Белый меч - Эльтеррус Иар - Страница 60

Исходя из этой логики, именно для него, пришельца извне, атмосфера Носфера должна казаться мрачно-готической. Для местных жителей она вполне нормальна и привычна.

Однако в действительности все было наоборот. Все встреченные местные жители колебались между депрессией и самоубийственной истерикой. В то же время он вроде бы не утратил здравого цинизма, хотя с вампирами впервые познакомился всего несколько дней назад.

«Не все так просто, — возразил Меч, — рационализация всего, что можно потрогать — отнюдь не обязательный атрибут человека в целом. Она характерна для культуры доминирующей, культуры, которая властна над природой и сородичами. Не случайно первыми рационалистами в вашей истории были римляне. В вашем двадцатом веке — это культура европейская, американская и советская. Для средневековых народов характерен обратный процесс — сакрализация всего и вся, даже в повседневной жизни. Рядовой житель Носфера привык ежедневно иметь дело с проявлениями куда более грозных и могущественных сил, чем доступные его пониманию. Поэтому он действует логично только в привычных обстоятельствах — но подводит под эти действия мифологическую, сакральную основу. Для такого случая, как встреча с Белым Судией, у него инструкций нет — поэтому верх берет чистое архетипическое, инстинктивное сознание. Для него нет разницы, собираешься ты на самом деле кого-то наказывать или нет. Пойми, в восприятии простого носферца ты не существо, а стихия. Слепая и безжалостная. Договариваться с тобой — все равно, что просить о милосердии вулкан или наводнение».

«Минуточку! — Владимир тут же поймал собеседника на противоречии. — Как раз для мифической культуры задобрить океан или вулкан — вполне нормально. В первобытном мышлении нет понятия „слепой“ стихии. Наоборот, для него характерна антропоморфность, наделение человеческим или человекоподобным сознанием всего, что попадается на глаза».

«Смотри-ка, какой начитанный носитель мне попался! — восхитился клинок. — Вообще, тебе бы с Фиолетовым пообщаться, он был большой любитель всяких умных рассуждений о поведении толп, в том числе иррациональном и бессознательном».

«Нет-нет, ты не уходи от темы! — потребовал Хранитель, откусывая очередной сегмент замерзшего хвоста. Кинжаловидные зубы резали твердую плоть, как масло. — Либо признавай, что плохо разбираешься в психологии смертных, либо аргументируй».

«Едкий же ты, Володя…»

«Какой Меч, такой и Хранитель! Отвечай давай!»

«Вот ведь пристал! Мифология, понимаешь ли, разная бывает. И подсознание, которое через мифологию себя выражает, тоже сильно меняется в разные периоды истории. Был у вас на Земле один неглупый мужик, Фрейдом звали. Так вот, вопреки популярному заблуждению, он далеко не все на секс сводил. Либидо — это совсем не желание трахать все, что движется. А есть еще такая штука, как мортидо, о ней вообще редко упоминают. Читал?»

«Да вроде бы. Либидо — тяга к жизни, мортидо — тяга к смерти. Правильно?»

«Офигеть. Хорошо, что ты коллегам из милицейского управления это не ляпнул, а то там шибко умных не любят… Впрочем, где их любят-то?.. Так вот, в разные периоды в общественном подсознании преобладает одна из этих двух тенденций. В комфортных условиях — либидо, в тяжелых и экстремальных — мортидо. Носфер, как ты понимаешь, гораздо ближе ко второму. Соответственно, местные мифы, особенно после убийства Дракона, концентрируются на эсхатологической тематике, на воспевании смерти и разрушения. Даже самые жизнерадостные и гуманные личности, вроде того друида, могут сопротивляться общему потоку лишь на сознательном уровне. Но инстинкты-то не обманешь. При встрече с их главным и глубинным страхом рассудок отказывает. А что говорит подсознание, сформированное в период кризиса? Убивай и разрушай. Только убить Белого Судию не представляется возможным. И тяга к смерти оборачивается на единственный доступный объект — на самого человека, который ее испытывает».

«Слушай, Хребет. А ведь ты совсем не такая тупая и кровожадная тварь, какой стараешься казаться. У тебя голова на плечах есть… ну, в смысле, на гарде. И людьми ты интересуешься совсем не только в гастрономическом смысле. И что такое доброта — понимаешь, хотя бы теоретически. Что ж ты из себя строишь мясорубку какую-то? Поговорил бы сразу так — глядишь, и меньше бы ссорились…»

«Ох, Вовка, дурень ты… — вздохнул артефакт. — Во-первых, бросай свои замашки интеллигента недоделанного. Пойми, ум и образованность — совсем не синонимы тех розовых соплей, которые ты именуешь гуманизмом. Я знал мудрецов, которые черпали вдохновение для размышлений о сущности бытия из воплей варимых заживо детей. И знал слюнявого идиота, который бросился в огонь, чтобы спасти совершенно чужого ему человека. Это так, к слову. Во-вторых, с чего ты взял, что мне нужно меньше с тобой ссориться? Каждый конфликт со мной подталкивает тебя к драконьему гневу».

«Блин горелый… А я только-только понадеялся, что с тобой можно общаться нормально…»

«Размечтался!»

Последний кусок плоти драка исчез в ненасытной глотке Хранителя. Челюсти постепенно начали принимать свой нормальный размер, лишние ряды зубов исчезали… Даже распробовав каждый кусочек на вкус, он все еще не мог поверить, что сделал это. Куда, в какую бездну, к какой, простите, чертовой матери делись все эти горы мяса?! Весь жизненный опыт и рассудок материалиста протестовали против этой картины.

— И все-таки никакой романтики в существовании вампира нет, — повторил он первоначальный вывод. — Может, это смешно, может быть, страшно, но ничего вдохновляющего я в такой работе не вижу.

Меч выдал по этому поводу какой-то острый комментарий, но Владимир даже вслушиваться не стал. Он уже научился различать по интонациям, когда клинок говорит что-то действительно важное, а когда собирается подколоть или поругаться.

— Гелла, ты уже проголодалась?

Вампирша немного растерянно хлопнула глазами.

— Вообще-то да, а как ты догадался? Я же тебе о большем времени говорила…

— Черт его знает, если честно. Почувствовал как-то. Я теперь много всего чувствую… Пей, — он протянул девушке запястье. — И никаких возражений! — быстро добавил, заметив, что она собирается что-то сказать против. — У меня этой энергии все равно сейчас вагон и маленькая тележка, а тебе этих капель хватит надолго. Полудохлая спутница, сходящая с ума от воздержания, мне не нужна.

Его голос был настолько уверенным, что Инна проглотила возражения, которые явно хотела высказать, и послушно наклонилась к бледной коже. Для человеческого глаза это была обычная плоть трупа, холодная и лишенная пульса. Но в глазах молодой вампирши она сейчас сияла, как ослепительное солнце, и текущие в ней потоки энергии грозили испепелить, разорвать на части слишком слабый сосуд. Поэтому девушка пустила в ход клыки очень осторожно, оставив, следы меньше булавочной головки. Отверстия мгновенно затянулись, а на коже осталась горящая алая капелька. Инна бережно слизнула ее.

Вспышка чистейшего удовольствия пронзила ее с головы до ног. Она слышала, конечно, что кровь старых и могущественных вампиров более вкусна и питательна, чем у человека. Но кровь основателя всей вампирской расы… Тем более, для столь молодой и слабой особи… Это было невыразимо словами, в убогом человеческом спектре ощущений и близко нет подобного наслаждения! Секс, наркотики, изысканнейшие яства (яства — от «есть», а не от «явления»), отдых после многих дней изматывающей работы, глоток воды в пустыне — ничто по сравнению с этим. Ближе всего, пожалуй, был религиозный экстаз — но если бы его удалось перевести из эмоциональной сферы в сенсорную. Багровые волны заливали ее разум, и девушке пришлось сломать себе палец, чтобы боль хоть немного отвлекла от этого невыносимо сладкого чувства.

— Воланд, — прошептала она, — что ты со мной сделал? Я ж теперь не смогу мыслить адекватно, все этот вкус буду вспоминать… Мне будет противно пить смертных, а за еще одну каплю я… Нет, против своих понятий о чести не пойду, но многое сделаю, очень многое.