: «Хочу вниз, а никак». Спуститься вниз было почти что сверх Пеллиных сил. Но, крепко обхватив Стину за талию и зажмурившись, он все же стал потихоньку спускаться вместе с ней, торжественно клянясь никогда не забираться выше кухонного стола.

Стоило Стине снова очутиться на причале, как она, по своему обыкновению, весело затараторила.

— Ну и вид оттуда сверху! — как ни в чем не бывало сказала она Чёрвен.

Вместо ответа Чёрвен смерила ее уничтожающим взглядом, а Пелле сказал:

— Пошли скорее домой, скоро шесть.

— Не-е, не может быть, — возразила Стина. — Я обещала дедушке быть дома в четыре часа, а я еще не дома.

— Пеняй на себя! — сказала Чёрвен.

— Хотя вряд ли дедушка заметит: подумаешь, два часа больше или меньше, — в утешение себе сказала Стина.

Но она ошиблась. Сёдерман был как раз на овечьем выгоне. Он поил своих бяшек свежей водой из корытца и, увидев семенящую мелкими шажками Стину, спросил:

— Ну и ну! Ты что это делала целый день?

— Ничего особенного, — ответила Стина.

Сёдерман был совсем не строгий. Он только покачал головой.

— Сдается мне, у тебя хватило времени ничего не делать. Когда Чёрвен подошла к дому, она увидела у пристани своего отца и помчалась к нему со всех ног.

— Никак, моя Чёрвен пожаловала наконец-то, — сказал Ниссе. — Что же ты делала целый день?

— Ничего особенного, — ответила Чёрвен, точь-в-точь как Стина. Точно такой же ответ получила и Малин от Пелле. Он вошел в кухню, когда вся семья уже сидела за обеденным столом.

— Не-а, ничего особенного я не делал, — сказал Пелле. И он не кривил душой.

В семь лет часто подвергаешься опасностям. В таинственной и буйной стране детства часто ходишь на краю опасной пропасти и думаешь, что в этом нет «ничего особенного».

Увидев на столе жареную рыбу со шпинатом, Пелле нахмурился.

— Не хочется что-то есть! — сказал он.

Но Юхан предостерегающе поднял указательный палец.

— Только не поешь! Мы тут все друг за дружку! Ведь обед готовил сам папа. А Малин сидела и болтала со своим новым шейхом.

— Битых три часа, — добавил Никлас.

— Ну, хватит, — сказал Мелькер. — Оставьте-ка Малин в покое. Но Никлас не унимался.

— О чем только можно болтать битых три часа?

— Токуют, как глухари! — съязвил Юхан. Улыбнувшись, Малин потрепала Юхана по плечу.

— Он совсем не «шейх», и вовсе мы не токовали, как глухари: чего нет, того нет. Но он находит, что я хорошенькая, вот вам.

— Конечно, ты хорошенькая, милая ты моя Малин, — сказал Мелькер. — Все девушки такие.

Малин покачала головой.

— Вовсе не все, так считает Петер. Он говорит, что если бы современные девушки знали, что им больше идет, то они постарались бы быть более хорошенькими.

— Тогда надо им об этом сказать, — заметил Никлас. — Будь хорошенькой, не то я тебя стукну.

Взглянув на него, Малин рассмеялась.

— Да, весело будет твоей девушке, когда ты станешь постарше. Ешь, Пелле, — сказала она.

• Предыдущая
• 39/53
• Следующая