Вазкор, сын Вазкора - Ли Танит - Страница 23
- Предыдущая
- 23/56
- Следующая
– Тувек, прежде, чем ты пойдешь туда, куда ты идешь, лучше тебе узнать кое-что.
Я рассмеялся, я был немного пьян – от возбуждения, а не от вина.
– Ты думаешь, я не знаю своего урока?
– Я думаю, ты знаешь его достаточно хорошо, – сказала она. – Ты не знаешь другого.
– Чего же тогда? Давай, Котта, я ждал этого несколько дней. У ночи только часы, и я не хочу терять их здесь.
Она встала и приблизилась ко мне.
– В моей палатке, – сказала она, – эшкирянка говорила со мной, как женщина с женщиной в час нужды. Она из благородного рода, рыцари и супруги их королей. Она была подругой одного из золотых масок, которые бросились на свои кинжалы в крепости: принца. Она считала это почетным, а ты лишил ее этого…
– Это прошлое, – сказал я. – Теперь наступает будущее.
– Может быть. Птица в ее груди трепещет крыльями из-за тебя, но голова осуждает ее. У меня в доме много лекарственных эссенций и ядов. Есть маленький каменный кувшинчик, одна-две капли из него хороши против боли в ногах у стариков, но если больше одной-двух капель, сердце остановится. Твоя эшкирянка расспрашивала меня об этих вещах и, поскольку она будет женой сына вождя, я ответила ей.
У темноты выросли острые края, и вино скисло во рту.
– И что же, Котта?
– Каменный кувшинчик ушел с твоей невестой, – сказала Котта. – Она взяла его. Она знает, что Котта слепа, и думала, Котта не заметит. Но у Котты свой способ видеть.
Я застыл, отупев от ее новости. Ярость белой волной захлестнула глаза.
– Значит, она отравит меня, – сказал я. – Но умрет она.
– Колодец глубже, чем ты думаешь, – сказала Котта. – Я предупредила тебя, чтобы ты остерегался, но испытай ее прежде, чем действовать.
Я уже поднимался по тропинке.
Кровь барабанила в висках. Миллион уловок голубями кружился в моей голове. Примерно в шести шагах от моей палатки я представил, как я найду ее, она даже убийство затмит своей красотой. И я уже знал, как действовать, будто планировал целый месяц.
Я открыл полог палатки.
Свет внутри был неяркий. Ее волосы и тело казались сотканными из света. Она была в маске – мне предстояло снять маску в эту брачную ночь – но она сняла одежду и ждала меня, лежа на локте, одетая в свое тело, в другом одеянии не было необходимости. Это была городская поза, поза куртизанки в ожидании принца. Она показывала ее всю, и в то же время скрывала, превращая в тайну. Тени, извиваясь, скользили между ее бедрами; изгиб ее талии, подчеркнутый ее позой, был опоясан серебряным отсветом лампы. Ее волосы прятали ее груди и не прятали; в такт ее дыханию сверкающие пряди раздвигались подобно травам на морских волнах. В другой руке, опиравшейся на бедро, она поддерживала серебряную чашу, невестин напиток, который должна была предложить мне, символ ее самое.
– Видишь, воин, – сказала она, – я подчинилась вашим обычаям.
Если бы я вошел туда, пьяный от желания, возможно, я бы не усомнился ни в чем. Но сейчас я видел, что плод был слишком сладок, паутина сплетена так, чтобы поймать меня наверняка.
Мой нож надежно висел на боку. Сейчас посмотрим, думал я, и моя жажда утонула в черной ночи в моей душе. Но я подошел к ней с горящими от нетерпения глазами, как она и добивалась.
Я не проглотил ничего из того, что было в чаше, но сделал вид, что выпил немного. У напитка был странный запах, очень слабый. Я никогда бы не заметил, если бы не был предупрежден.
– Ваше городское вино горькое, – сказал я ей. – Оно никогда не казалось мне таким раньше.
Ее глаза под маской смотрели прямо. Она подготовилась именно к такой сцене.
– Тогда не пей больше, – сказала она.
– Чтобы хороший напиток пропал даром? – Я сделал вид, что снова проглотил его. Потом я протянул руку и снял маску с ее лица.
Она была очень бледна, этого она не могла скрыть, и губы у нее дрогнули. Глаза расширились в ожидании.
– Демиздор… – сказал я, как будто что-то меня удивило. Потом я выронил чашу, и разбавленное снадобьем вино пролилось на ковры.
Она сжалась в комок и отпрянула от меня.
Я достаточно насмотрелся на то, как мужчины умирали, так что был в состоянии имитировать смерть. Если бы она была не так взволнована, она бы вспомнила, что сердца мертвых не стучат, как мое, что, как бы ни было слабо дыхание, его можно заметить. Но она была так уверена, что убила меня, что не стала проверять.
Я смотрел на нее из-под век, холодея от ожидания, что она станет делать, и моя рука лежала неподвижно наготове, рядом с моим ножом.
Сначала она не двигалась. Когда же она пошевелилась, что-то блеснуло на ее щеках в свете лампы. Она плакала; я никогда не видел ее слез раньше, даже когда ее любовник заколол себя, даже когда я взял ее как рабыню или когда Чула изрезала ее расческой.
Она медленно подползла ко мне на коленях.
Женщины как-то говорили мне, что мои ресницы были гуще девичьих. Их густота, несомненно, сослужила мне службу, я мог наблюдать за Демиздор сквозь них без особого труда, а она об этом не догадывалась.
Она начала говорить на своем языке, но мое имя звучало в нем. Она раскачивалась, как женщины племени над своими мертвыми мужчинами, и когда свет лампы падал на нее, она была так красива, что я уже готов был выдать ей, что жизнь в трупе еще теплится. Но вдруг она наклонилась и схватила мой нож так быстро, что я не успел остановить ее.
На мгновение я предположил, что она разгадала мой обман и собиралась убить меня снова и наверняка. Но через какую-то долю секунды, так быстро, что я едва успел прийти в себя, я увидел, в каком направлении движется нож.
При этом я ожил. Она этого не ожидала, считая меня мертвым. Я схватил нож и отбросил его, дернул ее вниз и повернул так, что она оказалась подо мной.
– Что это? – сказал я хриплым голосом, как будто и вправду был полумертвый. – Убить меня, потом умереть вместе со мной? Это была бы прекрасная свадебная ночь.
Она не казалась напуганной, больше потрясенной, на что у нее была кое-какая причина.
– Меня предупредили, – сказал я. – Это было понарошку. Я не отравлен.
Если ты хотела, чтобы я был убит, зачем плакать по мне?
Она все еще плакала. Слезы скатывались в ее волосы.
– Двадцать ночей я собиралась с мужеством для этого, – сказала она. Я не могу жить с тобой. Но когда это было сделано…
– Ты не плакала и не умерла за своего мужчину в крепости, – сказал я.
Она закрыла глаза. Ей незачем было говорить мне. Несмотря на решение убить меня, она любила меня, и несмотря на мой гнев, я не мог убить ее, остановив ее собственную руку с ножом, намеревавшуюся сделать это.
Я провел рукой по плавным изгибам и впадинкам ее тела, лежавшего подо мной. Глаза ее плотно закрылись, а ее руки сжали меня по своей собственной воле.
– Ты сможешь жить со мной, – сказал я. – Вот увидишь.
После этого я никогда не боялся предательства с се стороны. Ей очень просто было бы прикончить меня в последующие ночи, когда желание было удовлетворено или когда я спал. Но она не сделала этого, и я знал, что она этого не сделает. Есть один верный способ, которым мужчина может привязать женщину к себе, такой же, каким она привяжет его, и той же веревкой. В тот час я получил доказательство ее любви. Я был уверен, что с враждой покончено навсегда.
Так Демиздор стала моей женой, хотя не такой, как остальные жены крарла. Прислуживали мне, содержали в порядке палатку, занимались приготовлением пищи, стиркой и починкой Асуа и Мока. Демиздор не носила даже кувшин к водопаду. Демиздор жила жизнью воина, презирая женскую работу, ходила со мной рыбачить, ездила на охоту так, как она сопровождала свою золотую маску в его войнах, хотя никогда не участвовала в сражениях; так что городские женщины были, кажется, наполовину мужчинами, если не воинами. Когда крарл увидел, как она скачет верхом на черном коне, которого я ей подарил, глаза у всех округлились, и они недовольно заворчали. Подавитесь, думал я. Хоть это мясо и хрящевато, будут куски и пожестче. Я подарил ей алое седло, а на уздечке были белые шелковые кисточки. Для верховой езды она также надевала мужские штаны. Это вызвало волнения. Она умела при необходимости прямо метнуть копье, но обычно довольствовалась тем, что наблюдала за мной.
- Предыдущая
- 23/56
- Следующая
