Причастие мёртвых - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 8

— А он милый, — сказала Лэа, — забавный. Слушай, зачем он красится?

— Милый? — Мартин продирался сквозь ряды очень красивых и нечитаемых букв, и ему вовсе не казалось, что Заноза милый, милые люди так не пишут. — Посмотри, он написал, что наркоман.

— Где? — Лэа заглянула в анкету.

— Вот, — Мартин ткнул пальцем. — Героиновый наркоман.

— Бывший наркоман, ты читай, в прошлом году соскочил с иглы, — Лэа тоже провела пальцем по строчкам. Ей почерк Занозы давался легче: Лэа свободно читала на немецком, в том числе и рукописные тексты, а эти буквы, они точно были немецкими.

— Не бывает бывших наркоманов.

— Да ладно, был бы он наркоманом, он бы об этом не написал. И… о, а это что? — Лэа зачитала вслух: — Повышенная эмоциональная возбудимость, агрессивность, жестокость, подавленный инстинкт самосохранения.

— Это он правду написал, — пробормотал Мартин. — Слушай, нам кто-нибудь когда-нибудь в этих анкетах правду писал?

— Остальным работа нужна была, — Лэа хмыкнула, — а Занозе, по ходу, не очень. Ладно, зато он вежливый.

— Да?! — Мартин оторвался от текста и удивленно взглянул на жену. — Вежливый?

А ведь правда, кстати. Если вспомнить, то в присутствии Лэа Заноза ни разу не выругался. Мартин уже успел решить, будто он без мата не разговаривает, но в «СиД» упырь говорил мало, однако без ругательств и вообще совсем другим тоном, чем с ним.

Ага, но при этом успел попрекнуть Лэа ее поведением. И Лэа за это должна была бы пинками выгнать его из агентства или предложить такую работу, чтоб он сам ушел и зарекся возвращаться. А что она? Она говорит, Заноза милый. Вежливый. 

— Инсектофобия… — читала Лэа вслух избранные моменты, — пирофобия, повышенная чувствительность к свету. Слушай, я не пойму, а нам от него какая польза? Кроме того, что он хороший мальчик. Кстати, он красивый, заметил? — она покосилась на Мартина и прохладно добавила: — Даже не сомневаюсь. Но господину Эрте-то он зачем мог понадобиться? А, вот: может, в этом дело? Почитай вот тут: возраст по календарю сто шестнадцать лет от афата, возраст по крови — восемьсот лет. Не понимаю, что это значит, но «возраст по крови» звучит очень по-вампирски. Готичненько так. А восемьсот лет это, по-моему, солидно. Может, господину Эрте его кровь нужна? Он еще больше, чем ты, выпендривается.

— А как старая кровь связана с тем, что Эрте выпендривается? — Мартин откинулся на спинку кресла, потер виски. Сил уже не было разбирать этот почерк. Лэа может прочесть, вот пусть читает, тем более что ей и самой интересно.

— Да у вас все с кровью связано. Все понты, ахъ, я не человек, я исчадие зла. Господин Эрте кровь пьет, я видела. А зачем? Ему это не надо, он же обычную пищу может есть. Заноз, — она помахала рукой появившемуся в дверях упырю, — ты можешь обычную пищу есть?

— Этого вопроса в анкете не было.

— Я для себя спрашиваю, а не для анкеты.

— Что значит обычную? — Заноза, не снимая плаща, прошел через кабинет и сел в свое кресло.

— Человеческую! — Лэа взглянула на Мартина, закатила глаза. — Человеческую еду! Картошку там, бифштексы… ты же англичанин? Что у вас едят? Овсянку, например?

Размазанный мейк добавлял Занозе выразительности: взгляды получались до того красноречивыми, что, наверное, упырь мог вообще не разговаривать, а только смотреть. Сейчас он показался таким растерянным и озадаченным, что Мартину его даже жалко стало.

— Я не могу есть человеческую пищу… я, правда, не уверен, что правильно тебя понял. Я же вампир, вампиры пьют кровь.

— А ты пробовал? Откуда ты знаешь, что не можешь?

— Нет, я не пробовал. Мне противно. Лэа, видишь ли… — в тоне Занозы ясно слышалось непроизнесенное «как бы тебе объяснить-то такие простые вещи?» — во мне такая старая кровь, что ничего от человека не осталось сразу после афата. Некоторые вампиры сохраняют в себе людей, и они могут есть человеческую еду, только не могут ее усваивать. Им нравится вкус, запах… что там еще? В общем, что-то, ради чего они готовы терпеть необходимость избавляться от съеденного, прежде чем оно начнет портиться, или готовы пережигать кровь на то, чтобы пища превратилась в какие-то крохи силы. Я ничего человеческого не сохранил — мой ратун был слишком старым для этого, и он сам давно уже стал нелюдем, поэтому мне интересна только кровь.

— И ты тоже выпендриваешься, — подвела итог Лэа. — Мартин, я тебе вот об этом и говорила. Мы нелюди, мы пьем только кровь, ахъ, мы исчадие зла!

— Но ведь не добра же, — сказал Заноза резонно. — Демоны и вампиры, какое же это добро?

— Да ну вас обоих, — к разочарованию Мартина, Лэа соскочила у него с колен и пересела на стул рядом, — давайте лучше посмотрим, что там господину Эрте надо. Кроме старой крови, — она фыркнула. — Там точно было что-то про вампиров.

В письме Эрте действительно упоминались вампиры, но не в буквальном смысле. Лорда Алакрана интересовал некий артефакт из мира Белого бога, причем с одной из Земель. Потир одиннадцатого века от Рождества Христова, использовавшийся для причащения священников. Вот их-то Эрте вампирами и обозвал. Шутить изволил.

Мартин слабо разбирался в христианстве, однако слышал, что христиане пьют кровь своего бога, его человеческих воплощений, поэтому насчет вампиров Эрте был отчасти прав. Но потир хранился в частном музее в городке Гайлу, и для чаши, в которую наливали кровь бога, охранялся как-то слабенько. Почти никак.

Заноза, услышавший название города, оживился: 

— В Гайлу замок есть, Пильбьер.

— Как раз в нем и музей, — подтвердил Мартин, открывая вложенные в письмо фотографии и видеозаписи. — Замок Пильбьер, частные владения, частная коллекция. Этот потир — самая древняя вещь в экспозиции, хоть и не самая ценная.

— Хозяин мсье Брузар? — Заноза как будто не мог определиться, задает он вопрос или утверждает.

— Хозяйка. Анделин Клюгер. Американка, но давным-давно живет во Франции. Что-то не так?

Показалось, будто Заноза на секунду вообще отключился от происходящего. Но только показалось, потому что упырь пожал плечами и безмятежно улыбнулся Мартину поверх экрана:

— Значит, не мой мир.

— Миров бесконечно много, — Мартин надеялся, что Заноза правильно поймет слово «бесконечно», но вообще-то его никто никогда не понимал правильно. — Шансов, что ты попадешь обратно в свой, почти нет. Один из ста.

— Один из ста это не так уж мало. Я так думаю, ты знаешь, что такое бесконечность, но не знаешь, что такое теория вероятности, и соотношение назвал для красного словца. А мне всегда казалось, что теорию вероятности придумали демоны. У Бога все куда проще, всегда одно из двух.

— Ты хочешь вернуться? — Мартин отвлекся от письма и фотографий. — Мне показалось, ты сразу понял, что застрял на Тарвуде навсегда.

— Мне есть к кому возвращаться, так что да, хочу.

Заноза вновь перевел взгляд на экран, дав понять, что разговор окончен.

Ну что ж, это его дело.

Мартин почувствовал легкое разочарование от того, что и  этот новичок оказался таким же, как остальные. Ему тоже нужно уйти с Тарвуда, у него тоже дела в родном мире. И у него тоже не хватило ума сразу понять, что возвращение невозможно.

На весь музей было шестеро охранников, дежурили они по одному и только по ночам. Днем хватало двух присматривающих за экспозицией женщин: матери и дочки. Мать заодно служила в Пильбьере экономкой, а дочь вообще училась в соседнем городе и в музее работала по выходным и на каникулах.

— Объясните мне про кровь бога, — попросил Мартин, так и эдак повертев изображение чаши и не найдя в ней особой красоты. — Предметы, в которые ее наливают, должны быть переполнены силой. На Земле так много воплощений Белого бога, что такие предметы мало ценятся? Или бог, разделившись на множество воплощений, сделал свою кровь очень слабой? Почему потир охраняют так плохо?

Молчание было ему ответом.