Язык цветов (Сборник) - Делински Барбара - Страница 12

Священник покачал головой.

— Увы! А в четверг вечером состоится репетиция свадебной церемонии, а затем — ужин в ресторане Гранателли. — Он обратился к Синтии: — Да и вам, наверное, не захочется уходить из дома накануне свадьбы.

— Я просто не смогу, — виновато призналась она. — У нас в гостях будет Энни Д'Анджело и еще Бог весть сколько подружек невесты. Возможно, Дайана начнет нервничать. Я должна быть рядом — на случай, если ей понадобится моя помощь.

— Значит, вам надо побывать в «Ритце» сегодня, — подытожил отец Джон, — а потом рассказать мне, как прошел вечер. — Он повернулся к Рассу: — Мы сможем поговорить за ужином после репетиции?

— Разумеется.

— По-моему, нам все-таки не стоит ужинать без вас, отец Джон, — заметила Синтия. При мысли о том, что ей придется провести весь вечер вдвоем с Рассом, у Синтии екнуло сердце. — Что толку выигрывать пари, если нельзя получить выигрыш?

— Я получу его, — заверил ее Джон.

— Выигранное пари принесет пользу не вам, а нам.

— Я — священник. Поужинав в «Ритце», я нарушил бы обет. И кроме того, — добавил он с лукавой улыбкой, — я выиграл пари только благодаря победе любимой команды. В следующий раз я снова поставлю на «Кардиналов» — они наверняка победят. — Отец Джон обнял Синтию и Расса за плечи и повел их к машине. — Сегодня мне предстоит трудный вечер. Мне будет приятно вспоминать о том, что вы ужинаете в «Ритце». Неужели вы откажете мне в таком удовольствии?

— Это шантаж, — дружески упрекнула священника Синтия.

Расс добродушно добавил:

— Я рад, что под твоей сутаной по-прежнему бьется сердце Джекки Флинна.

Лукаво усмехаясь, Джон убрал руки с плеч друзей, чтобы открыть дверцу машины перед Синтией.

— Господь понимает, что даже самые набожные из людей — отнюдь не святые.

Синтия устроилась на пассажирском сиденье.

— Боюсь, без вас ужин пройдет невесело.

Джон захлопнул дверцу и склонился к открытому окну.

— Все зависит только от вас. Помню, когда-то вам было достаточно только общества друг друга.

— Эти времена давно в прошлом, — с оттенком грусти отозвалась Синтия и прежде, чем священник успел ответить, накрыла ладонью его руку. — Сегодня мы будем вспоминать о вас. Надеюсь, все обойдется.

— Я тоже надеюсь, — кивнул он и повернулся к Рассу. — Значит, до четверга?

— Договорились. — Расс завел машину и тронулся с места. Лишь проехав целый квартал, он понял, что задумал его бывший товарищ по футбольной команде. Перепасовав Рассу мяч, Джекки Флинн явно надеялся на гол. Он не учел только одного: Расс давно потерял форму, а ставки в этой игре были чересчур высоки.

В молчании спутники проехали еще один квартал. К этому времени желание узнать, о чем думает Синтия, окончательно измучило Расса. Наконец он решился заговорить:

— Досадно… Мне не терпелось поболтать с Джоном. Хотел бы я знать, с кем случилось несчастье?

Мысли Синтии были полностью поглощены сидящим рядом с ней мужчиной и предстоящим вечером в его компании. Услышав слова Расса, она почувствовала укол совести. Неизвестный ей несчастный человек боролся со смертью, пока она обсуждала все «за» и «против», не зная, стоит ли появляться в новом сент-луисском «Ритц-Карлтоне» под руку с бывшим мужем. Отвернувшись к окну, чтобы избавиться от беспокойного ощущения присутствия Расса, она пожала плечами.

— Отец Джон сказал, что все обойдется. Я всегда опасалась несчастного случая с Дайаной. — Она задумалась. — Впрочем, я боялась не только несчастных случаев. — Снова поразмыслив, она наконец призналась: — Я просто боялась за нее. И до сих пор боюсь. Знаю, ей уже двадцать пять лет, она вполне самостоятельная женщина, но стоит мне подумать о том, сколько опасностей грозит ей в Нью-Йорке, и мне кажется, что я сойду с ума от страха. Хорошо, что теперь с ней рядом будет Ник.

— Не говори об этом Дайане. Она ответит, что вполне способна самостоятельно позаботиться о себе.

— И все-таки я боюсь за нее — не постоянно, нет, а только когда задумываюсь об этом.

Расс собирался ответить, что такова участь всех матерей, но взглянул на Синтию и промолчал. Она умышленно не поворачивалась к нему лицом, но ее профиль на фоне окна был так прелестен, что заготовленные слова вылетели из головы Расса. Еще долгое время после того, как он перевел взгляд на дорогу, Расс видел перед глазами профиль Синтии, и им постепенно овладевало смущение. Он с нетерпением ждал этого вечера, а сейчас ожидание стало невыносимым.

— Син, если тебе не хочется ужинать… я хотел сказать, если мое присутствие вызывает у тебя неловкость, я могу отвезти тебя домой.

Она опустила глаза. Неловкость? Нет, чувство, которое она испытывала, называлось иначе. Однако Синтия нисколько не сомневалась, что вскоре ее смущение в присутствии Расса исчезнет без следа. С ним она всегда чувствовала себя легко и спокойно. Когда они познакомились, Синтии хотелось до мелочей знать жизнь Расса, быть посвященной во все подробности его дел в школе и дома. Теперь, двадцать пять лет спустя, у нее возникло то же самое желание.

В этом и состояла опасность. Расс по-прежнему был ей небезразличен. Синтия с изумлением поняла, что она возбуждена, несмотря на то что Расс ни разу не прикоснулся к ней с тех пор, как двадцать пять лет назад они в последний раз занимались любовью. Вчера вечером, встретившись в отеле, они даже не обменялись рукопожатием. Расс не попытался взять Синтию за руку и сегодня утром, чтобы помешать ей уйти из внутреннего дворика, не попробовал обнять ее за талию, помогая вечером сесть в машину.

— Ну, что скажешь, Син?

Влечение до сих пор не угасло. Голос Расса Синтия ощущала как физическое прикосновение, его взгляд ласкал ее. Но она была в состоянии совладать с собой. Она твердо решила не поддаваться чувствам. После утомительных приготовлений к свадьбе она заслуживала мирного, интимного ужина, а с кем еще она могла поужинать в тихой обстановке, как не с отцом невесты? Кроме того, Синтию мучило любопытство. Увиденное убеждало ее, что Расс заметно изменился. Ей хотелось услышать подробности его жизни.

— Ничего, переживу, — вздохнула она, обращаясь скорее к себе, чем к своему спутнику.

Расс неверно истолковал ее вздох.

— Мне не нужны одолжения, — буркнул он.

Синтия метнула в его сторону удивленный взгляд.

— При чем тут одолжения?

— Я не нуждаюсь в обществе и вполне могу поужинать в одиночестве.

— Я же сказала: еду с тобой.

Расс не сводил глаз с дороги, крепко сжав руль.

— Судя по твоему голосу, меньше всего на свете тебе хочется ужинать со мной, и если так, я предпочту перекусить один.

— Пожалуй, в конце концов тебе действительно придется ужинать в одиночестве. Наверное, тебе недостает только подходящего предлога, чтобы отделаться от меня.

— Мне — нет, а вот ты, похоже, именно об этом и мечтаешь.

Синтия развернулась лицом к Рассу.

— С какой стати?

— Потому, что рядом со мной ты чувствуешь себя неловко.

— Ничего подобного я не говорила.

— Еще бы! Ты давно отвыкла говорить об этом вслух.

— Когда речь идет о тебе, я говорю то, что думаю!

Расс нахмурился.

— Верно. Именно поэтому нам не следует сегодня ужинать вдвоем. Ты по-прежнему злишься на меня за то, что случилось двадцать пять лет назад. Вчера вечером ты не смогла сдержать обиду, не удержишься и сегодня.

— Потому, что мне до сих пор больно!

— Двадцать пять лет спустя?

— Да!

— Тебе давно пора забыть о прошлом.

— Я надеялась, что забыла о нем, но, увидев тебя, снова все вспомнила.

— Напрасно, — заметил Расс, с трудом сдерживая раздражение. — Двадцать пять лет — слишком долгий срок, чтобы помнить обиды.

— Двадцать пять лет — ничтожно малый срок для людей, которые пережили то же, что и мы! Или ты пытаешься убедить меня, что не испытывал ровным счетом никаких чувств после того, как сбежал? Что за эти годы ни разу не вспоминал о нас и не тосковал? Что никогда не просыпался среди ночи, сгорая от вожделения, способного превратить айсберг в облачко пара? — Едва успев выпалить эти слова, Синтия пришла в ужас, но сказанного было не вернуть — впрочем, этого ей и не хотелось. В жизни Синтии еще не было случая, чтобы кто-то упрекнул ее в нечестности. — Но если ты действительно считаешь, что между нами все кончено… — она щелкнула пальцами, — значит, между нами с самого начала было что-то не так. Неужели все наше прошлое — ложь?