Дочка людоеда, или приключения Недобежкина - Гуськов Михаил - Страница 29

— Варенька! — когда-то говорила мама своей дочке, тогда еще маленькой девочке, потому что последний раз капля с Вариного столового прибора сорвалась на скатерть лет десять назад. — Это бабушкина скатерть. Мне бы хотелось, чтобы ты передала ее своей дочке такой же чистой, как она передала мне. Надеюсь, ты не нарочно поставила эту кляксу? Ты ведь не последовательница маркиза де Сада, который любил ронять жирные вилки на чистую скатерть, чтобы позлить свою маму?

Марья Васильевна говорила это таким теплым тоном, так по-доброму улыбалась дочке, так ловко при этом перерезала ей пути ко всем застольным порокам, что девочке оставался только один путь — стать такой же искусной фехтовальщицей всеми столовыми орудиями, какими были ее злые родители.

— Нет, мамочка, я не хочу быть последовательницей злого маркиза де Сада, я хочу быть твоей последовательницей.

Я ведь еще ребенок, у меня не до конца отработана координация движений, — объяснила она мамочке причину появления жирного пятнышка на скатерти.

— Дорогая Варенька, — вмешался тогда еще совсем моложавый папенька, — ты удачно сослалась на детскую координацию движений, но должен заметить, что юные гимнастки, выступают сейчас на международных соревнованиях, старше тебя совсем не намного, а с их координацией движений более взрослые спортсменки спорить не могут.

Варенька растерянно посмотрела на маму, ища у нее поддержки.

— Да, Варенька, скорее всего, причина твоей ошибки в том, что ты ешь новое блюдо, которое я приготовила. И набора освоенных тобой движений оказалось недостаточно, чтобы чисто провести разделку утиной тушки. Вот и все, никакой мистики.

Тогда еще совсем молодая мама ослепительно улыбнулась дочурке, посылая в нее заряд всепобеждающего понимания. Дочка ответила ей такой же отработанной за восемь или девять лет совместной жизни лучезарной улыбкой, после чего они вместе одарили счастливыми улыбками папу.

— Маша, у нас необыкновенно умный и красивый ребенок.

Это твоя заслуга, — закончил воспитательный фокус глава семьи, польстив тщеславию обеих дам.

Но самым главным был вывод, который он преподнес дочке.

— Вот так и люди, Варенька, каждый похож на незнакомое блюдо, и каждый предлагает себя другому, ты начинаешь есть его, а он в это время ест тебя, кто кого быстрее съест. Понимаешь, дочурка?

Андрей Андреевич шлифовал и подгонял мысли в очаровательной головке маленькой волшебницы каким-то одному ему да его жене известным образом.

— Я обязательно пойму, папочка! — согласно кивнул ребенок.

Совершив этот маленький экскурс в прошлое, который объясняет одну из причин такой изумительной сохранности столовых семейных скатертей, мы, к сожалению, не сможем объяснить другие, потому что их много. Наша повесть приключенческая, а не моралистическая. Если мы и касаемся душевных или нравственных мотивов поведения наших героев, то лишь по необходимости, чтобы дать читателю более прописанные портреты наших героев.

За обеденным столом всегда происходят самые интересные разговоры и разражаются самые большие скандалы.

Итак, за белой скатертью, может быть, еще Вариной прабабушки собралась на утренний завтрак семья Повалихиных, и на этот раз никто не мог первый начать легкую беседу. Очередному жениху было отказано, но праздника души и именин "сердца не получилось. Андреи Андреевич задумчиво доедал невоскресный непраздничный завтрак, состоявший из нескольких блюд и бутылки „Гурджани". Мы, к сожалению, даже не можем назвать вам наименования блюд, потому что это была не череда разных блюд, а именно завтрак. Нечто, называемое этим словом. Когда человек что-то ест. а спроси его, что он ел, не помнит. Мысли его были где-то далеко, и он не заметил, что и как съел.

Мама! — Варенька решила поделиться с родителями своими мыслями. — Мне кажется, папа хочет найти мне в спутники жизни идеального человека. Но ведь это недостижимая задача Идеала на земле нет.

— Но к нему надо стремиться, — машинально отозвался отец.

— Папа, у меня созрело решение. Я выхожу замуж за миллионера. Мама! — Варенька более уверенно повела наступление. — Мне кажется, мы все играем в какую-то игру. Более того, мы, только не обижайтесь, дорогие мама и папа, маленькая банда жуликов. Что-то вроде наперсточников. Вы меня обучили ловко катать шариками слов, глаз, ног, рук, сделали из меня фокусницу. Я зазываю очередного простака, и мы его ловко обжуливаем. Очень ловко! Мы что-то у него крадем, только я не пойму что. Я отказываю очередному жениху, и мы довольны, будто сорвали куш. Между тем это все воздух, наше тщеславие, и ничего больше. Мы же все — ты, папа, ты, мама, и я — сумасшедшие.

Андрей Андреевич, как капитан на пиратском судне, который давно уже ждал бунта в открытом океане, наконец-то расслабился. „Вот он! Зачинщики будут примерно наказаны!"

— Какой злой дух подсунул тебе эти кривые очки, дочка? — улыбнулся Андрей Андреевич.

Варенька пропустила папино замечание мимо ушей.

— Папа, я поняла, кто я такая и чьей дочкой являюсь. Если бы ты был хотя бы просто ненавистником женихов. Пусть бы какая-нибудь колдунья напророчила, что ты погибнешь от своего зятя. Это было бы так романтично: устраивать гонки на колесницах и отрубать головы побежденным жени- хам. Двадцать шесть отрубленных голов сейчас бы висело по фасаду нашего дома, и к ним экскурсбюро устраивало бы автобусные экскурсии. Но ведь ты не царь Эномай, у тебя нет коней, которых тебе подарил Борей. А каково вдруг догадаться, что папочка, мой милый добрый папочка, — людоед и мамочка, красивая, добрая мамочка тоже людоедка и что, следовательно, сама я тоже, нет, я не могу произнести этого слова!

Варенька разрыдалась. Папа и мама испуганно переглянулись, в глазах у обоих стоял ужас Их дочь каким-то чудом открыла тайну, которую они тщательно скрывали. Первая опомнилась Марья Васильевна.

— Варенька, голубушка, как ты догадалась об этом?! Мы так хотели с папой уберечь тебя от этой догадки. Да, ты дочь людоедов. Но что делать?! Я, например, не съела в жизни ни одного человека.

— Варенька а я ем только очень гадких людей!

— Все равно, папа, это ужасно! Как я смогу теперь смотреть людям в глаза? Скажите мне честно, я что, тоже должна буду есть людей?

— Что ты, что ты, Варенька! — ласково склонился над ней отец. — Это совсем необязательно. Только если у тебя будет желание. Вот наша мама не любит людей, она их ни когда не ест.

— Нет, я вам не верю. Теперь я понимаю, куда так бесследно исчезли Вадим Иннокентьевич, Володя Петухин и еще некоторые мои знакомые.

Марья Васильевна потрепала дочку по плечу.

— Что ж, девочка моя, эту драму приходится пережить почти каждой дочке людоедов.

— Мама, как ты можешь так спокойно говорить об этой гадости! Это трагедия, а не драма! Есть людей?! Какая гадость, гадость! Папа, неужели тебе приятно вот так, с костя ми, с ботинками, целиком съедать человека, даже не выплюнув костюма? Нет, я в это не могу поверить.

— Ах, дочка, мы вообще не можем понять, как ты догадалась.

— Я стала вспоминать своих женихов и сунулась в записную книжку, там нет нескольких номеров. Я точно помню, что я их записывала. Володя Петухин, я позвонила его маме, а она ответила, что не знает никакого Володю. Папа, это ужасно, съесть целиком не только человека, но даже его номер телефона, и даже слопать память о нем, это слишком!

— Вот видишь, дочка! Ничего не поделаешь, раз ты помнишь о нем, значит, ты наше дитя, только людоеды помнят съеденных людей, люди мгновенно о них забывают.

— Варенька! — Мама очень проникновенно посмотрела дочке в глаза и улыбнулась так же тепло, как в детстве, когда Варя-Валенька не знала еще, что ее милая добрая мама никакая не милая добрая мама, а злая волшебница, да еще в придачу людоедка.

— Варенька! — повторила мама. — Не огорчайся, вспомни Маяковского, помнишь? „Мамы всякие важны, мамы всякие нужны", и папы всякие важны, палы всякие нужны. Ведь ножом режут хлеб, но им можно и убить человека. Это все прописные истины, неважно, кто ты, людоед или не людоед, лишь бы был хорошим человеком, умным и добрым, интеллигентным и культурным.