Выбери любимый жанр

Вся моя жизнь: стихотворения, воспоминания об отце - Ратгауз Татьяна Даниловна - Страница 17


Изменить размер шрифта:

17

7 февраля 1928 года пражская русская «общественность» все же отметила, хотя и скромно, 60-летний юбилей Ратгауза. Он получил также довольно много поздравлений из-за границы, из Парижа: от Ив. Бунина, И. Шмелева, Б. Зайцева и др. Особенно он радовался совершенно неожиданному длинному письму из Москвы от 2 февраля 1929 года, начало и конец которого привожу:

«Дорогой Даниил Максимович!

Сегодня случайно узнал о Вашем юбилее и т. к. я юбиляр опытный и испытавший это удовольствие уже дважды — то примите мое искреннее сочувствие…

…я должен сказать Вам, что в Вашей поэзии есть то, чего не у всех поэтов найдешь — их простота и сердце и вот за это я Вас и обнимаю хотя и мысленно, но крепко, крепко.

Душевно с Вами, М. Ипполитов-Иванов».

А дальше — из года в год — над отцом довлела тоска по Родине, нужда, угасание, тяжелая гипертония. И вот однажды — необъяснимый случай (совпадение?!). Как-то, в тридцатые годы, уже совсем больного отца друзья увезли к себе за город на машине. У них был радиоприемник (хоть и плохонький, но у нас в доме и такого не было). Они решили доставить отцу удовольствие: включили передачу из Советского Союза. И сквозь гул и треск помех совершенно отчетливо мы услышали пение. Певец исполнял романс П. Чайковского «Мы сидели с тобой». Отец вздрогнул, подался всем телом к приемнику. После «Мы сидели с тобой» тот же певец стал исполнять «Снова как прежде один»; комментариев не было, и мы решили, что эта передача посвящена 73 опусу романсов Чайковского (всех, написанных на слова Ратгауза). Но тут случилось непонятное (совпадение?), певец, также без комментариев диктора, запел романс Аренского «Не зажигай огня» — тоже на слова Ратгауза. Как назло помехи усилились, звук пропал и больше «поймать» советскую станцию не удалось. Отец долго молча сидел у затихшего приемника с глазами, полными слез. Долго, долго он вспоминал потом этот случай. С годами, особенно, возможно, и под влиянием моих, более прогрессивных настроений, его отношение к Советской власти несколько менялось, но известие о возвращении на Родину А. Куприна он принял без всякого воодушевления. «Зачем возвращаться на Родину полутрупом? Кому ты там такой нужен!» — говорил он.

Болезнь брала свое, с каждым годом все больше. Гипертония, давно уже осложнившаяся параличом, все усиливалась. Отец еле передвигался. Началось угасание. 6 июня 1937 года он умер и был похоронен в русском секторе Ольшанского кладбища в Праге (а не в Париже, как ошибочно указывается в Краткой Литературной Энциклопедии).

Можно не любить и не ценить Д. Ратгауза как поэта, но едва ли можно сомневаться в его искренности и оспаривать тот факт, что редко у какого и значительно более крупного поэта стихи обладали бы большей музыкальностью. И в этом его неоспоримая заслуга. Никто не может отрицать его неоценимого вклада в сокровищницу нашего русского искусства — и в частности, в вокальную музыку — вклада, который совершенно неоспорим и вечен.

Хочется в заключение привести слова самого Д. Ратгауза из стихотворения последних лет:

…Но, может быть, песня останется
Иль слово одно от меня.

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ (не вошедшие в данное бумажное издание)

«Нет, это совсем другое!..»

Нет, это совсем другое!.. —
Это нежность и тихая грусть…
Не любишь — так Бог с тобою!
Не смотришь — не надо, пусть!..
Это чувство безмерно святое…
И в груди моей сказочный храм!
И хочется только рукою
Провести по твоим волосам…
«Студенческие годы». 1925. № 3 ДНИ

ДНИ

Они тягучие, медлительно вялые…
Они сверкающие безумной стрелой…
Они какие-то скорбно усталые,
Они орошенные тихой слезой,
Они переполнены болью желания,
Они возрастают в тоскливой тени…
Они — ожидание, одно ожидание,
Эти тоскливые, серые дни.
«Студенческие годы». 1925. № 3

В СУМРАКЕ

Тускнеет вечер. Вяло глохнут звуки,
И только бьют часы в девятый раз.
Ложится тень на стиснутые руки,
И мягче, и светлей глубины глаз.
Цветную лампу засветить нет силы,
И сумрак вьется, тусклый и немой…
Я с дрожью жду, когда твой голос милый
Произнесет: «А мне пора домой…»
И ты уйдешь. Задремлет вечер синий
И я скажу: «Он был в последний раз!»
Но звезд ласкающих жемчужный иней
Напомнит мне улыбку тихих глаз.
«Студенческие годы». 1925. № 3

НОЧЬЮ

Вновь вверху повиснет месяц старый,
Пальцы мне положит на ресницы.
Может быть, мне что-нибудь приснится
В странно-четкой полудреме жара.
В небе талом ночь роняет бусы
И лицо за синей тканью прячет.
В сотый раз я вспоминаю, плача,
Незаслуженных обид укусы.
Тишина, зловещая химера,
Закружилась в пляске неизменной.
Разве кто-нибудь во всей Вселенной
Боль мою великую измерит?..
Месяц мутный лезет выше, выше;
Тяжелеют пальцы на ресницах…
Я одна. Я не могу молиться…
Отвечай же, Господи, — Ты слышишь?!..
Прага, 12.2.1930

БЕССОННИЦА

Бездомный ветер огибал углы,
пошатываясь пьяною походкой.
Во сне дышали люди. Город плыл
сквозь ночь огромной парусною лодкой.
И люди спали. Мимо звезды шли,
как корабли по голубой эмали,
а мы, бессонные, считали корабли
и звезды и шаги часов считали.
И слушали, как пели поезда,
в ночную уходящие пустыню;
а грудь была торжественно пуста,
и сердце рыбой билось на простынях.
Волной качалась белая кровать,
разверзлись небом парусные крыши,
и в брызгах ночи родились слова,
которых никогда никто не слышал.
Рассвет закинул якорь у окна,
спуская сети к нам на подоконник,
и долго билась злая тишина
в висках, у горла, на сырых ладонях.
А утро, пахнущее ветром и углем,
встречало нас гудком мотоциклиста,
и город под сиреневым дождем
на старую опять вернулся пристань.
Но мы, певучие, чужими стали вдруг
под этими крутыми облаками, —
— усталым взглядом и бессильем рук
и непонятными стихами.
3.6.1932 «Меч». 12.1.1936
17
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело