Мир итальянской оперы - Гобби Тито - Страница 3

В 1936 году я начал выступать как comprimario (Компримарио - певец, занятый во второстепенных партиях. - Здесь и далее примечания переводчиков); мне приходилось одновременно разучивать по нескольку ролей, чтобы в случае болезни кого-нибудь из исполнителей быть готовым тотчас же подменить его. Недели бесконечных репетиций позволяли проникнуть в суть роли, обрести в ней достаточную уверенность, а потому вовсе не были мне в тягость. Возможность появиться на сцене, всегда неожиданная, радовала чрезвычайно, тем более что риск, связанный с такой внезапностью, в римском «Театро Реале» того времени был сведен к минимуму благодаря неоценимой помощи огромного числа отличных репетиторов и великодушной поддержке партнеров.

Гораздо больше неприятностей таили в себе так называемые маленькие роли. Обычно они состоят всего из нескольких фраз, разбросанных по разным действиям, но при этом в них запрятано немало ловушек. В своем страхе перед ними я вовсе не одинок.

Если компримарио ошибется в одной-двух фразах, у него чаще всего просто не бывает возможности поправить положение. А дирижер именно на него обрушит град упреков, поскольку вряд ли он отважится предъявить их кому-нибудь из так называемых звезд. Так что эти маленькие роли всегда достаются либо дебютантам, либо уже состарившимся певцам. Им, истинным героям сцены, я искренне сочувствую. Они – жрецы мгновения, а в случае неудачи их единственной утешительницей может быть лишь святая Варвара, спасающая от артиллерийских налетов.

Конечно, есть немало Компримарио (с большой буквы!), первоклассных певцов, для которых длительность 1/32 вовсе не предел, безупречно владеющих дикцией и ритмом. Манера их исполнения точно выверена, костюм всегда прекрасно сидит, грим безукоризнен. Это те, на кого всегда можно положиться в трудную минуту: Де Паолис, Несси, Нарди, Дзагонара, Сантафе, Андреоли, Джорджетти, Велис, Ланиган, Эрколани, Мариано Карузо и многие-многие другие. Они были для меня не просто партнерами, но истинными, дорогими друзьями. А сколько можно назвать женских имен – имен исполнительниц таких вот маленьких партий, чей замечательный голос и безошибочное художественное чутье всегда необходимы спектаклю.

Ныне многие из них оставили сцену, а число тех кто пришел им на смену, невелико. И я спрашиваю себя: почему? Почему? Труд компримарио прекрасен и в то же время просто необходим: в нем есть свое достоинство, своя ответственность. Между прочим, он также далеко не безвыгоден с финансовой точки зрения. Ведь на каждое выступление ведущего певца труппы у компримарио приходится, пожалуй, три, а то и четыре. Кроме того, в таких партиях не нужно выкладываться до конца, петь на пределе сил, а это надолго сохранит вам голос, и на сцене вы переживете многих звезд.

Карьера, репутация не всегда создаются только большими ролями. По правде говоря, если бы сегодня мне пришлось ставить «Отелло», я ломал бы голову в основном над тем, кто будет петь Кассио и Эмилию. А Артур в «Лючии де Ламмермур», Арлекин в «Паяцах», Флора в «Травиате» и так далее, и так далее?..

Я всегда советую своим ученикам хорошенько отрабатывать именно такие партии, ведь в них, по всей вероятности, им и доведется поначалу выступать. Есть, наряду с этим, и примеры обратного движения: выдающийся певец, завершив свою блестящую карьеру в составе ведущих оперных трупп, не в силах бывает навсегда покинуть сцену. Тогда, положившись на опыт и мастерство, он пробует себя в малых партиях, стараясь придать им какой-то новый оттенок, наградить новой жизнью.

Помню, во время работы над постановкой «Тоски» в чикагском «Лирик Тиэтр» я вдруг узнал, что мой добрый друг великолепный артист Итало Тахо решил из любви к старому приятелю помочь мне – петь в этом спектакле Ризничего. Какую радость я испытал!

Однако успех такого предприятия обеспечен не всегда, отнюдь не всегда. Однажды великий Карузо великодушно помог своему товарищу, который пел Арлекина в «Паяцах», – тот заболел, потерял голос, – спев за него серенаду из-за сцены. На следующий день один возмущенный критик презрительно и негодующе отозвался об «этом осле, который осмелился подражать великому Карузо – да еще и очень плохо к тому же!».

Нынешняя публика по большей части довольно хорошо знает содержание «репертуарных» опер. И мы, интерпретаторы, должны дать ей больше, нежели просто изложение сюжета. При этом надо четко представлять себе те рамки, внутри которых мы можем дать волю своей актерской экспрессии: не переигрывать, не скатываться до буффонады. Иначе публика начинает плакать или смеяться там, где вовсе того не требуется.

Да, конечно, зритель должен сопереживать исполнителю: плакать, замирать от волнения, смеяться вместе с ним, – без этого не будет настоящего театра. Но все это должно быть уместно и в меру. Актер, который намеренно привлекает внимание дешевым трюкачеством, смеха-то, может быть, от зрителей и добьется, но уважения к себе – никогда. Если, прочитав это, вы вдруг покраснели, задумайтесь хотя бы на минуту, признайте свою вину и никогда так больше не поступайте.

Я могу припомнить немало примеров подобного трюкачества, когда порой становилось просто стыдно за исполнителя. В одной постановке «Севильского цирюльника» Дон Бартоло до того восхитился «Клеветой» Дона Базилио, что воскликнул: «Да это просто бомба атомная!» В том же спектакле Сержант, который появляется вроде бы для того, чтобы навести порядок в доме Дона Бартоло, изображал мертвецки пьяного, ронял шляпу, водружал ее затем на голову задом наперед, падал, спотыкаясь о собственный меч, и в довершение всего обращался не к тому, к кому следовало.

Да, зрелище было что надо, но до чего же оно выглядело бездарным и нелепым. Фантазия, конечно, может придать постановке большую выразительность, но фантазия без опоры на оригинал – ничто, потому всегда нужно хранить величайшее уважение к самой опере, в которой вы играете. Стоит, мне кажется, напомнить и об уважении к партнерам, выходящим вместе с вами на сцену. Самая элементарная вежливость, чувство товарищества не позволяют добиваться чего-то за счет других. Надо уметь самоутверждаться, не принижая окружающих.

Я помню – и это очень дорогое для меня воспоминание, – как однажды Марио Дель Монако воскликнул: «Отелло удавался мне лучше всего тогда, когда я пел вместе с Тито». Хотя каждый из нас во что бы то ни стало стремился сыграть как можно лучше свою роль, тем не менее мы всегда помогали друг другу, относились с величайшим уважением и к своим партнерам, и к самому произведению.

Коль скоро мы заговорили о маленьких, проходных ролях, позволю себе сказать несколько слов и о тех, кто вовсе не поет, но чье присутствие на сцене необходимо по ходу спектакля. Не следует преуменьшать ответственность, которая на них лежит. Напротив, груз ее иногда необыкновенно тяжел. Может быть, это покажется странным, но порой приходит на ум, что публика жаждет от них только совершенства – нисколько не меньше! Если звезда споткнется или даже сфальшивит, ей это простят. Но приключись что-то с беднягой, у которого и занятие-то на сцене одно – с достоинством молчать, тут уж на него обрушится гнев всего зрительного зала.

Я хорошо помню один случай. Давали «Дон Карлоса», и вот на сцене, как раз перед аутодафе, появился офицер стражи – огромный, величественный. Ему надо было всего-навсего пересечь сцену и скрыться в «соборе». В великолепных доспехах, с плюмажем, он размеренно шествовал по сцене, но вдруг на середине ее остановился, передернулся, точно собака, выскочившая из воды, и оглушительно чихнул. Ползала в восторге завопило: «Будь здоров!»

На мой взгляд, чрезвычайно важно, чтобы оперный певец умел гримироваться сам или по крайней мере чтобы он был в состоянии, исходя из своего собственного опыта, подсказать гримеру, какой грим для него наиболее приемлем. Никто на свете не знает лицо человека лучше, чем он сам, – только он ведает, насколько сильно отражает оно состояние его души, насколько быстро реагирует на смену разноречивых чувств.