В поисках Белой ведьмы - Ли Танит - Страница 28

• Предыдущая
• 28/83
• Следующая

Беспокойство, копившееся здесь месяцами и даже годами, популярность Сорема и глупость императора были тем трутом, которому не хватало лишь искры. Повсюду, куда бы я ни кинул взгляд, люди надраивали обмундирование, тщательно подковывали лошадей, занимались боевой подготовкой. Смех и шумная возня выдавали напряжение нервного ожидания.

Даже шестеро жрецов, которые вышли из Ворот Лисы за час до полуденного колокола и выглядели как занозы в гуще солдат, не вызвали особых пересудов, их встретили только легкие ухмылки или торжественные маски на лицах часовых.

Эти шесть священников принадлежали к ордену Поедающих Огонь странной секте, у которой был храм или два в Бар-Айбитни. Ответвление от главной религии – поклонения Масримасу, – они заявили, что получают откровение от бога, глотая пламя.

Основная часть поклоняющихся огню правоверных масрийцев считала их ритуалы богохульством и, как правило, держалась подальше от оранжевых одеяний членов ордена.

Жрецы ехали на мулах и, как многие люди их знания, были весьма медлительны. Не спеша двигались они по широким улицам Пальмового квартала сквозь Ворота Крылатой лошади по Янтарной дороге, и не привлекали ничьего внимания, но в торговой части города нет-нет да и раздавалось проклятие или ругательство в их адрес, а маленькая девочка, продававшая фиги на Вселенском Базаре, неслышно подошла к ним и вежливо предложила свой товар как дар. Один из жрецов поблагодарив, отказался и зажал в ее кулачке медную монетку. Девочка, проявившая масрийское благочестие, была наполовину из хессеков. В Цитадели слуги были только масрийцами, и это радовало меня, но так как я сейчас искал хессеков, такое положение я не мог одобрить. Меня преследовал один и тот же образ – не Лели и не демон с головой кошки, даже не человек-тигр, которого я принес в жертву, – нет, это был ребенок, который вонзил в меня зубы, когда я хотел его вылечить, и пил мою кровь. Он стал для меня символом этого кладбища.

Запах Рыбного базара напомнил мне о том дне, когда я прибыл в Бар-Айбитни, о моих тогдашних простых планах, четких решениях, чувстве одиночества, собственной божественности и непобедимости. Все те же две рыбки блестели на столбах на фоне неба цвета ляпис-лазури, как и в то утро. Никаких видимых перемен, и повсюду – незаметные перемены.

«Вайн-Ярд» тихо качался у причала. Его паруса сняли, а попорченные погодой золотые и синие краски обновили еще по приказу Кочеса, который очень заботился о внешней красоте. Наемная охрана разбежалась и не потрудилась вернуться, когда я стал мишенью Баснурмона, а палуба кишела грязными детьми в лохмотьях, которые, как черные мартышки, дрались друг с другом и раскачивались на канатах. Побывали здесь и другие визитеры, так как я с первого взгляда заметил, что многих вещей недостает. Даже эмалевые крылья бога на форштевне исчезли, а румпель выдернули и утащили.

Лицо Бэйлгара под капюшоном перекосилось от отвращения.

– Тебе, пожалуй, надо воспользоваться магией, Вазкор, – грубовато-добродушно сказал он, – чтобы вырвать свою собственность из лап воров. Это бы их позабавило.

Я ничего ему не ответил: он не хотел меня обидеть, а велел двоим из своих людей найти коменданта порта и сказать ему, чтобы он возобновил охрану корабля чудотворца.

– Если он будет возражать, – добавил Бэйлгар, – скажи, что в этом заинтересован принц Баснурмон и ему не понравится, если что-нибудь будет испорчено. Это быстро приведет негодяя в чувство.

Два солдата, Бэйлгар и я взошли по трапу, оставленному каким-то безумцем, на палубу. Портовые дети-полукровки улепетывали во всех направлениях, некоторые даже прыгали в воду и плыли к причалам подальше от нас. Секунд за десять палуба очистилась.

– Дефицит хессеков, – сказал я Бэйлгару. – Мне теперь придется обшарить весь порт.

Мы заглянули всюду, даже в помещение для гребцов, теперь опустевшее. Рабы-гребцы воспользовались случаем и сбежали, но меня это не разозлило. Из каюты Чарпона унесли подушки, шелка, меха и даже позолоченную бронзовую статуэтку Масримаса.

Любовники-мужчины пользовались ложем и оставили следы своего пребывания, а гниющие фрукты приманили крыс, тараканов и других таких же гостей. Это было сделано всего лишь за одну или две ночи. Грустное зрелище.

С палубы меня позвал один из солдат. Я вышел и обнаружил еще одно грустное зрелище – фигуру, распластавшуюся на палубе и пытавшуюся спрятать голову под обшивку палубы, когда я подошел поближе. Это был не кто иной, как мой верный и преданный Лайо.

– Я нашел его в кладовке, господин, – сказал мне солдат. – Он подумал, что я подонок Баснурмона, и поднял шум. Напуган темнотой, хотя сидел там все это время, и до смерти боится вас.

Я велел Лайо подняться, что он в конце концов и сделал. Задыхаясь, он рассказал, как спасся бегством из моего дома, когда туда вломились стражники-осы, как искал укрытия на «Вайн-Ярде», ибо никакого другого места в городе он не знал. Он был слегка не в своем уме, боясь всего на свете, а главное – меня, вспоминая, как он дважды убегал в ту ночь, когда я отправился в Бит-Хесси.

Я смотрел на него без всякой жалости и видел только то, чем я мог воспользоваться, если только он перестанет всхлипывать. Его жизнь в моих руках, не так ли? Так пусть он ее заработает.

Я отвел его к перилам. Мне не хотелось пользоваться своей Силой, но здесь ее требовалось немного. Я слегка загипнотизировал Лайо. Всхлипывания прекратились, и я почувствовал, как его мозг трепещет под натиском моего. Я тихо заговорил с ним.

Я знал, что Бэйлгар и солдаты стоят рядом, таращась на нас и не понимая, что я затеял, но полагая, что это какой-нибудь колдовской прием, хранили молчание.

Лайо ушел с корабля и из порта, направляясь на запад. Я был убежден, что на пристани за мной наблюдали. Его проводят до места, поскольку он идет от меня. Я думал, что его не убьют, так как Лайо был не масрийцем, а симейзом, человеком из родственного хессекам народа.

Он скажет им, что их мессия после борьбы с собой покорился их воле, своей судьбе и поведет их.

Шайтхун-Кем, Бог, ставший видимым.

Бэйлгар повернул ко мне свое лицо, покрытое грубым красным загаром, уже не такое добродушное. До этого он только слышал о моих намерениях.

– Дело сделано? Ну что ж, ты знаешь, что затеял. Как они дадут тебе знать, когда будут готовы?

– Лайо скажет им, что я обитаю в Цитадели. Он должен сказать, что я пользуюсь дружбой с Соремом, чтобы защитить себя, усыпить подозрения масрийцев и выяснить силу и слабость вашей армии. Хессеки знают, что я спас Сорему жизнь, а остальное само собой разумеется. Если хессеки будут иметь доступ ко мне в Цитадель, они дадут мне знать.

Бэйлгар взглянул на своих солдат и снова на меня.

– Я рад, Вазкор, что вы не имеете желания быть мессией Бит-Хесси. Я полагаю, что нет. Ну, теперь я могу спокойно спать по ночам.

– Я много чего хочу, – сказал я ему, – но не этого.

Предполагаю, что мой взгляд и голос были убедительны. Он мне поверил.

Выбравшись из трясины, я нашел в Цитадели здоровую атмосферу. Две квадратные мили, облицованные бронзой внешних укреплений, охраняемые часовыми в красно-белой форме джердов, были как спящий щит против хессеков. И хотя я даже самому себе не признавался, как боюсь хессеков и того, что они со мной сделали, превратив меня в бессильное неуклюжее животное, редкий ночной час проходил без сновидений, напоминавших об этом. Обнаружив паутину в нише стены Двора секир, я обрушился на ничем не провинившегося паука и его липкое кружево, как ребенок, съежившись от страха и злости.

Прошли еще два дня – десятый и одиннадцатый день моего пребывания в этой стране (лишь одиннадцать дней, а сколько всего случилось!). К этому времени мы как могли тщательно разработали предварительный план. На столе кедрового дерева были развернуты старые карты с тысячами улиц и дорог Бар-Айбитни: они вели от ворот, выходящих на болото на западе, к старому укрепленному обрыву у моря на севере, за виноградники на востоке и в разворачивающиеся на юге пригороды. Кампания была разработана как план военных действий еще до того, как мы точно узнали, по каким дорогам пойдут хессекские оборванцы. Бэйлгар, жуя изюм, предложил пустить этих крыс всех по одной дороге, чтобы было легче их уничтожить; Денейдс и Дашем потребовали еще одну засаду в другом месте; а Ашторт, командир пятого джерда, подал резкий голос в защиту моего мнения: если пожертвовать крысам небольшую часть города, потом наверняка город будет чрезвычайно благодарен спасителям, а спасение, пришедшее слишком скоро, может и не восприниматься как спасение. Против этого возражал Сором. Я ошибся, определяя размеры его амбиций, так как его честная натура и сострадание, в котором он был воспитан, не допускали возможность такой ситуации. Он сказал, что не желает видеть резню и насилие на улицах. И все это время он, как настоящий гедонист, пользовался возможностью лишний раз взглянуть на девушку-музыкантшу с гиацинтовыми локонами, распущенными по лютне, на которой она наигрывала, сидя в углу комнаты. В Цитадели было несколько женщин. Это были свободные женщины и с ними хорошо обращались, хотя, думаю, по ночам они редко бывали одиноки. Я не видел мальчиков для любви, но, подобно большинству армий, в этой были Свои традиции в таком деле.

• Предыдущая
• 28/83
• Следующая