По следам рыжей обезьяны - Мак-Киннон Джон - Страница 19
- Предыдущая
- 19/49
- Следующая
Дусунские деревни совсем не похожи на более широко известные деревни с общинным домом, как в Сараваке. Каждая семья живет в собственном небольшом домике, ярдах в ста от ближайшего соседа. Кампонг располагается на берегу реки, и дома на сваях стоят так, что для них не опасно половодье. Несмотря на это, необычайно обильные разливы смывают и дома, и посевы, так что дусунам часто приходится начинать все сначала. Вокруг каждого дома земля очищена от леса, и на ней выращивается огромное разнообразие овощей и фруктов: тапиока, батат, кукуруза, ананасы, папайя, лайма, жгучий перец, гуаява, бетель и кокосовые пальмы. Ряды алых плодоносящих рамбутанов перемежаются ароматными мангустанами, горьковато-сладкими лансиумами, желтыми и красными бананами и пахучими дурианами. В грязи копошатся куры; собаки, козы и свиньи бродят по ладангам[10] в поисках пищи. Дальше расположены поля горного риса (пади), которые возделываются совместно несколькими семьями. Здесь выращивают горный рис, потому что он не нуждается в залитых водой полях и требует меньше ухода, чем равнинный рис (сава).
В каждом хозяйстве имеется хотя бы одна лодка — необходимое средство сообщения и орудие для ловли рыбы, которая в этих местах представляет собой главный источник животного белка. В кампонге всего четверо орантуа, то есть старост, и один деревенский голова, или оти. Эти люди исполняют обряды на свадьбах и похоронах и разрешают споры между односельчанами. Женщины обладают многими правами и распоряжаются своей собственностью после вступления в брак. Разводы здесь — обычное дело и не представляют никакой трудности. Женщина, желающая развестись с мужем, должна убедить деревенского оти в том, что муж совершил хотя бы одно из великого множества нарушений деревенской законности. Если его признают виновным, развод разрешается, и муж теряет свои ванг-казех, то есть «деньги любви», которые он уплатил отцу невесты перед свадьбой. Однако, если разводятся по инициативе мужа и он сумеет доказать, что согрешила жена, муж получает обратно почти все свои ванг-казех. Сумма, выплачиваемая за невесту, уменьшается в зависимости от ее возраста и числа предыдущих браков. Из-за частых разводов родственные связи дусунов оказываются очень запутанными, и все дети остаются с матерью, даже если она снова выходит замуж. У Бахата и Шереван уже были другие семьи, и, с тех пор как они поженились, они расходились и снова соединялись уже четыре раза!
Однажды вечером меня пригласили на деревенскую свадьбу. Невеста и жених, разодетые в пух и прах, восседали в тесной комнатке, набитой гордыми родичами невесты. Сюда приходили односельчане — принести свои поздравления перед тем, как присоединиться к общему пиру и веселью. Женщины пели и без умолку болтали, а мужчины тем временем сидели на корточках вокруг громадных горшков с напитком тапи попивая и обмениваясь шутками. Тапи приготавливают из перебродивших корней тапиоки, которые укладывают в горшки, покрывают слоем банановых листьев, а сверху заливают доверху водой. Поначалу напиток очень крепок, но затем его все больше разбавляют, доливая в горшок воду. Человек заранее решает, сколько он выпьет, и наливает в банку соответствующее количество воды. По мере того как он сосет тапи через бамбуковую «соломинку», его приятель доливает в горшок отмеренную воду. Это позволяет каждому точно знать, сколько он выпил, и возникают азартные состязания — кто кого перепьет, неизменно связанные с беспардонным «водным мошенничеством».
Пингас уже несколько месяцев вздыхал по одной девушке из кампонга: после двухмесячных переговоров с ее отцом он получил разрешение жениться на Сипойок, и была назначена свадьба. Сама Сипойок не особенно горела желанием выйти за него, но на ее отца произвело глубокое впечатление регулярное жалованье Пингаса, а это очень важно для дусунского брака. Накануне назначенного дня свадьбы Пингас сел в нашу большую лодку с подвесным мотором и отправился вниз по реке к кампонгу. Я сказал ему, что он может взять отпуск, и принес подобающие поздравления. Он получил также разрешение привезти с собой молодую жену.
Через четыре дня Пингас возвратился один-одинешенек и вовсе не был похож на счастливого молодожена. Свадьба-то была отличная, и вся деревня веселилась и пировала. Да, Сипойок была прелестна и все время радовалась. Ее отец был очень доволен своим зятем и подарил молодым небольшой участок земли под постройку дома. Но молодожены были выставлены на всеобщее обозрение и днем и ночью и не только не могли уединиться, но им даже вздремнуть не удалось. У Пингаса был измученный вид, и я решил, что будет лучше всего, если он опять съездит в кампонг и вернется к нам вместе с женой. Но во второй раз он вернулся с еще более убитым видом. На вопрос, в чем дело, он ответил, что не смог осуществить свои супружеские права. Пингас был уверен, что Сипойок напустила на него порчу, потому что вовсе не хотела за него замуж, и с самого дня своей свадьбы он совершенно ничего не мог. Он клялся, что до сих пор этого с ним никогда не случалось и он не раз пользовался радостями, которые ему дарили китайские девушки в городе.
И вот Пингас отправился вниз по реке в третий раз: на этот раз он вез письмо от меня к доктору-индийцу в местную больницу. Получив от доктора ответ, что никаких физических недостатков он не нашел, я убедился, что все дело тут в психологической травме. Тогда я совершил собственный маленький колдовской ритуал. Покопавшись в своей аптечке, я извлек оттуда пузырек с пилюлями от воспаления мочевыводящих путей. На этикетке была надпись: «Вниманию пациентов: ваша моча во время приема лекарства приобретет ярко-красный цвет. Это вполне нормально».
— Пингас, — провозгласил я. — Ты будешь принимать по две таблетки три раза в течение двух дней. Они вылечат тебя от импотенции и выгонят злое колдовство вместе с твоей мочой.
На следующий день Пингас сообщил мне, что мои пилюли, кажется, действуют, и с каждым днем он становился все веселее. Через неделю я опять послал его в кампонг за припасами и почтой, и, когда он вернулся, я спросил, осуществил ли он свои права.
— Да, мало-мало, туан, — ответствовал он.
Пингас так и не привез свою жену в наш лесной лагерь. Она оставалась в кампонге, помогая отцу строить новый дом и сажая кукурузу и овощи. Пингас был весел, но всегда с нетерпением ждал очередной поездки с поручениями в город.
Прошло, однако, несколько месяцев, прежде чем я вновь увидел Сипойок. Однажды, когда я снова гостил в деревне, она зашла со мной поздороваться.
— Благодарю вас за все, туан, — сказала она с лукавой улыбкой и снова ускользнула к себе на кухню.
Однажды утром в наш лагерь приплыла лодка, и мы узнали печальную новость: Зина, двоюродная сестра Бахата, приказала долго жить. Бахат должен был вернуться в кампонг. Он сказал мне, что муж покойницы приглашает и меня на похоронные торжества. Было интересно посмотреть на дусунский похоронный обряд, и я приготовился к отъезду вместе с Бахатом и Шереван.
Бахат обещал убить кабана для угощения, и Шереван уселась на носу лодки, взяв наперевес грозное с виду самодельное ружье. Мы тихо дрейфовали вниз по реке, направляя лодку в самые сильные струи течения, чтобы поберечь мотор. Два раза мы причаливали к берегу в подходящих местах, и Бахат сразу же устремлялся в лес на поиски кабанов, но оба раза возвращался с пустыми руками. Наконец мы заметили крупного кабана, выкапывавшего корни тростника. Бахат бесшумно направил лодку к берегу, потихоньку подбираясь все ближе к увлеченному кормом животному. Шереван встала на колени на носу лодки и прицелилась в кабана. Когда мы были всего в двадцати ярдах, кабан поднял голову и повернулся, готовый дать стрекача. Раздался оглушительный выстрел, и лодка едва не перевернулась, когда Шереван опрокинуло отдачей, но кабан тоже свалился как подкошенный, и мы продолжали свой путь, везя обещанный дар. За час до сумерек мы прибыли в кампонг.
На илистой отмели возле дома покойной уже было множество лодок. Четверо ее сыновей встретили нас и вскоре ушли очень довольные, чтобы приготовить кабана. Мы прошли сквозь покрытые ярко-красными цветами заросли гибискуса к большому дому на сваях. В дом поднимались не по лестнице, а по стволу старинной бронзовой пушки, свидетельницы тех дней, когда деревне приходилось отражать нападения морских пиратов. Влезли на платформу и вошли в просторную темноватую комнату, где вокруг гроба из железного дерева расселись на корточках соболезнующие. Гроб был вытесан из целого ствола дерева мербау и покрыт пятнами, потому что многие годы пролежал закопанный в землю под домом в ожидании того дня, когда смерть посетит семью. Поначалу гроб оставили открытым, чтобы друзья и родные могли взглянуть на покойную в последний раз, но теперь шел уже третий день, и крышку закрыли, а шов замазали расплавленной смолой дамара[11].
- Предыдущая
- 19/49
- Следующая
