Око вселенной - Экштейн Александр Валентинович - Страница 42

— Ну, знаете, уважаемый, — Иван Максимович поднял свой стакан и залпом выпил, — насколько мне известно, наш таганрогский июль очень плохо сочетается со спиртным.

— Я с вами полностью солидарен, уважаемый. — Ефим Яковлевич вдохнул, выпил и выдохнул. — Эту хохму мне каждое лето и всю юность подряд навязывали в Одессе и на Подоле в Киеве, хотя уже всему миру известно: что немцу смерть, то русскому хорошо, а еврею так-таки еще лучше. Тем более, летом, — уточнил он и, распахнув сюртук, достал из кармана брюк плоскую, величиной с портсигар, коробочку серебристого цвета.

— Это видеописьмо, — сказал Чигиринский непонимающе глядевшему на него Ивану Максимовичу, — от вашего сына.

— От Славки? Видеописьмо? — хрипло спросил Иван Максимович. — Как это понимать? — Он встревоженно поглядел на Ефима Яковлевича. — Славка живой?

— Даже чересчур, — хладнокровно успокоил его эксцентричный равви. — Скоро увидите, давайте лишь дождемся вашу супругу, письмо адресовано вам обоим.

— Ну да, — вытер со лба выступившую испарину Иван Максимович. — Она вот, — он смущенно кашлянул, — после пропажи Славки в церковь зачастила, скоро вернется со службы, а тут ее еврей в пейсах с письмом от сына дожидается.

— Я не еврей, — оскорбленно поправил его бывший директор московского планетария. — Я жид. — Он положил коробочку на столик, сорвал виноградный лист, они сидели в летней беседке, оплетенной виноградом «Изабелла», и ласково посмотрев на него, уточнил: — Вечный. — Видимо, для того, чтобы подчеркнуть сказанное, равви ткнул в сторону неба указательным пальцем и высказался следующим образом: — Четырнадцатый. Еще девятнадцать составляющих, и «Хазару» станет скучно в окрестностях Солнца. — Взглянув на лицо участкового, «вечный» Ефим Яковлевич Чигиринский объяснил: — Четырнадцатый модуль «Атила», разведчик. А через три часа, с нашего Байконура выведут на орбиту пятнадцатый модуль «Инок», тоже разведчик. Так что межпланетный «Хазар» уже обзавелся двумя спецслужбами…

В центре Москвы, в глубине дворика, окруженного строительными площадками, живет Агапольд Витальевич Суриков, тридцатилетний москвич с внешностью человека, которому хочется доверить не только сокровенные мысли, но и содержимое своего кошелька вместе с оформленной доверенностью на право снятия денег со счета в банке. То есть, Агапольд Витальевич — профессиональный мошенник. Он был учеником великого одесского «Капитана» Гулько Гарольда Смитовича, основателя дворянского направления в пестром, как подмосковная свалка, мире российских уголовных профессий. У него талантливая внешность коренного москвича, прекрасная память на лица, имена и ситуации, непреодолимая тяга к изобретательности, завораживающая коммуникабельность и умение заводить знакомства, невзирая на лица и социальные места обитания этих лиц. Агапольд Витальевич не страдал угрызениями совести, знал четыре респектабельных иностранных языка, владел всей мощью языковой живописности народов Кавказа, Средней Азии, говорил на идиш и, плюс к тому, в совершенстве изучил портово-матросский слэнг международно-матерного эсперанто. Если добавить к этому, что Агапольд Суриков закончил финансовую академию и неоднократно работал коммерческим директором в некоммерческих проектах Москвы, то можно только удивляться, что в 10 часов утра Агапольд Витальевич открыл окно своей спальни и спросил у человека с внешностью премьер-министра среднего европейского государства, стоящего с видом обманутого любовника на дорожке, ведущей к подъезду:

— Антип, сколько у тебя без захода домой денег на кармане?

«Премьер-министр» Антип, не поднимая головы, засунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил бумажник и, достав из него сто долларов и две кредитные карточки, помахал ими в воздухе.

— Сколько на карточках? — вяло поинтересовался Агапольд Суриков.

— Пять и восемнадцать тысяч, — проворчал Антип. — Совсем уже в Облом Обломовича превратился?

— Да и вы не лучше, Антип Рафаилович. — Из подъезда вышла женщина сочно-живописного возраста с таксой на поводке. — Обещали, что обанкротите компанию Бардхобекова, которая начала строительство возле нашего дома, а они по-прежнему строят.

— Я их обанкротил. — огрызнулся Антип. — Вы, Леонила Альбертовна, лучше бы добили «Систему» и строительный концерн «Арабеска». Барджобеков продал бизнес, и теперь за стройку платят другие. Центр Москвы, что вы хотите. Я же не могу обанкротить все компании, затеявшие строительство возле нашего дома.

— Банкротить зачем? — выглянул из окна четвертого этажа солидный мужчина в майке. — Можно сменить мэра и правительство Москвы…

— Сидел бы и не дергался, Поликарпыч! — Через маленькую калитку в заборе из мрамора, окружавшем хитрый дворик, вошла старушка лет семидесяти пяти с молочным бидончиком в руке и розово-белых джинсах «Корона-блюз». — Весь дом предлагал тебе стать мэром на прошлых выборах. Почему ты отказался? Тебе, видишь ли, скучно заниматься политикой. — Она подошла к белому эмалированному желобу при входе в подъезд и вылила в него молоко из бидончика для окруживших ее ухоженных породистых дворовых кошек. — Тебе, видишь ли, дороже комфортная известность, чем беспокойная власть над Москвой.

— Я в те дни плохо себя чувствовал, Сигуровна, — начал оправдываться мужчина. — У меня же хронический псориаз. Куда мне в большую политику, да и вообще, у нас в доме полно других кандидатур.

— Этим салагам еще рано в мэры. — Старушка Сигуровна снисходительно посмотрела сначала на Антипа, а затем на впавшего в добродушную депрессию лени Агапольда Витальевича, чуть не задремавшего на своем подоконнике. — Да и остальные еще молоды, ты единственная, в самом соку, кандидатура.

— Ну ладно, — уныло кивнул головой Поликарпыч. — Я что, пожалуйста, — как двор решит, так и будет.

— Псориаз — это что? — лениво спросил сверху Агапольд Суриков.

— Чесотка во дворянстве, — объяснила ему Сигуровна.

— Так что, — поднял голову Антип, — тебе сто долларов или карточки?

— Всё, — определился Агапольд Суриков. — Напиши код и брось на столик в подъезде, я заберу, когда буду выходить на работу.

— Не смеши меня, Суриков. — Леонила Бриз, сорокавосьмилетняя журналистка, похожая на тридцатилетнюю Николь Кидман, направилась к дверце в мраморном заборе. — Если начнешь работать, даю слово, нажму все рычаги, чтобы тебя наградили орденом «За Отечество» какой-нибудь степени или своими руками подмету все дорожки во дворе.

— Придется, — вяло отреагировал Агапольд Суриков. — Капитан позвонил.

— Да-а, — выронила из одной руки сложный ключ от дверцы в заборе, а из другой поводок с таксой Леонила Бриз, резко поворачиваясь и с недоверием разглядывая Сурикова. — Капитан?

— Ты серьезно? — дрогнувшим и охрипшим от волнения голосом спросил Антип, сразу же утративший весь свой премьер-министерский лоск, ибо стал похож на профессионального афериста, потерявшего все свои деньги в результате чьих-то обманных комбинаций.

— Ну вот, значит, и сподобились, — почему-то облизнулась Сигуровна и нервно прошлась руками по джинсам «Корона-блюз». — Ох, и закружу же я напоследок, авось. Господь, меня и помилует.

— Эй, Суриков, — Поликарпыч посмотрел вниз, — что Капитан-то сказал, по какому рангу работаем?

— Эх, — тяжело вздохнул Агапольд Витальевич. — Общий сбор и полная боевая готовность: уводим активные деньги у трансконтинентальных нефтяных корпораций.

— Ух ты! — восхищенно воскликнул Поликарпыч.

— Ура! — четко и веско произнесла Леонила Бриз и уточнила: — Трижды.

Дом под номером двадцать один, окруженный высоким мраморным забором, насчитывал всего-навсего один подъезд четыре этажа и девять квартир, по три, на трех этажах. Первый и то, что в обычных домах называется подвалом, занимал банный мраморный зал, с бассейном посередине и кабинками, с русским, влажно-боярышниковым, и финским, корректно-проникающим, паром. Этот дом был спроектирован архитектором Лувзиным в 1937 году, в том же году и построен для высших чинов НКВД, а затем перепроектирован и на много порядков улучшен в 1990 году ныне покойным отцом Агапольда Сурикова Виталием Константиновичем. Суриков-старший преподавал в МИСИ и в инженерно-строительных кругах пользовался репутацией честнейшего и талантливейшего специалиста в своем деле, хотя в действительности он был профессиональным плутом, сподвижником, другом и названным братом великому Гулько Гарольду Смитовичу, Капитану, и вместе с ним стоял у истоков ныне набравшего силу и международность «дворянского» течения в обширном море российского мошенничества.