Святыня - Лихэйн Деннис - Страница 25

• Предыдущая
• 25/67
• Следующая

— М-м... — Она прошла мимо меня и устремилась в спальню.

Гостиная была безукоризненна — кожаный черный диван в форме буквы "L" занимал треть комнаты, перед ним стоял кофейный столик, тоже черный, дымчатого стекла. На нем лежали стопкой три номера «CQ» и четыре пульта управления, один для пятидесятидюймового широкоэкранного телевизора, второй для кассетного видеомагнитофона, третий для лазерного проигрывателя, четвертый для стереосистемы.

— Джею осталось, — сказал я, — приобрести универсальный пульт управления громкими воплями.

В шкафу стояло несколько технических справочников, кое-что из романов Ле Карре и несколько произведений сюрреалистов, которых Джей так любил, — Борхеса, Гарсиа Маркеса, Варгаса Льосы и Кортасара.

Я бегло осмотрел книги и диванные подушки, ничего не нашел и отправился в спальню.

Хороший частный детектив — непременно минималист. Он слишком хорошо знает, чем может грозить случайный клочок бумаги с записями или припрятанный дневник, так что вряд ли он будет барахольщиком. Сколько раз приходилось мне слышать, что моя квартира напоминает не дом, а номер в отеле. И обиталище Джея, куда более шикарное, чем мое, все же несло на себе явную печать безличности.

Я стоял в дверях спальни, в то время как Энджи ворошила матрасы старинной кровати-ладьи, приподнимала ковер перед комодом орехового дерева. Гостиная была сугубо современной, выдержанной в черно-белых тонах с кобальтово-синими постмодернистскими картинами на стенах, спальня же, как казалось, следовала более естественной моде — светлый паркет, поблескивающий в лучах псевдостаринной люстры, кровать под пестрым покрывалом ручной работы, письменный столик в углу, перекликающийся с ореховым комодом и бюро.

Когда Энджи передвинулась к письменному столу, я сказал:

— Так где же было это ваше с Джеем «за столом»?

— Я переспала с ним, Патрик. Ясно? Если тебя интересуют подробности.

— Когда?

Она пожала плечами, а я подошел к столу и встал за ее спиной.

— Прошлой весной или летом. Что-то в этом роде. Точно не помню.

Я открыл ящик, в то время как она выдвинула ящик напротив.

— В один из твоих «оголтелых денечков»? — спросил я.

Она улыбнулась:

— Ага.

«Оголтелыми денечками» Энджи называла дни свиданий в период, последовавший за ее разводом с Филом, — период скоропалительных романов и кратковременных связей, не предполагавших никаких обязательств или привязанностей и легкомысленных настолько, насколько может быть легкомысленным отношение к сексу теперь, после открытия СПИДа. Период этот наскучил ей даже быстрее, чем подобное наскучило мне, и длился он у нее месяцев шесть, в то время как у меня это растянулось лет на девять.

— Ну и как ты его находишь?

Она нахмурилась, обнаружив что-то в ящике.

— Вполне на уровне. Но привык стонать. Терпеть не могу парней, которые громко стонут.

— Я тоже их терпеть не могу, — сказал я.

Она рассмеялась:

— Ну, нашел чего-нибудь?

Я задвинул последний ящик.

— Канцелярские принадлежности, ручки, автомобильную страховку — в общем, ничего!

— Как и я.

Осмотрев комнату для гостей и не найдя ничего и там, мы вернулись в гостиную.

— Чего же мы опять ищем? — спросил я.

— Зацепку.

— Какого рода?

— Большую.

— О-о.

Я проверил, нет ли чего за картинами. Снял заднюю панель с телевизора, заглянул в трей лазерных дисков, в трей СД-проигрывателя, открыл ящичек видеокассет. Ни малейших зацепок там не было.

— Ага! — Энджи вышла из кухни.

— Нашла большую зацепку? — поинтересовался я.

— Не знаю, можно ли назвать ее большой.

— Нет-нет, мы принимаем только большие!

Она сунула мне в руку газетную вырезку:

— Это висело на холодильнике.

Вырезка была маленькая; заметка с последней страницы газеты от 29 августа прошлого года.

СЫН ГАНГСТЕРА УТОНУЛ

Энтони Лизардо, 23 года, сын известного в Линне акулы-ростовщика Майкла, или же Полоумного Дэйви Лизардо, погиб, по-видимому, случайно, утонув в Стоунхемском водоеме поздно вечером во вторник или же ранним утром в среду. Молодой Лизардо, который, по мнению полиции, находился в состоянии опьянения, проник на территорию незаконно через дыру в ограде. Водоем, издавна являющийся излюбленным, хоть и незаконным местом купания молодежи, патрулировался двумя служащими парковой охраны, но ни Эдвард Брикман, ни Фрэнсис Мерриам не заметили, как Энтони Лизардо проник за ограду либо как он плавал в водоеме во время их тридцатиминутного патрулирования. Ввиду имеющегося свидетельства, что Энтони Лизардо находился с каким-то неизвестным спутником, полиция отложила дело до выяснения личности того, кто находился с Энтони Лизардо, однако капитан Стоунхемской полиции Эммет Гронинг высказался так: «Дело это дурно пахнет. Определенно дурно».

Старший Лизардо от комментариев воздержался.

— Я бы считал, что зацепка имеется, — заметил я.

— Большая или маленькая?

— Зависит от того, как ты меришь — в длину или в ширину.

За это замечание я, выходя из двери, схлопотал звонкую затрещину.

— Так на кого, вы сказали, вы работаете? — осведомился капитан Гронинг.

— Да мы ничего такого не говорили, — ответила Энджи.

Оторвавшись от компьютера, он откинулся в своем кресле.

— Вот как. И значит, только из-за того, что вы друзья Девина Амронклина и Оскара Ли из убойного отдела, я должен помогать вам?

— Мы, можно сказать, рассчитываем на это, — произнес я.

— Ну а я, малый, до звонка Девина, можно сказать, рассчитывал отправиться сейчас домой. К своей старушке.

Уже по меньшей мере лет двадцать никто не называл меня «малым», и я не знал, как реагировать на такое обращение.

Капитан Эммет Гронинг был пяти футов ростом, а весил фунтов триста. Тяжелая челюсть выпирала почище, чем у бульдога, а под подбородком, как подтаявший шарик мороженого, свисали складки второго и третьего подбородков. Я не знал, в каком возрасте увольняют из рядов полиции в Стоунхеме, но имел все основания подозревать, что Гронинг сидел за своим столом и на своем повышенной прочности кресле уже лет десять, не меньше.

Он жевал «Слим Джим». Вернее не жевал, а как бы катал его во рту, изредка вынимая обслюнявленный и любуясь следами от зубов на его поверхности. Предположительно это был «Слим Джим». Точно сказать не могу, так как забыл, как он выглядит. На глаза мне «Слим Джим» не попадался уже лет двадцать, примерно столько же, сколько прошло с тех пор, как меня перестали называть «малый».

— Мы не хотели мешать вам отправиться... к старушке, — сказал я, — но нас, как говорится, время поджимает.

Он прокатил «Слим Джим» по нижней губе и сказал, одновременно умудряясь посасывать лакомство:

— Девин сказал, что это вы двое уделали Джерри Глинна.

— Да, — сказал я. — Если кто его уделал, то именно мы.

Я почувствовал, как Энджи лягнула меня по щиколотке.

— Ну, — капитан Гронинг вперил в нас взгляд через стол, — ничего подобного вы у нас здесь не найдете.

— Чего именно не найдем?

— Всех этих убийц под кайфом, извращенцев, трансвеститов, развратников, насилующих малолеток. Нет, сэр. Мы оставляем все это вам в Большом Городе.

Большой Город находился всего лишь в восьми милях от Стоунхема, но капитану, по-видимому, казалось, что их разделяют океаны.

— Вот почему, — заметила Энджи, — мне всегда хотелось здесь осесть, выйдя на пенсию.

Тут уж настал мой черед лягаться.

Гронинг вздернул бровь и подался вперед, словно желая рассмотреть, чем там заняты мы на противоположном конце стола.

— Вот, вот, я всегда так и говорил, городков похуже нашего пруд пруди, а вот получше пойди поищи.

Нуждайся Стоунхем в торговой рекламе, лучшего текста не придумаешь.

— Правильно, — сказала Энджи.

Он откинулся в кресле, так накренив его, что мне казалось, еще секунда, и кресло упадет, а он полетит с него, проломив собой стену, и приземлится в соседнем кабинете.

• Предыдущая
• 25/67
• Следующая