Игра теней - Уильямс Тэд - Страница 42

Скарн выскочил на дорогу, чтобы разбить улитку о торчавший из грязи камень. Вытащив улитку из раковины, ворон тут же проглотил ее целиком и устремил на Вансена черный блестящий глаз.

— Дозволено ли мне будет сесть на твоего коня, господин? — осведомился он и робко перевел взгляд на Баррика, смотревшего на ворона с привычным отвращением. — Если мои слова не сочтут непозволительной дерзостью… — смутившись, хрипло выговорил ворон.

— Судя по всему, ты в бодром расположении духа, — заметил Вансен, все еще не привыкший вести разговоры с птицей.

— Сегодня я славно позавтракал. Нашел превосходную дохлую лягушку, которая так раздулась…

Вансен досадливо махнул рукой, давая понять, что не нуждается в дальнейших описаниях.

— Но мне казалось, что цель нашего путешествия вызывает у тебя опасения, — вновь обратился он к ворону. — Почему сегодня эти опасения улеглись?

— Потому что сегодня мы удаляемся от тех мест, что внушают мне страх, — затряс головой ворон. — Эта дорога ведет вовсе не во владения Джека Чейна. Так что мне нечего бояться.

Услышав это, Вансен вздохнул с облегчением. Он бы тоже приободрился — если бы не дождь, упорный и надоедливый, если бы не темное небо, если бы не сознание того, что он едет неведомо куда в обществе лишившегося рассудка юнца и демона, словно явившегося из жуткой легенды. Перспектива очередного ночлега на мокрой земле, посреди жестких древесных корней, тоже не способствовала улучшению настроения.

У ворона было такое множество дурных привычек, что выбрать из них наиболее скверную представлялось Вансену непосильной задачей. Впрочем, пристрастие Скарна к болтовне, поток которой можно было прервать только резким окриком, несомненно, раздражало сильнее всего. Ворон был очень доволен тем, что путешественники изменили направление, и весь день не умолкал. Лишь когда раздраженный Вансен пригрозил привязать его на веревку и заставить лететь вслед за лошадью, ворон стал говорить потише, однако молчать все равно не мог. Он сообщал своему спутнику названия всех деревьев и кустов, встречавшихся им по пути, строил предположения относительно того, какие съедобные твари водятся в этих краях, а потом предался сладостным воспоминаниям о том, как пожирал птенцов прямо в гнездах. Тут терпение Вансена лопнуло.

— Заткнешься ты или нет? — рявкнул он. — Ради Тригона, закрой свой клюв, сиди тихо и не мешай мне думать.

— Но я не могу сидеть тихо, господин. — Скарн запрыгал на спине лошади, приоткрыв клюв и всем своим видом выражая крайнюю степень обиды. — Видишь ли, если я замолчу, от скуки я буду топтаться по спине твоего скакуна и причиню боль бедному животному. Ты ведь не хочешь, чтобы твоя лошадь страдала?

Вансен вовсе не хотел этого. Скарн уже несколько раз, теряя равновесие, глубоко вонзал когти в шкуру несчастной лошади, так что она взвивалась на дыбы и едва не сбрасывала обоих седоков. Обвинять ее капитан не мог: когти у ворона были длинные, и лошади явно не могло понравиться, когда они впивались ей в шею.

«О Перин, повелитель Небес, прошу тебя, даруй мне силы! — безмолвно взмолился капитан королевских гвардейцев. — Даруй мне силы выдержать все испытания, которые ты ниспослал мне. Я слишком слаб и нуждаюсь в твоей поддержке».

— Тогда выбери более осмысленную тему для разговора, — произнес он вслух. — Я не хочу слушать о том, как ты жрал птенцов и лакомился мохнатыми пауками.

— Если желаешь, господин, я расскажу тебе историю столь увлекательную, что время в пути пролетит незаметно, — радостно прокаркал ворон.

— Расскажи мне историю о том, кого ты зовешь Горбуном, или о Джеке Чейне, внушающем тебе такой страх. Кто он такой? И кто такие люди ночи и прочие, им подобные?

— О нет, господин, ты просишь о невозможном. Стоит мне упомянуть о Джеке или о его приспешниках, людях ночи, как меня пробирает дрожь и язык мой сковывает ужас. Но если ты хочешь услышать о Горбуне, я готов исполнить твое желание. О нем ходит множество историй, они известны всем — даже тем воронам, что гнездятся вблизи человеческих жилищ. Ты позволяешь мне начать рассказ?

— Позволяю. Только постарайся не каркать слишком громко. И не терзай лошадь когтищами. Я не хочу сверзиться с седла в грязь и переломать себе руки и ноги.

— Твой приказ — закон для меня.

Скарн несколько раз кивнул головой и, примостившись на луке седла, закрыл свои глаза-бусинки.

— О, я вижу, как он идет, — произнес ворон, и его хриплый надтреснутый голос неожиданно стал певучим. — Он все ближе и ближе, он падает и поднимается вновь, горбатый, изогнутый, как молния, но медлительный, как вращение земли. Он не только горбат, но и хром. Почти ребенком он вместе со своим отцом сражался на поле великой битвы, и Небесный Человек нанес ему сокрушительный удар. Раны затянулись, однако на спине у него вырос горб и одна нога стала короче другой. Каменный Человек с братьями захватил его в плен, подверг жестоким истязаниям, но так и не заставил выдать, где находится тайное убежище его отца. Вскоре его отец и мать были убиты и отправились в небесную обитель, за ними последовали братья, сестры и все его родственники. А он по-прежнему жил на земле, ибо никто из трех великих братьев не питал перед ним страха Они насмехались над ним, звали его Горбуном, и это прозвище стало его именем. Горбун ковылял по земной тверди, спотыкаясь и падая, ибо одна его нога была короче другой, и куда бы он ни пришел, его встречали насмешки тех, кто одержал над ним победу. Тем не менее великие братья и их родственники охотно пользовались плодами его трудов, ибо он изготавливал вещи с большим искусством. Мастерство Горбуна было настолько совершенным, что вместо левой руки, сгоревшей в кузнечном горне, он сделал себе новую из слоновой кости, и эта новая рука отличалась большей ловкостью, чем та, что была дана ему при рождении. Вместо правой, размозженной молотом, он выковал себе руку из бронзы, и эта бронзовая рука была невероятно сильна. Но насмешки по-прежнему не смолкали. Теперь обидчики называли его не только Горбуном, но и Недочеловеком, но не собирались отказываться от его изделий. Для Небесного Человека он выковал гигантский железный молот, многократно превосходивший прежний и размерами, и весом. Одним ударом этого молота можно было расплющить высоченную гору или пробить дыру в неприступных воротах жилища Каменного Человека. Именно так Небесный Человек и поступил однажды, когда поссорился с братом. Горбун сделал надежный щит для Луны и ожерелье из сверкающих звезд для Ночи. Для Водяного Человека он смастерил гарпун, которым можно было поразить самое огромное морское чудовище. Каменный Человек получил копье, прочнее всех копий на земле. Горбун сделал множество дивных вещей, мечей, кинжалов и кубков, а также зеркал, в которых отражалась древняя сила и могущество первых дней бытия. Однако сокровенные тайны бытия до поры были сокрыты от него. Ум Горбуна не знал себе равных, но знаний ему не хватало. Я поведаю о том, как он проник в одну из величайших тайн… Однажды Горбун покинул город, где жили братья, ибо там ему приходилось выказывать почтение победителям, изничтожившим все его племя, а это доставляло ему невыносимую боль. Он шел, спотыкаясь и падая, качаясь, словно корабль на волнах. Дорога привела его в узкую тенистую долину, со всех сторон окруженную горами. Там он увидел маленькую старушку в траурном платье вдовы, сидевшую прямо на тропе. Таких старух, морщинистых и иссохших, можно встретить в каждом городе и каждом селении. Приблизившись к ней, Горбун произнес: «Прошу тебя, старая женщина, позволь мне пройти». Но старуха не двинулась с места и не сказала ни слова. «Прочь с дороги! — приказал Горбун, решивший, что она не понимает вежливого обращения. — Я силен и полон гнева, как разбушевавшаяся гроза, но я не хочу применять к тебе силу». В ответ на эти речи старуха вновь не сказала ни слова и даже не удостоила его взглядом. «Старуха! — вскричал Горбун. От его громового голоса горы содрогнулись, камни сорвались с их вершин и устремились вниз, ломая деревья на своем пути. — В последний раз говорю тебе, прочь с дороги! Я должен продолжить путь». Тут старуха наконец взглянула на него и изрекла: «Я старая и дряхлая, тело мое ослабело, а день нынче выдался жаркий. Если ты принесешь воды для утоления жажды, я уйду с твоей дороги, милостивый господин». Просьба старухи не слишком обрадовала Горбуна, но он был не лишен учтивости, а старуха и в самом деле казалась слабой и дряхлой. Поэтому он решил исполнить ее желание, подошел к ручью, журчавшему в отдалении, зачерпнул пригоршню воды и принес старухе. Та выпила воду и покачала головой: «Жажда моя не утолена. Принеси еще воды». Горбун поднял огромный камень, ударил по нему своей бронзовой рукой и превратил его в чашу. Наполнил чашу и подал ее старухе. Чаша была так тяжела, что земля прогнулась, когда он опустил ее на землю. Однако старуха без труда подняла сосуд одной рукой и осушила в мгновение ока. «Принеси мне еще, — приказала она. — В горле у меня сухо, как на пыльной площади перед дворцом Каменного Человека». Горбун, пораженный ее жаждой и разгневанный тем, что на его пути возникло неожиданное препятствие, подошел к ручью, вырвал из земли его русло и направил течение вод к старухе. Та открыла рот и поглотила всю воду до последней капли. Ручей иссяк, все деревья в долине пожелтели и засохли. «Принеси еще воды, — приказала старуха. — Неужели у тебя не достаточно сил, чтобы помочь старой женщине утолить жажду?» Горбун ответил: «У тебя бездонная утроба». Гнев его был так силен, что в глазах его полыхали огни, яркие как солнце. Они залили светом долину. Он сказал: «Моя вежливость иссякла вместе с водами ручья. Долгие годы я изнемогаю под бременем позора, ибо род мой потерпел поражение на поле битвы. Неужели я сделаю это бремя еще более тяжким, позволив жалкой старухе преградить мне путь? Убирайся немедленно, иначе я схвачу тебя в охапку и подброшу до небес». Старая карга прошамкала: «Я никуда не уйду, пока не закончу то, что начала». Горбун подошел к старухе и схватил ее за шиворот левой рукой, вырезанной из слоновой кости. Однако, как ни старался, он не смог оторвать женщину от земли. Тогда он схватил ее правой, бронзовой рукой, но по-прежнему не сумел сдвинуть с места. Горбун напрягал всю свою мощь, его сердце едва не выскакивало из груди, но старуха не сдвинулась ни на дюйм. В полном изнеможении он опустился на дорогу рядом со старухой и простонал: «Старая женщина, ты сделала то, что не удалось бы сотне крепких мужчин, — одержала надо мной верх. Отныне я в твоей власти. Поступай со мной по собственному усмотрению — можешь убить меня, сделать своим рабом или потребовать за меня выкуп». В ответ старуха разразилась громким смехом. «Ты так и не догадался, кто я такая! — воскликнула она. — Неужели ты настолько слеп, что не узнаешь собственную прабабушку?» Горбун в удивлении воззрился на нее. «О чем ты говоришь?» — спросил он. «Именно о том, о чем уже сказала. Мое имя Пустота, и отец твой был одним из моих внуков. Ты можешь влить в мою утробу целый океан, и он не утолит меня, ибо наполнить Пустоту невозможно. Всей силы мира недостаточно, чтобы сдвинуть меня с места, ибо Пустота неподвижна. Почему бы тебе просто-напросто не обойти меня?» Горбун опустился на колени и коснулся лбом земли, сделав знак Умирающего Цветка. «О моя почтенная прабабушка, ты сидишь на узкой тропе! — сказал он. — Обойти тебя невозможно, а возвращаться назад у меня нет ни малейшего желания». Старуха в ответ Молвила: «Нет такого препятствия, которое невозможно обойти. Доверься мне, дитя мое, и я научу тебя путешествовать во владениях Пустоты, пронизывающей все сущее. Пустота незрима, как молитва, и неуловима, как мысль». И старуха выполнила обещание. Прощаясь со своей прабабушкой, Горбун низко поклонился и обещал, что в благодарность за науку непременно принесет ей щедрый дар. А потом он продолжил путь, обогащенный новой мудростью. Он знал, что однажды отомстит всем тем, кто так долго держал его в неведении…