Причастие мёртвых - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 48

Вот он, тот самый. Галактики, созвездия, звезды, планеты, смена ночи и дня, река времени, по которой можно идти в любую сторону.

Нужен полдень. Полдень в Москве.

Занозу окружило яркое свечение портала, и Мартин шагнул в этот круг, чтоб оказаться на Земле вместе с упырем.

— Лэа, ты идешь?

— В «Нандо»? Да нафиг мне сдались стая шлюх и черномазый педик? Как только накормишь Занозу, сразу назад, понятно? Мы еще…

Остальное Мартин не услышал. Портал открылся, предутренний полумрак сменился глухой темнотой. Полдень-то полдень, конечно, но портал Мартин открывал в ванную своей комнаты в «Нандо». Оно и к лучшему, что темно. Слишком уж у Зуэля своеобразные представления об интерьерах. Нервному, вооруженному вампиру лучше без подготовки вокруг не смотреть.

«Домати», система домашнего контроля, откликнулась на сигнал его телефона, и на стене подсветился сенсорный пульт управления. Мартин первым делом затемнил окна, не удовольствовавшись этим, опустил еще и портьеры. Содрогнулся, вспомнив, как они выглядят, но решил, что в данный момент физическое здоровье Занозы важнее психического. Теперь из ванной можно было выходить. И вытаскивать разъяренного упыря, между прочим. Как бы так об него не оцарапаться?

— Это бедлам или бордель? — прошелестело из-под ног.

— По вечерам — бордель. Но сейчас полдень, — приоткрыв дверь, Мартин убедился, что темнота в комнате рассеивается лишь розовато-золотым светом напольных ламп, — ты тут что-то видишь, что ли?

— Я как сова, — голос у Занозы был какой-то умирающий, — ни хрена не вижу, когда светло, зато в темноте — как днем.

Он снова замолчал. Мертвый вампир, мит перз, не дышит, вообще никаких звуков не издает. Как понять, он в сознании или все, вырубился? И, вообще, как узнать, бывают ли вампиры без сознания?

— Пойдем в комнату, — Мартин наклонился к светлому пятну, рассудив, что это беловолосая макушка, — давай я тебе помогу.

— Давай ты не будешь меня трогать, — очень вежливо и все так же тихо откликнулся упырь. И через долгую-долгую минуту, прошедшую в полной тишине, которая так напрягала Мартина, заговорил снова: — ладно… я, по ходу, вообще двигаться не могу. 

У Мартина к Занозе было даже больше вопросов, чем у Лэа к нему самому. Но главным сейчас казался вопрос: «кто это был?» Не потому даже, что противоестественно видеть неугомонного и неукротимого упыря в таком состоянии, а потому, что у Занозы на Тарвуде не было врагов. Уже были друзья, или, по крайней мере, приятели — с его-то обаянием заводить друзей, плевое дело, — но врагов не было. Никому он не успел перейти дорогу, ни с кем не зацепился, никаких правил не нарушил, ни гласных, ни подразумеваемых по умолчанию. Так почему тогда? Или он сам, оголодав, не справился с кафархом, и тот набросился на первых же попавшихся живых?

На двенадцать вооруженных человек? В Ларенхейде? Глухой ночью?

Мартин поднял Занозу на руки. Тот закостенел, легкий, весь какой-то твердый и колючий. Поневоле вспомнился прошивший его арбалетный болт — показалось, что под плащом сплошь острая сталь.

Пять шагов до кровати. Бордель это или дурдом? Закономерный вопрос, если оглядеться. Кругом резное дерево, искусственное, но неотличимое от настоящего; бесы лыбятся с подлокотников кресел, лезут по ножкам столов, пляшут на портьерах; от них не отстают суккубы, а тех домогаются все представители животного мира, каких только смог вспомнить Зуэль, когда заказывал этот интерьер. Некоторые домогаются вполне успешно. И все — с большой фантазией.

Про ванную Мартин даже думать не хотел. Что бы там Заноза ни увидел, лучше ему было поскорее об этом забыть.

Упырь, маленький и бледный, на огромной кровати показался еще мельче. Зато в полумраке не видно было огромной раны на груди, а теплое освещение почти вернуло серой коже аристократическую белизну. Мартин отступил на шаг, окинул Занозу взглядом и решил, что сойдет. Девчонки ничего толком не увидят, а значит и не испугаются.

— Я не знаю точно, сколько тебе нужно крови, знаю, что много. Ты можешь сказать, сколько это в людях?

Заноза издал какой-то звук… Мартин не сразу понял, потому что не сразу поверил, но, да, ему не послышалось — упырь рассмеялся. И стало ясно, почему он говорил так тихо. Помирать Заноза и не думал, он всего-навсего не мог набрать в остатки легких достаточно воздуха, чтобы двигались голосовые связки.

— В людях… минимум десять, максимум — двадцать, — еще один шипящий смешок. — Пожалуй, мне нравится иметь дело с демонами.

Двадцать девушек? Десять-то в «Нандо» набралось бы и без официанток. Насчет двадцати Мартин уверен не был. Но их будет больше десяти, это точно, а значит Занозе хватит.

— Ты их сможешь… заколдовать? Или как это называется?

— Зачаровать? Да.

— Для этого кровь не нужна?

— Только личное обаяние, — широкую улыбку не портили даже четыре острых клыка, — этого добра навалом.

— Ты только что привнес новый смысл в понятие «сердцеед», — пробормотал Мартин. — Я пойду. Буду внизу, в баре. Позвони, когда закончишь.

— Не-не-не, — кажется, Заноза сделал попытку помотать головой, — есть у тебя оружие?

— Ножи.

— Нет. Нормальное. Scheiße… возьми у меня пистолет… — пауза, необходимая, чтобы сделать вдох затянулась. Чтобы продолжить, упырю нужен был не только воздух, но и некая толика решимости. — В кобуре. Запасные обоймы в кармане плаща. Давай, — он зажмурился, — пока я тебя убить не могу.

Мартин знал, что гаптофобия[31] не появляется на пустом месте, и причины ее почти всегда крайне неприятны. Знал, что нет в них ничего смешного. Но Заноза, с этими своими угрозами, был как растопырившийся котенок, который прижал уши и машет когтистой лапой на собственную тень или отражение в зеркале.

Сейчас лучше смеяться над ним, чем принимать всерьез. Потому что если всерьез, то можно ведь и разозлиться. А если подумать о том, что убивать-то он и правда умеет, и что котенок совсем не домашний, разозлиться можно по-настоящему.

Мартин осторожно, стараясь не коснуться раны, отвел в сторону изодранную полу плаща. Вытянул из кобуры один из «Аспидов». Снова посмотрел на зажмурившегося Занозу. Тот приоткрыл один глаз. 

Нет, нельзя на него злиться. Даже если захочешь — не получится.

— Будь здесь, — сказал Заноза, — следи за мной. «Поцелуй» не должен быть дольше двух секунд. На третьей — стреляй. Три коротких очереди. Это двенадцать пуль. Мне сейчас меньше нужно, но лучше перестраховаться. Передвинь там слева переключатель, он у меня на одиночных. И не отходи далеко. Стрелять нужно в голову. Промахнешься — попадешь в девушку. Это плохо.

Нет. Не смешной упырь. Страшный, голодный, и больной на всю башку. Ничего в нем нет смешного. «Пожалуй, мне нравится иметь дело с демонами». Он не сомневался, что Мартин будет стрелять. Отказывал ему в любых человеческих чувствах? Ага, так и есть. И было бы бессовестным враньем сказать, что Мартину это не понравилось.

Уверенность Занозы в том, что он выстрелит, была ближе всего к тому, что Мартин мог назвать доверием. И он уже очень, очень много лет не встречал никого, кто доверял бы ему настолько. 

Ему не пришлось стрелять. И хорошо. Потому что две секунды — это очень небольшой промежуток времени. Чтобы отслеживать его, чтобы успеть отреагировать и уже на третьей секунде нажать на спусковой крючок, нужны внимание и сосредоточенность. А то, что происходило с девушками, то, что делал с ними Заноза, поглощало целиком.

Все-таки, Мартин был демоном, и пусть Эрте заблокировал его способность напрямую воспринимать чужие эмоции, он не разучился от этого смотреть и видеть. Да Кот и не ставил такой цели. Блок был создан для защиты от ментальных воздействий, таких, например, как занозовские дайны обаяния, а не для того, чтобы Мартин перестал понимать людей. 

Правда, Мартин их все равно не понимал. Особенно женщин. Нет, не этих, не девушек из «Нандо», которых Лэа всех без разбору считала проститутками, а, вообще. Разных.