В поисках Белой ведьмы - Ли Танит - Страница 22

• Предыдущая
• 22/83
• Следующая

Первой двигалась фигура в черном – человек на четвереньках, – его голова была, как у зверя, опущена вниз, на шее – ошейник. За ним, держа поводок, шел другой, тоже в черном, но во весь рост; его лицо было украшено узорами, как мне показалось, из граненых изумрудных бусин. Последней шла женщина.

В ее волнистых волосах извивались гадюки – украшение из полированной бронзы, имевшее достаточно натуральный вид, а в дрожащем свете – и слишком натуральный. Казалось, змеи шевелятся. На женщине было платье из очень тонкого льняного полотна, свет факелов проникал сквозь пего, как сквозь воду, освещая ее серебристое тело. Пояс на талии, украшенный зелеными и алыми драгоценными камнями.

Она остановилась, закрыла лицо руками и склонилась передо мной. На ней не было ни покрывала, ни косметики. Когда она подняла глаза, я узнал ее.

Это была Лели.

Человеческое существо на полу зарычало. Оно подняло лицо, раскрашенное черными отметинами, как у тигра, края его зубов были заострены, а дикий взгляд блуждал. Он был одержим навязчивой идеей, случайной или намеренно вызванной, и представлял себя зверем. Со мной заговорил человек с маской из зеленых бусин, державший зверя.

– Добро пожаловать, повелитель. Мы рады, что ты здесь, рады, что ты пришел по своей воле.

– А она тоже по своей воле пришла? – спросил я.

Лели улыбнулась, и холодные пальцы пробежали по моим плечам. Эта девушка, которую я создал из старческой плоти, была действительно красива. Даже слишком красива, если вспомнить, что было вначале. Это чистое алебастровое лицо, как у новорожденного младенца, ничем не тронутое.

– Она должна быть нашей жрицей, – сказал мужчина. – Нашим символом.

– Символом чего? – спросил я.

– Она была стара – ты сделал ее молодой, сильной, благословил ее. Хессек тоже стар.

– И мне надо сделать хессека молодым и сильным? Потому что я – бог-дьявол, которому вы поклоняетесь.

Я заметил, что изумрудные точки на щеках и на шее мужчины были не бусинами, а сушеными блестящими жуками, которые сверкали в свете факелов. Он, вероятно, был кем-то вроде жреца, и жуки-украшения на его лице и человек на поводке должны были служить знаками его власти. Похоже, это был мой жрец. А Лели – моя жрица.

– Даже ты, повелитель, – сказал он, – можешь не знать своего предназначения, воли того, который в тебе. Если ты позволишь, мы проводим тебя во Внутренний покой и узнаем это.

– А если я не позволю? Вы же знаете, что я могу убить вас на месте, да и всех других, кто может прийти за мной.

– Да, повелитель, – сказал он.

Из-за насекомых было трудно определить выражение его лица. Я слышал, как масрийцы с презрением говорили, что все хессеки на одно лицо, и сейчас, в рассеянном тусклом свете похоронного зала, это казалось правдой. Этот человек был скорее олицетворением своей расы, чем индивидуумом. Внимательно глядя на него, я подумал, что не узнаю его, когда он снимет свои украшения.

Ответ для меня нашла Лели.

– Всемогущие любопытны к людям, – сказала она. – Иди с нами и удовлетвори свое любопытство.

Я еще не слышал ее девичьего голоса. В ней не осталось ничего от прежней Лели. Ее слова были изящны, изменился даже ее мозг, который создавал слова. Я еще подумал, а помнит ли она, какой была раньше, помнит ли свою несчастную жизнь горбатой проститутки, немощной продавщицы сластей. А что касается ее предложения, то я не мог противиться вязкому неотвязному желанию посмотреть, что там будет, тому самому желанию, что привело меня сюда.

И даже моя сообразительность не подсказала мне, что они околдовали меня.

– Хорошо, – медленно сказал я. – Тогда идем.

Мужчина, мой жрец, поклонился мне, потом Лели, а когда он заговорил с ней, я услышал, что он добавляет почтительное хессекское «йесс».

– Вы мудры, Лели-йесс.

Она улыбнулась, и ее улыбка мне не понравилась.

Священник вышел, она за ним. Я последовал за ней по очередному коридору, душному и вонючему, каким только и может быть место для могилы, и под ворчание человека-тигра на поводке я сказал ей в спину:

– Продолжай быть мудрой, бабушка-девочка, не выкидывай фокусов. – Ты несправедлив ко мне, – сказала она. – А потом, чего тебе бояться, тебе, который храбр и ужасен? Мне сказали, что ты сегодня вечером спас жизнь храгонского принца. Что, Сором твой любовник, что ты так мил с ним? Я думала, Вазкор – мужчина для женщин.

Ее одеяние из газа показывало мне все, что могло, но она была девушкой, которую я не хотел и никогда не захочу. При мысли лечь с ней я почувствовал нечто вроде отвращения. Я понял по ее походке, что она об этом не догадалась.

– Как я и просила, ты сделал меня невинной. И я еще не тронута. Разве ты не мужчина для женщин, Вазкор?

– Для кого как, – ответил я. – Мужчина не для тебя, женщина.

Нет более быстрого способа сделать из женщины врага. Вы можете говорить ей, что она холодна или что она сука, но пока вы ее желаете, она все вам простит. Но скажите ей, что она – чудо света и покажите ей холодный пах, и она будет ненавидеть вас, пока не погаснет солнце. Это я понимал достаточно хорошо, но я мало считался с Лели и ненамного больше – с ее людьми. В любом случае, это была простая честность, и испытание, которому они собрались меня подвергнуть, ничего бы не изменило.

Она больше ничего не сказала, и я тоже молчал.

В течение девяноста с лишним лет в Бит-Хесси существовало пророчество; мне потом рассказал о нем священник. Как и другие народы, под гнетом завоевателей превратившиеся в рабов, нищих и отверженных на своей родной земле, они мечтали о спасителе, который избавит их от угнетателя и на миллионе могил масрийцев восстановит древнюю империю хессеков. Они сбросили своих бывших богов, которые не защитили их, даже самого морского демона Хессу, мифологического основателя Бит-Хесси. Хотя хессекские моряки и рабы по-прежнему служили мессы и приносили жертвы божествам океана, полей и погоды, никаких остатков этой прежней религии не сохранилось в старом городе на болоте. Метрополис во тьме уходил в землю, и его таинства вместе с ним.

Раса хессеков была старой, она доживала свой век. Начали поговаривать, что когда засохшее дерево даст зеленые побеги, явится спаситель хессеков; при тех обстоятельствах это был достаточно циничный афоризм, но с годами рабства он приобрел наивно-благочестивый оттенок. Однако Лели – засохшее дерево – оделась зеленой листвой девичества. Ненамеренно я воплотил их мечту, использовав Лели как пешку в своей игре. Когда в Роще она подошла ко мне, шепча о своей юности, я решил, что это ее боги вверили ее моим рукам. Может быть, так оно и было.

Внутренний покой, казалось, лежал в самом сердце кладбища, попасть в него можно было через лабиринт проходов, ведущих между склепов и саркофагов, где на вас злобно смотрели сложенные горками черепа, а воздух был насыщен запахом гнили.

От причудливого приветствия по окончании пути я ждал какой-нибудь угрозы, и не ошибся. Арка открыла большое пространство, вокруг стен сплошной толпой стояли священники в черном и жители Бит-Хесси в лохмотьях.

В центре было пусто, там горела бронзовая лампа на высоком треножнике, по хессекской традиции – открытая. Впереди меня прошла Лели и священник со своим неприятным любимчиком. Когда я вошел, толпа издала резкий крик, разбившийся о высокую кровлю. В нем ощущалась затаенная истерия, я слышал, в подобное состояние впадали женщины в крарлах во время похоронных песнопений. Мне очень не понравился сам тон, так что я даже не сразу понял, что они кричали. А они снова и снова кричали одно и то же: «Эйулло йей с'уллу-Кем!» (Невидимый бог стал видимым в своем сыне!) Больше, чем однажды, я назвал себя богом, на то у меня были причины.

Но я похолодел, встав лицом к лицу с ордой фанатиков и слушая их выкрики. Это было все равно, что стоять в пороховом погребе Эшкорека и высекать кремнем искры.

Я подумал: «Они меня здесь проверяют. Если я обману их, они придут в неистовство; если я тот, кого они ждут, то же самое неистовство выплеснется мне в лицо». Я не знал, как именно они собрались меня проверить. Глядя на их безумный пыл, можно было ожидать чего угодно.

• Предыдущая
• 22/83
• Следующая