Мусаси - Ёсикава Эйдзи - Страница 59

– Полегче! Не острием меча, а силой духа!

Сода Кидзаэмон в нижнем кимоно и хакама, восседая на возвышении, громовым голосом давал команды фехтовальщикам.

– Повторить! Пока не получается!

Тренировались два самурая, служившие при доме Ягю. Они упорно сражались, хотя уже обессилели и обливались потом, но по команде принимали боевые стойки и яростно набрасывались друг на друга.

– А-о-ох!

– А-а-ах!

В додзё Ягю новичкам не разрешали пользоваться деревянными мечами. Тренировались на палицах, специально изготовленных для овладения техникой Синкагэ. Это был длинный, тонкий кожаный рукав, набитый бамбуковой щепой, по сути дела, кожаная дубинка без рукоятки и гарды. Дубинка была безопаснее деревянного меча, но могла оторвать ухо или превратить нос в перезрелый гранат. Удары позволялось наносить по любой части тела. Разрешалось сбивать с ног противника ударом в горизонтальной плоскости и бить лежачего.

– Наступай, еще удар! Делай, как в прошлый раз! – гремел Кидзаон.

По правилам, заведенным здесь, человека не выпускали из додзё до тех пор, пока он окончательно не выбивался из сил. Новичкам приходилось особенно туго, их никогда не хвалили, но ругали за малейший промах. Рядовые самураи знали, как непросто попасть на службу в дом Ягю. Случайные люди долго не задерживались, а состоявшие при Ягю прошли тщательный отбор. Навыки фехтования получали даже простые пешие солдаты и конюхи.

Сода Кидзаэмон, разумеется, был настоящим мастером меча, который овладел техникой Синкагэ в юном возрасте и постиг секреты стиля Ягю под руководством самого Сэкисюсая. Добавив к этому несколько собственных элементов, он с гордостью говорил об «истинном стиле Соды».

Кимура Сукэкуро, конюший дома Ягю, был не меньший мастер, как и Мурата Ёдзо, который, хотя и управлял амбарами с провиантом, но не уступал самому Хёго в искусстве фехтования. Невысокого ранга чиновник, Дэбути Магобэй, занимался мечом с детства и сейчас был сильным фехтовальщиком. Князь провинции Этидзэн уговаривал Дэбути перейти к нему на службу, а Токугава из Кии пытался переманить Мурату, но оба остались с Ягю, не прельстившись на высокое жалованье.

Дом Ягю, находясь в расцвете благополучия, выпускал нескончаемое число великих фехтовальщиков. По меркам Ягю мастером меча признавался лишь тот, кто проходил все ступени безжалостных тренировок, доказав свою пригодность.

– Эй, ты! – окликнул Кидзаэмон проходившего мимо стражника, за которым, как ни странно, следовал Дзётаро.

– Здравствуйте! – весело закричал Дзётаро.

– Как ты оказался в замке? – строго спросил Кидзаэмон.

– Меня пропустил стражник на воротах, – простодушно ответил Дзётаро.

– Пропустил? – удивился Кидзаэмон и, обращаясь к солдату, спросил: – Почему привел мальчишку?

– Он сказал, что ему надо увидеть вас.

– По-твоему, достаточно его слова? Мальчик!

– Да, господин!

– Здесь не место для игр. Поскорее уходи отсюда!

– Я не играть пришел, а принес письмо, от моего учителя.

– От твоего учителя? Ты говорил, что он странствующий ученик фехтования?

– Взгляните на письмо.

– Оно мне ни к чему.

– Почему? Вы не умеете читать?

Кидзаэмон фыркнул.

– Прочтите, если умеете! – настаивал Дзётаро.

– Ну ты и пройдоха! Я не хочу читать письмо, потому что знаю его содержание.

– Тем более будет любезно с вашей стороны прочитать письмо.

– Ученики военного дела роятся здесь, как комары. Если я стану с каждым вежливо обращаться, у меня не останется времени ни на что другое. Мне тебя жаль, поэтому расскажу, о чем это письмо. Ладно? В нем говорится, что податель сего жаждет увидеть наш великолепный додзё, провести хотя бы минуту под сенью величайших мастеров меча что во имя всех, кто посвятил себя Пути Меча, он нижайше просит преподать ему урок фехтования. Примерно в таком духе.

Глаза Дзётаро округлились.

– Об этом написано в письме?

– Да, поэтому я не намерен его читать. Мне бы не хотелось слухов о том, что дом Ягю высокомерно отвергает всех, кто обращается в замок. – Кидзаэмон остановился, словно бы репетируя монолог. – Пусть стражник тебе объяснит. Учеников, приходящих в замок, пропускают в главные ворота. Затем они проходят через внутренние ворота направо, к зданию, которое называется Синъиндо. На нем есть деревянная табличка с названием. Обратившись к смотрителю, они с его разрешения могут отдохнуть там и остаться на ночь-другую. Перед уходом им выдают на дорогу немного денег. Иди со своим письмом к смотрителю Синъиндо, понял?

– Нет! – ответил Дзётаро, решительно тряхнув головой и выдвинув вперед правое плечо. – Послушайте, господин!

– Что еще?

– Не судите о людях по внешнему виду. Я не сын попрошайки.

– Признаться, язык у тебя бойкий.

– Почему бы вам не взглянуть на письмо? Вдруг в нем совсем не то, о чем вы говорите? Что тогда? Позволите мне обезглавить вас?

– Ну и дела! – рассмеялся Кидзаэмон. Его красные губы в густой черной бороде походили на треснувший каштан. – Тебе не видать моей головы!

– Тогда возьмите письмо.

– Подойди поближе.

– Зачем?

Дзётаро не без испуга подумал, что слишком занесся.

– Мне нравится твоя решимость любой ценой выполнить поручение хозяина. Я прочту его письмо.

– И правда, почему бы не прочитать? Вы ведь самый главный чиновник в доме Ягю?

– Ну и язык у тебя! Желаю, чтобы ты так же владел мечом, когда подрастешь.

Кидзаэмон сломал печать на свитке и углубился в послание Мусаси. Лицо его становилось все серьезнее. Дочитав, Кидзаэмон спросил:

– Кроме письма ты ничего не принес?

– Совсем забыл! Я должен отдать вам вот это.

Дзётаро достал обрезок пионового стебля из-за пазухи. Кидзаэмон вимательно рассматривал оба среза. Лицо его выражало удивление. Он не мог до конца понять смысл письма Мусаси.

В письме сообщалось, как служанка постоялого двора принесла цветок, привезенный из замка, и как Мусаси, изучая стебель, обнаружил, что срезать цветок мог только «незаурядный человек». Далее следовало: «Поставив цветок в вазу, я почувствовал его необыкновенную одухотворенность. Я понял, что непременно должен выяснить, кто срезал пион. Вопрос мой может показаться ничтожным, но я буду признателен, если через мальчика вы сообщите, кто из обитателей замка сделал такой срез».

И все – ни слова об отправителе письма, ни просьбы о поединке.

«Странное послание», – думал Кидзаэмон. Он снова внимательно осмотрел оба среза, но не нашел между ними различия.

– Мурата! – позвал Кидзаэмон. – Взгляни, видишь разницу между срезами? Один, кажется, более гладкий?

Мурата Ёдзо, повертев стебель, оглядел его со всех сторон и признался, что ничего не заметил.

– Покажем Кимуре!

Оба направились в контору, расположенную позади додзё, и предложили загадку своему товарищу. Кимура тоже удивился. Дэбути, оказавшийся рядом, сказал:

– Это один из двух пионов, которые старый господин Ягю срезал собственноручно позавчера. Сода, ведь ты был тогда с ним.

– Я видел, как он ставил цветок в вазу, но не был в саду, когда господин срезал его.

– Точно, это один из тех двух, срезанных им самим. Один пион поставил в токономе в своей комнате, а другой, вместе с письмом, отослал Дэнситиро через Оцу.

– Да, я помню, – ответил Кидзаэмон и принялся перечитывать письмо Мусаси. Вдруг он изумленно поднял глаза от свитка.

– Подпись «Симмэн Мусаси». Не тот ли Миямото Мусаси, который помог монахам Ходзоина расправиться со сбродом на равнине Ханъя? Наверняка он!

Дэбути и Мурата несколько раз перечитали письмо, передавая его из рук в руки.

– В почерке чувствуется характер, – сказал Дэбути.

– Да, – протянул Мурата, – человек, похоже, необыкновенный.

– Если в письме правда и Миямото смог определить, что пион срезан мастером, значит, ему ведомо то, чего не знаем мы, – сказал Кидзаэмон. – Старый учитель сам срезал цветок, но это определит только опытный глаз.