Причастие мёртвых - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 54

Хотела ли она? Да она об этом и мечтала! Только никогда не думала, что победить и убить — это разные вещи.

Клуб заполнялся постепенно, медленно — люди приходили по одному, редко вдвоем. Все приглашения были личными, и Зуэль не одобрял попыток привести с собой кого-то, не включенного в списки. Даже если это были супруги или близкие друзья приглашенных. Нужны были веские доводы, чтобы он согласился принять в «Нандо» нового гостя. Основной состав формировался несколько лет, помещение было не резиновым, а, главное, неясными оставались критерии, по которым Зуэль решал, для кого он хочет танцевать, а для кого не станет ни за какие деньги.

Он вообще не танцевал за деньги.

Мартин весь вечер наблюдал за Занозой. Наблюдал за упырем в естественных условиях. Или почти естественных. Чужой мир, чужая страна, чужой язык — все чужое, но это чужое в сотню раз ближе и понятнее Тарвуда. По крайней мере, тут все люди, нет ни фей, ни эльфов, ни орков. Ни гоблинов, которые на Тарвуде нет-нет да попадались на воровстве по погребам и курятникам, куда делали подкопы из своих пещер.

Вспомнив о гоблинах, Мартин понял, что в Москве для Занозы условия — естественней не придумаешь. 

Тот и чувствовал себя как дома. Держался с той уверенностью, что составляла немалую долю его обаяния. Здесь, так или иначе, все знали всех, и Мартин, хоть и недолюбливал тусовки, к большинству гостей Зуэля относился неплохо. Эти люди, очень разные, знали толк в танцах и музыке, а общаться с ними о чем-то сверх того не было необходимости. В «Нандо» приходили не поговорить, а посмотреть. В общем, ненапряжная компания. То, что надо нелюдимому демону.

Но не Занозе. О, нет, только не ему.

Люди, с которыми Мартин за годы знакомства не поговорил в общей сложности и пятнадцати минут, люди, которых он считал такими же необщительными, как он сам, с Занозой разговаривали так, как будто знали его всю жизнь. Со всеми его браслетами и кольцами, с облупившимся черным лаком на ногтях, с невыразимым акцентом. Акцент, кстати, оказался вовсе не чудовищным, вопреки мнению не раз уже помянутого Хасана. Акцент был трогательным, он не отталкивал, он забавлял. А чтобы разобрать слова, слушать Занозу приходилось очень внимательно. В нем все, вообще все было нацелено на привлечение внимания. Он же сам об этом говорил. Вызывающая одежда, вызывающий вид, украшения, мейкап. В Москве еще и акцент.

Косметику Заноза смыл, но синие, прозрачные глаза притягивали взгляд и без черной подводки.

Да, вампиры относились к тем существам, которые разговаривают с едой. Но понимание этого не делало вампирское обаяние менее убедительным. К тому же, вряд ли Заноза собирался есть гостей Зуэля. Ему внимание нужно было. Интерес, восхищение, влюбленность. И он легко получал все, в чем нуждался.

Мартин поймал взгляд Зуэля. Танцор, уже загримированный — в черно-белом трико, с белым гримом, нанесенным на половину лица — вновь присел за их столик. Он тоже следил за Занозой, который сейчас, улыбаясь, посмотрел в сторону Мартина, что-то рассказывая трем своим собеседникам. Коммуникатор пискнул — в почту пришла визитка. Потом еще две.

— Ты его секретарь? — поинтересовался Зуэль, знавший какой сигнал настроен у Мартина на оповещение о визитных карточках.

— Я его работодатель.

— Это бросается в глаза. Но не расстраивайся, они все рады к нему в секретари податься. А ты так не умеешь, n'est-ce pas?

— В секретари не умею, — буркнул Мартин. — Ты сам-то! Я за все пять лет, не слышал, чтоб ты столько по-французски говорил, сколько сегодня.

— Хотелось сделать Занозе приятное. Французский ему нравится больше русского, к тому же, на французском у него гораздо лучше произношение. Вы — демоны разной породы. Он очарователен, но наверняка, не умеет убивать так же хорошо и быстро, как ты.

— Умеет.

— Ну, тогда, не с таким удовольствием.

— Шел бы ты, Зуэль… танцевать.

— Сегодня не я звезда вечера.

— Да ладно уж. Заноза уступит. Он вежливый. Настоящий англичанин. 

Был ли Заноза, на самом деле, вежливым, Мартин, конечно, не знал. Не настолько еще хорошо он изучил этого упыряку. Но Зуэль мог не переживать о том, что внимание гостей сосредоточено на ком-то, кроме него. Он и не переживал, он выделывался, уверенный в себе настолько же, насколько был уверен Заноза. Хотя, знай упырь о том, что, оказывается, этим вечером соперничал с Зуэлем, наверняка, удивился бы. Уж кто точно знал, что это место и эти люди принадлежат чернокожему танцору, так это он. Мартину так казалось.

То есть, он не мог представить себе, чтоб Заноза, вообще, с кем-то в чем-то соперничал. «Я лучший» не подразумевало конкуренции.

Но когда вечер вплотную подошел к границе с ночью, когда погас свет в зале, и выхваченным из тьмы остался лишь подиум в центре, тогда пришло время Зуэля. А Заноза, из неотразимого и безмерно обаятельного покорителя сердец превратился в заинтригованного происходящим мальчика. В ребенка в цирке, ожидающего, когда начнется сказка.

Он не был ребенком. Он был циничным, наглым, самоуверенным кровопийцей. Но это ничего не меняло. Циничный, наглый, самоуверенный кровопийца не верил в магию, но безоговорочно верил в волшебство. Интересно, кого следовало благодарить за это? Его ратуна? Или того турка, Хасана? И кому из них следовало отрезать голову за то, что парень как ожогов боится прикосновений?

Как танцевал Зуэль, Мартин видел много раз. Но это всегда был другой танец. И всегда смотреть на Зуэля можно было бесконечно. Каждое его выступление было как небольшой, но завершенный и совершенный балет. Действо, в котором любой жест нес красоту и смысл, и множество подтекстов. Заноза не зря ожидал чуда, не зря верил в волшебство. Зуэль был Мастером. Где-нибудь в других мирах, где довелось побывать Мартину, его назвали бы чародеем. Чародеем танца. 

Сегодня темная ночь опустилась на «Нандо», беззвездная и безлунная. Странное, страшное подземное сияние очертило худой, ломаный силуэт. Черный и как будто плоский. Ожившая тень. Чья-то темная половина. Тень выгнулась, угловатость сменилась гибкостью и пластикой просыпающейся в тепле змеи. И метнулась вперед, вверх, сразу во все стороны… одна, две, три — десяток теней, разящий удар, нанесенный одновременно во всех направлениях. Змея, кобра, или какая-нибудь еще ядовитая, жуткая тварь, пришла в ярость, едва пробудившись. Этот танец Зуэля был танцем смерти, никогда раньше Мартин не видел ничего подобного. Но… так было всегда. Зуэль не повторялся.

Правда, и ничего настолько страшного он раньше не танцевал.

Мартин не видел противников мечущейся по сцене змеи, но очень хорошо представлял их. Танец давал волю воображению, и одновременно не оставлял места для иллюзий. Представить можно было лишь то, что задумал Зуэль, лишь то, что он хотел показать. У змей не бывает когтей, но эта змея… это чудовище, демон, когтями разрывало врагов… Нет! Не врагов.

Добычу.

Он не стал бы есть убитых, Мартин знал — штез! он знал себя, — он убивал просто ради забавы, ради утоления злости, ради того, чтобы получить удовольствие. Но все равно они были добычей. Не врагами. Не равными. Игрушками, в которые демон заигрался и… сломал. Потому что ломать интереснее, чем просто играть.

Мартин посмотрел на Занозу и натолкнулся на взгляд в упор. Упырь не смотрел на сцену, он видел Зуэля, это несомненно, он увидел все, что должен был, и поэтому смотрел на Мартина. Удивленный, но ни капли не испуганный. Во взгляде был сияющий, чистый восторг. Как тогда, на Тарвуде, у фонтана, когда Заноза спросил про крылья.

Мартин пообещал себе, что когда-нибудь свернет Зуэлю шею. Потому что… нельзя так с детьми. Нельзя, и все!

И тут черный силуэт стал белым.

По залу прокатился тихий изумленный шепоток — грим Зуэля видели все, но преображение все равно оказалось неожиданным. Если черный демон, черная хищная тварь, была змеей. Змеем. То белый… кто? ангел? в нем безошибочно угадывался кот. Кот. Не тигр, не лев, даже не леопард какой-нибудь или, там, хотя бы ирбис. Это был кот настолько белый, настолько домашний и настолько породистый, что слезы на глаза наворачивались от умиления. Глаза Зуэля сверкнули синим, так что Мартин вздрогнул. Похоже, теперь была его очередь смотреть на Занозу. А тот уставился на сцену, недоуменно и недоверчиво.