В плену у мертвецов - Лимонов Эдуард Вениаминович - Страница 6
- Предыдущая
- 6/75
- Следующая
«Ты эгоист и тиран, – отвечал я, не отрываясь, – думаешь, что все только тобой и заняты».
«Если не донос, зачем другой рукой прикрываешь?»
«Да не прикрываю, а держу тетрадку, одной рукой кто же пишет, Алексей? Ты давно сам ручку в руке держал?»
«Дай почитать, чего пишешь».
«Алексей. Это мои записи».
«В тюрьме ни у кого нет ничего своего. Только общее. Дай почитать. Я только хочу посмотреть, чтоб ты обо мне ничего не писал».
Неожиданно для себя я даю ему тетрадь. Так проще. Начинается она с критики Булгакова. Я пишу, что роман «Мастер и Маргарита» нравится обывателю, потому что возвышает его и его бутылку с подсолнечным маслом до Христа и прокуратора Иудеи. Булгаков льстит обывателю.
"А чего, правильно ты его, – одобряет мой личный стукач. «Правильно». Он втягивается в чтение содержимого моего блокнота и умолкает. Так как я пишу во втором блокноте, то получаю желаемую тишину и углубляюсь в работу.
«Ну маньяк! Ну ты маньяк, ну маньячище!, – восклицает он восхищённо. -Ну маньяк, Гитлера он восхваляет!»
«Не восхваляю, а понимаю, и объясняю».
Он сам маньяк. Вкратце его история, во всяком случае те её детали, в пересказе которых он проявляет страстность, позволяющую думать, что это подлинные детали подлинной жизни, а не выдуманные детали жизни информатора, его история такова. Его мать работала уборщицей у некоего военачальника, пожилого пенсионера, и от него забеременела. Родился Лёха. Одновременно у неё уже были старшие мальчики от другого отца. Лёху записали на ту же фамилию, что и старших детей. В доме он не приживался, и мать отдала его в детский дом. Он рождения 1973 года. Первый раз его посадили в 1991 году. На зону он не попал. Отсидел в Бутырке. О тюрьме он отзывается с величайшим восхищением, с нежностью вспоминает о проведённых там в семейке спортсменов днях. Семейка молодых спортсменов-братанов, живущая братской жизнью в хате Бутырской тюрьмы была самым дорогим воспоминанием для Лёхи. Это я вывел из его задумчиво-нежного тона, из эпитетов, которыми он награждал своих давних братанов, из того как он старался обелить их в моих глазах – все, или почти все упоминаемые им лица были по меньшей мере убийцы. И все с огромными сроками. Лёха – ходячая энциклопедия Бутырки.
Родных братьев своих он презирает, потому что в его глазах они жалкие алкаши. Он не раз бил их. Бил просто так, даже только за то, что они расхаживают пьяные по двору и позорят его имя. Живёт он якобы вблизи Крылатского, только не наверху, где высотные дома, в них обитают богатые, а внизу рядом – где пятиэтажки и живут бедняки.
Он переживал (и стесняясь спрашивал моего совета, как ему быть, отвечать ей или нет на письмо. Единственный случай, когда он стеснялся) по поводу своей бывшей девки, здоровой толстушки, недавней школьницы. Толстушка обыкновенно разрезает целый батон вдоль, намазывает его маслом, укладывает колбасой поверх. Такую особь женского рода Лёха бил так, что она улетала в кусты. Он целомудренно сообщил мне, что у толстушки брюхо нависает над пиздой. По описаниям Лёхи, он в кровь избивал свою толстушку не раз, завидя её рядом с мужчинами, даже если расстояние до мужчины превышало метр. Год назад толстушка вышла замуж за некоего еврея – маменькина сынка. Но она его не любит, просто ей нужно было где-то жить. Еврей пьёт, а толстушка пишет, что ни с кем ей не было так хорошо, как с Лёхой. И что теперь делать, потому что он, Лёха, её уже послал. А теперь вот она пишет. Я дал совет моему Минотавру возобновить его отношения с толстушкой. Одновременно восхитившись ситуацией. Лёха рассчитывает расколоть меня и получить за это УДО, но не гнушается пользоваться моим советом в своих сердечных делах. Впрочем, вопрос, есть ли у него сердце.
Многие его истории: о побоях. О битье кулаками, и ещё клюшками для травяного хоккея. Он сообщил, что всегда ездил и ходил с клюшками в спортивной сумке. Что для достоверности вступил в клуб травяного хоккея. Что клюшками удобно ломать руки: наказывать. Нанесение тяжёлых телесных повреждений стало любимым занятием Лёхи ещё в школе. Вместе с подлыми налётами на квартиры друзей и знакомых. Метод всё тот же: делаются слепки с ключей.
Признаюсь, я думал, что он преувеличивает телесные повреждения. Но впоследствии узнал от новых и новых сокамерников, что Лёха избивал-таки свои объекты в Лефортово. Маленький Шамсутдин Ибрагимов был посажен им писать «чистуху». Шамс говорил мне (мы просидели с ним всего три дня, но успел), что в то время, как он писал под диктовку Лёхи, тот бил ему по рёбрам. «Пиши!» За Шамса, я уже упоминал этот эпизод, вступился бизнесмен Анатолий Быков, его посадили третьим в камеру.
Но куда более громкое дело числится за Лёхой, чем насильственное склонение к чистосердечному признанию скромного Шамса. Лёха расколол на чистуху чечена Французова. Напугал его теми же адскими сценами изнасилования на дальняке, которыми пытался запугать меня. Чечена Французова должны были опустить на дальняке не за книгу, разумеется, но за то что, он чечен. Французова обвиняли в том, что он подвозил якобы взрывчатку для взрывов в Москве и Волгодонске. Лёха обработал Французова кулаками по рёбрам в первую же ночь и продиктовал ему текст «чистухи». Однако позднее, на суде в Ставрополе, обвиняемый Французов и четверо его подельников отказались от показаний, данных в Лефортово, заявив, что в СИЗО ФСБ их подвергли морально-психологическому и физическому насилию. Насилие это имеет имя: Лёха, в случае Французова. Сколько скинули Лёхе со срока в случае Французова? Год? Пару лет?
Меня ему велено было не обрабатывать кулаками, ну он и не переходил черту. Однако я видел, каких усилий ему это стоило. Его рожа вся корёжилась от усилий. Помню, как он взвинтил себя в течение нескольких минут, обнаружив в моём блокноте фразу: «Мой сокамерник сказал мне, что кроме Бога ни перед кем не преклонит колени. А я и перед Богом не преклоню колени». Он сказал мне эту фразу, и я употребил её в моём эссе о Ницше, в книге «Священные монстры», она писалась на глазах Лёхи и под его наблюдением. «Преклонишь, ещё как! Передо мной преклонишь!» – орал он надо мной. Эта была его излюбленная поза, я сидел на шконке, а он стоял надо мной. «Если б не они, в ногах бы ты у меня валялся», произнося «они», он кивнул в сторону двери, имея ввиду Zoldaten. «Ноги мои обнимал бы, ой, не надо, Алексей!»
Я встал. Он уже месяц пугал меня и ничего не произошло. Поначалу я чувствовал дискомфорт, оказавшись с буйным психопатом на шести квадратных метрах площади. Но даже поначалу я хорошо спал, например, уставая от него. «Так – сказал я, – тебе не нравится жить со мной, да, Алексей? Хорошо, зачем насиловать себя, я нажимаю „вызов“ и прошу нас расселить по разным камерам. Нечего на меня орать. Я ещё не осужден, но уже наказан, тем что помещён с тобой. Нажимаю, да?» И я приблизился к выключателю.
«Ты погоди», – сказал он смущённо. Он понял, что УДО ускользает от него. Если бы и не с первой попытки, администрация вынуждена была бы нас развести в конце концов. Я бы сообщил адвокату. «Ты не торопись. Ты знаешь, что за такие вещи бывает. Ты же собираешься на меня настучать… На Бутырке…»
«Здесь не Бутырка», – сказал я. «Забудь про Бутырку. Я не собираюсь на тебя стучать, а хочу сказать лишь, что мы с тобой не сходимся характерами и я поэтому прошу нас расселить».
«Ну ты погоди… сейчас нас вызовут в баню, я тебе всё объясню. Здесь прослушивают…» Он остыл и смущённо пошёл складывать бельё…
«Я слушаю тебя», – сказал я ему, встав под душ.
«Ты чё, серьёзно решил от меня отселиться?»
«Да, – сказал я. – Ты стал невыносим. Наезжаешь на меня ежедневно. Почти каждый день хватаешь мои очки и делаешь вид, что сломаешь их. Ты уже много раз хватал мои тетради, мало того, что ты их читаешь, читай на здоровье, но ты угрожаешь мне разорвать их. Ты ведёшь себя как мой враг. Потому я не хочу жить с врагом».
«Вот подселят тебя к двум чеченам, они тебе покажут. Администрация объяснит им, что ты председатель Русской националистической партии, и я тебе не завидую… Лимонов».
- Предыдущая
- 6/75
- Следующая
