Игра теней - Уильямс Тэд - Страница 70

Он поглядел на нее, возможно ожидая, что его реплика заставит леди Ясаммез устыдиться. Но лицо ее было исполнено ледяного спокойствия. Она уже была стара, когда отец Кайина сражался вместе с ней против незаконного наследника Умади Сва. Получив множество ожогов, он умер в мучениях у нее на руках. Умей она оплакивать чью-то смерть, она плакала бы тогда. Но сейчас она не испытывала ни малейшего стыда, слова Кайина оставили ее равнодушной.

После долгого молчания изменник внезапно рассмеялся.

— Знали бы вы, госпожа, как это странно — жить среди людей солнечного мира. Они вовсе не так отличаются от нас, как вы полагаете.

Леди Ясаммез не удостоила ответом это бессмысленное замечание.

— С тех пор как я вернулся к вам, госпожа, я много размышлял, — продолжал Кайин. — Льщу себя надеждой, что хотя бы отчасти мне удалось постичь намерения короля. В отличие от вас, он не горит желанием уничтожить смертных от мала до велика. Возможно, он считает, что их вина не столь уж велика.

Она пристально посмотрела на него.

— Не исключено, что наш король со всей его непостижимой мудростью, укрепляемой голосами его предков — которые являются и вашими предками, госпожа, — убедился, что мы можем использовать сложившуюся печальную ситуацию к собственной выгоде, — заявил Кайин.

Леди Ясаммез, охваченная яростью, поднялась с кресла. Она приняла устрашающее обличье: иглы ее сверкали, взор метал молнии. В это мгновение Кайин был близок к смерти, как никогда. Однако Ясаммез всего лишь указала ему на дверь трясущимся пальцем, холодным как лед.

Он поднялся и отвесил низкий поклон.

— Я ухожу, госпожа. Вы несете слишком тяжкое бремя, и, чтобы отдохнуть от забот, вам необходимо одиночество. Я буду с нетерпением ждать следующей беседы с вами.

С этими словами он вышел, и комната наполнилась пришедшими в движение тенями.

Невыносимо яркое солнце наконец-то скрылось за горизонтом. Леди Ясаммез наслаждалась темнотой.

— Будет мне дозволено поговорить с вами, госпожа? — спросил негромкий голос в ее сознании.

Она молча дала разрешение.

Дальняя дверь распахнулась. Посетительница проскользнула в комнату бесшумно, словно лист, увлекаемый потоком. Она была почти такой же высокой, как сама Ясаммез, и тонкой, как ивовый прут. Ее длинное белое одеяние с капюшоном, казалось, не поспевало за ее стремительной поступью и раздувалось, будто его наполнял ветер.

— Что-нибудь изменилось, Аези'уах? — безмолвно осведомилась Ясаммез.

Женщина остановилась перед ее креслом и, широко раскинув руки, сделала ритуальный поклон. Ее светло-голубые глаза сверкали, как солнце сквозь цветные стекла; на неподвижном лице, напоминавшем лицо древнего изваяния, лишь глаза были полны жизни.

— Перемены есть, госпожа, но не слишком значительные, — раздался столь же безмолвный ответ. — Однако я решила, что мне следует сообщить вам о них.

Любой другой на месте Ясаммез сокрушенно вздохнул бы, но леди Дикобраз не зря славилась своей невозмутимостью. Она лишь едва заметно кивнула.

Ее главная отшельница вновь широко раскинула руки, и на этот раз ее поза означала, что она намерена говорить чистую правду. В жилах Аези'уах текла кровь бессонных, и, хотя эта кровь была разбавлена кровью народа кваров, главная отшельница унаследовала от своих предков по крайней мере две особенности: глаза, как будто сделанные из лунного камня, и полную неспособность лгать и плести интриги. Именно поэтому Ясаммез выделила ее среди прочих членов ордена отшельников и удостоила особой благосклонности.

— Прикосновение королевского стекла привело его в беспокойство, — сообщила Аези'уах.

— Так он проснулся?

— Нет, моя госпожа. — Лицо отшельницы сохраняло безмятежность в противовес тревожному смыслу ее слов. — Но он мечется. Что-то изменилось, хотя я не могу определить, что именно. Он словно одержим лихорадкой или тревожными снами.

Если бы Ясаммез давным-давно не избавилась от привычки показывать свои чувства, эти слова заставили бы ее нахмуриться.

— Нам ничего не известно о том, какие сны ему снятся.

— Вы правы, — склонив голову, изрекла Аези'уах. — Но стоит взглянуть на него, чтобы понять: эти сны не из приятных. К тому же он так ворочается, что тревожит других спящих.

Ясаммез уже собиралась спросить у отшельницы, давно ли она заметила перемены, но тут в сознании ее прозвучал другой голос, слабый, точно умирающий ветер.

— Где ты?.. Ты слышишь… меня? Ты знаешь… кто я?

— Конечно, знаю, сердце мое, — тут же ответила Ясаммез, чувствуя, как любовь наполняет все ее существо. — Как ты можешь сомневаться в этом?

Голос ее возлюбленного затих на несколько мгновений, а потом вернулся вновь, страдальческий и прерывающийся.

— Здесь так… холодно. Так темно.

Ясаммез сделала знак, давая отшельнице понять, что аудиенция окончена. Аези'уах, сохраняя непроницаемое выражение лица, раскинула руки и выскользнула из комнаты, словно корабль-призрак, несущийся по глади моря.

— Говори со мной, сердце мое, — взмолилась Ясаммез.

— Я боюсь… боюсь, что совсем скоро… впаду в сон… от которого нет пробуждения.

— Не бойся. К тебе вернутся силы. Я уже послала стекло.

— Где же оно? Боюсь, я никогда не получу его.

В слабом голосе, звучавшем в голове Ясаммез, слышалась почти детская робость, и это многократно усиливало ее муки.

— Джаир доставит тебе стекло, — пообещала она. — Он молод, силен, его мысли чисты и незапятнанны. Я знаю, он должен найти путь к тебе.

— Но если… если он не сумеет?

— Об этом даже не думай, — произнесла Ясаммез, стараясь наполнить свою безмолвную фразу незыблемой уверенностью. — Он отыщет тебя, и к тебе вновь вернутся силы. А я принесу тебе камни разрушенных городов, которые я завоевала. Ты сделаешь из них себе ожерелье.

— Но если… если…

— Не беспокойся, любовь моя. Даже боги не в состоянии помешать мне спасти тебя. Отдыхай. Я останусь с тобой, пока ты будешь спать — не тем сном, от которого нет пробуждения, но сном легким и приятным. Тебе нечего бояться. Джаир Штормовой Фонарь непременно доставит тебе стекло.

Голос, звучавший в ее сознании, стих до неясного шепота, тревожного, как шелест крыльев утомленной и испуганной птицы. Тени, наполнявшие комнату, удлинялись. Ночь вступала в свои права. Леди Дикобраз вновь приняла свое грозное обличье, но на этот раз оно оказалось не таким устрашающим. Иглы были не столь жесткими, вместо черных крючковатых когтей на руках ее остались нежные пальцы. Пальцы эти пребывали в беспрестанном движении, словно пытались приласкать и успокоить единственное живое существо, которое Ясаммез любила.

День выдался холодный и пасмурный, несколько раз накрапывал дождь. Двери дома Эффира дан-Мозана, ведущие во внутренний двор, были, как всегда, распахнуты, но в комнатах зажгли большие жаровни, распространявшие благодатное тепло. Бриони вошла и увидела, что купец наклонился вперед — непростая задача для человека со столь внушительным животом — и греет над тлеющими углями свои пухлые руки, унизанные кольцами.

— Приветствую вас, Бриони-зисайя, — изрек он. — Вы уже позавтракали? Я не хотел мешать вашей трапезе.

— Благодарю вас, мастер дан… Эффир, я уже закончила трапезу. Слуга сказал, что вы и Шасо хотите поговорить со мной.

— Да, но лорд дан-Хеза еще не пришел. Прошу вас, устраивайтесь поудобнее. — Эффир указал на кресла, стоявшие вокруг жаровни. — День сегодня ненастный, но я не выношу, когда двери закрыты, — пояснил он. — Мне необходимо постоянно видеть небо. Когда я смотрю на небо, мне кажется, что я дома, в родной стране. Впрочем, сегодня мне не удастся обмануть себя, — добавил Эффир с грустной улыбкой. — У нас в Туане небо никогда не бывает таким серым. Дождя мы ждем, как великого блага, а когда он орошает землю, идем в храмы и благодарим богов. Здесь же, наоборот, приходится ждать редких погожих дней.

— У вас очень необычный дом, — заметила Бриони. — Сад посреди дома — для меня это настоящая диковина. Туанские жилища устроены именно так?