В кварталах дальних и печальных - Рыжий Борис Борисович - Страница 43
- Предыдущая
- 43/85
- Следующая
Изменить размер шрифта:
43
«Дурацкий вечер, с книжечкой в руке…»
Дурацкий вечер, с книжечкой в руке:
Кенжеев на казахском языке.
«Диапазон довольно узкий…»
Диапазон довольно узкий
везде, особенно в стихах:
коль ты еврей, ты все же русский,
но коль казах, то уж казах.
«Поэзия должна быть странной…»
Поэзия должна быть странной —
забыл — бессмысленной, туманной,
как секс без брака, беззаконной
и хамоватой, как гусар,
шагающий по Миллионной,
ворон пугая звоном шпор.
…Вдруг опустела стеклотара
мы вышли за полночь из бара,
аллея вроде коридора
сужалась, отошел отлить,
не прекращая разговора
с собой: нельзя так много пить.
Взглянул на небо, там мерцала
звезда, другая описала
дугу огромную — как мило —
на западе был сумрак ал.
Она, конечно, не просила,
но я ее поцеловал.
Нет, всё не так, не то. Короче,
давайте с вечера до ночи —
в квартире, за углом, на даче —
забыв про недругов про всех, —
друзья мои, с самоотдачей
пить за шумиху, за успех.
«Вот эта любит Пастернака…»
«Вот эта любит Пастернака…» —
мне мой приятель говорил.
«Я наизусть “Февраль”…», однако
я больше Пушкина любил.
Но ей сказал: «Люблю поэта
я Пастернака…» А потом
я стал герой порносюжета.
И вынужден краснеть за это,
когда листаю синий том.
«На чьих-нибудь чужих похоронах…»
На чьих-нибудь чужих похоронах
какого-нибудь хмурого коллеги
почувствовать невыразимый страх,
не зная, что сказать о человеке.
Всего лишь раз я сталкивался с ним
случайно, выходя из коридора,
его лицо закутал синий дым
немодного сегодня «Беломора».
Пот толстяка катился по вискам.
Большие перекошенные губы.
А знаете, что послезавтра к вам
придут друзья и заиграют трубы?
Вот только ангелов не будет там,
противны им тела, гробы, могилы.
Но слезы растирают по щекам
и ожидают вас, сотрудник милый.
…А это всё слова, слова, слова,
слова, и, преисполнен чувства долга,
минуты три стоял ещё у рва
подонок тихий, выпивший немного.
«Все хорошо начинали. Да плохо кончали…»
Все хорошо начинали. Да плохо кончали.
Покричали и замолчали —
кто — потому что не услышан, кто —
потому что услышан не теми, кем хотелось.
Идут, завернувшись в пальто.
А какая была смелость,
напористость. Это были поэты
настоящие, это
были поэты, без дураков.
Завернулись в пальто, словно в тени, руки — в
карманы.
Не здороваются, т. к. не любят слов.
Здороваются одни графоманы.
«Дядя Саша откинулся…»
Дядя Саша откинулся. Вышел во двор.
Двадцать лет отмотал: за раскруткой раскрутка.
Двадцать лет его взгляд упирался в забор.
Чай грузинский ходила кидать проститутка.
— Народились, пока меня не было, бля, —
обращается к нам, улыбаясь, — засранцы!
Стариков помянуть бы, чтоб — пухом земля,
но пока будет музыка, девочки, танцы.
Танцы будут. Наденьте свой модный костюм
двадцатилетней давности, купленный с куша.
Опускайтесь с подружкой в кабак, словно в трюм,
пропустить пару стопочек пунша.
Танцы будут. И с финкой Вы кинетесь на
двух узбеков, «за то, что они спекулянты».
Лужа крови смешается с лужей вина.
Издеваясь, Шопена споют музыканты.
Двадцать лет я хожу по огромной стране,
где мне жить, как и Вам, довелось, дядя Саша,
и все четче, точней вспоминаются мне
Ваш прелестный костюм и улыбочка Ваша.
Вспоминается мне этот маленький двор,
длинноносый мальчишка, что хнычет, чуть тронешь.
И на финочке Вашей красивый узор:
— Подарю тебе скоро (не вышло!), жиденыш.
«Америка Квентина Тарантино…»
Америка Квентина Тарантино —
Боксеры, проститутки, бизнесмены,
О, профессиональные бандиты,
Ностальгирующие по рок-н-роллу,
Влюбленные в свои автомобили:
Мы что-то засиделись в Петербурге,
Мы засиделись в Екатеринбурге,
Перми, Москве, Царицыне, Казани.
Всё Александра Кушнера читаем
И любим даже наших глуповатых,
Начитанных и очень верных жен.
И очень любим наших глуповатых,
Начитанных и очень верных жен.
43
- Предыдущая
- 43/85
- Следующая
Перейти на страницу:
