За семью печатями - Сидоров Георгий Алексеевич - Страница 69

И тут мои мысли непроизвольно коснулись Светлены.

«Удивительная девушка! – вызвал я в памяти её образ. – Так тонко чувствовать истинное! Считывать его там, где, казалось бы, нет ничего, кроме поэтических обобщений! А песня на самом деле необыкновенная! Интересно, сколько таких ведических стихов и песен написано нашими замечательными поэтами? Они пишут их, думая о современном, но из подсознания выплывают образы совсем иного характера. Надо бы спросить Светлену, как она работает с поэзией?» – подумал я, погружаясь в крепкий глубокий сон.

Сначала мне показалось, что всё, что передо мной возникало, сон во сне. Какая-то неведомая сила несла меня над бесконечной, покрытой зеленью лесостепью. Над головой пылало августовское солнце, внизу красовались покрытые травами и цветами равнины. На ней тёмно-зелёными островами качались на ветру берёзовые и дубовые колки. И вдруг картина резко изменилась. Я увидел поросшие лесами высокие холмы, где-то вдали сквозь сизый туман маячили снежными вершинами горы, а лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь кроны деревьев, освещали склон огромного холма. Внизу, рядом с маленькой неизвестной мне речушкой, догорала какая-то деревня. Стены домов были сложены из дикого камня, поэтому горели только их крыши и изгороди.

«Кто же поджёг это поселение?» – невольно подумал я.

И только тут я разглядел вдалеке, на склоне горы, тысячи странных палаток. Палатки стояли рядами, между ними виднелись силуэты каких-то людей и дымки разгорающихся костров. От деревушки та же неведомая сила понесла меня к далёким палаткам. По мере приближения, я различил на склоне холма огромный табун лошадей и с ними несколько десятков верховых. Очевидно, пастухов. В одно мгновенье я оказался среди палаток, ещё пара секунд и я невидимый стою перед высоким шатром.

«Что за шатёр? – мелькнуло в сознании. – Где я оказался?»

И тут мои глаза увидели, как из выцветшего до белизны купола вышел средних лет человек. Он подошёл к двум другим людям, которые возились с костром и, что-то сказав, сел на луку лежащего на земле седла. Лицо человека было запылённым и уставшим. Его крепкое тело украшала тонкой работы кольчуга, поверх которой был надет ещё и чешуйчатый наборный панцирь. Оружия при нём никакого не было. Очевидно, он его оставил в шатре. В этот момент к разгоревшемуся костру один за другим стали подъезжать всадники. Все они были одеты в великолепную стальную броню, сидели на покрытых доспехами рослых лошадях и держали в своих руках какие-то знамена. Вот первый воин на глазах у сидящего бросил в костёр своё знамя. Я догадался, что человек в доспехах и без шлема – полководец. Потом то же самое сделали второй, третий, четвёртый и все остальные воины. Их набралось несколько десятков. Наконец, мне удалось разглядеть знамёна. Они оказались украшены различными гербами, крестами и какими-то неведомыми мне значками. Передо мной проходил обряд сожжения вражеских боевых хоругвей. Очевидно, войско только что выиграло очередную битву. Она произошла несколько часов назад где-то здесь, недалеко от этого лагеря. И армия победителей, поставив свои шатры и палатки, готовится к заслуженному отдыху. Но меня поразил обряд сожжения вражеских штандартов. Собрали их по полю, привезли к шатру военачальника и на его глазах бросили в огонь, вот и всё. И никто при этом не кричал, не бил в барабаны, не прославлял песней полководца и свой народ. Как будто и не было недавней жестокой битвы. Похоже, от бесчисленных побед войско уже устало. Взяли, бросили знамена в костёр и забыли про них. Завтра, наверное, займутся обозом противника и последними проводами своих погибших. А сейчас отдыхают и кони, и люди. Незаметно на лагерь опустилась ночь, и только тысячи костров освещали огромный, шевелящийся, как пчелиный рой, лагерь. Я снова взглянул на сидящего у костра полководца. Он смотрел в огонь, где догорали штандарты побеждённой им армии, чуть улыбаясь, окруженный своими не то телохранителями, не то друзьями,.

«Кто он, это человек? – спрашивал я себя. – Откуда пришло его войско? И какого врага оно сегодня одолело?»

Я внимательно всмотрелся в лицо полководца. По виду он был чистокровным европеоидом. Тонкие черты лица, большие глаза, русая, коротко стриженая борода и выцветшие на солнце и ветре длинные, заплетённые в две косы волосы. Такие типажи часто встречаются на хуторах и столицах среди донских казаков.

«Может, это и есть средневековое казачье войско? Интересно, какой это век? Как узнать?» – думал я, разглядывая полководца и двух его телохранителей.

А между тем пришедшие к костру юноши сняли доспехи со всех троих воинов и занесли их в шатёр. Полководец и двое его соратников остались в расшитых богатой вышивкой косоворотках, шароварах и лёгких, перехваченных у щиколоток кожаных чулках. Юноши откуда-то принесли к шатру скамейки, какие-то, очевидно, трофейные стулья, и вскоре вокруг костра военачальника собралась довольно большая компания. Некоторые из пришедших были перебинтованы. Их раны всё ещё кровоточили, но люди, похоже, своих ран не замечали. Все о чём-то между собой переговаривались. Некоторые, что- то вспоминая, смеялись. Но наблюдая их с расстояния, я, как ни старался, не мог расслышать речь воинов.

«Интересно, на каком языке говорит этот народ? – задавал я себе мучивший меня вопрос. – Вот бы узнать!»

А между тем площадь перед шатром полководца всё больше наполнялась людьми, воины шли отовсюду на огонёк того, кому они всецело доверяли. Наконец, площадь у шатра военачальника полностью заполнилась. Но люди продолжали всё подходить и подходить. Они рядами садились на землю и смотрели в ту сторону, где догорал костёр с вражескими знамёнами. Вдруг в рядах собравшихся началось какое-то движение. И я увидел, как к сидящему на красивом высоком готическом стуле полководцу подошёл совершенно седой старик в длинной белой одежде. В руках этого человека виднелось что-то вроде музыкального инструмента. Инструмент этот напоминал одновременно и арфу, и бандуру, только был меньше их обеих. Через несколько секунд старик оказался в центре площади. Потом он жестом попросил, чтобы ему пододвинули две скамейки и поставили на них ещё и кресло. Когда всё было готово, седобородый уселся на спинку стула так, чтобы его все видели и упёр в колено свой странный музыкальный инструмент. Несколько секунд маэстро настраивал его струны, а потом заиграл. Подобной музыки я никогда не слышал. Меня поразил перебор струн. Он был мягким, певучим и своими необыкновенными переливами казался мне удивительно знакомым. И тут я понял, о чём играет этот старый музыкант своим слушателям. Его музыка описывала картины той самой природы, которые я только что видел. Музыка передавала звуки текущей воды, шелест листьев и трав, голоса птиц, но самое интересное то, что она наполняла сознание ощущением гигантского простора. Не то степи, не то лесов. А может, и того, и другого. Я, как и окружившие старика воины, зачарованно слушал потрясающую музыку бесконечного простора, звуковой рассказ о той великой дали, откуда сюда, к этим горам и теснинам, пришло это войско. И благодаря музыке, благодаря её волшебным звукам я понял картину происходящего. Передо мной был лагерь русского войска. Но не днепровской Руси или северной Новгородской, а очень далёкой. Той, неизвестной ныне Руси, земли которой лежали за Волгой и даже за Уралом. Потому у воинов и одежда совсем иная: длинные халаты, мягкие, без твердой подошвы кожаные ичиги и остроконечные шлемы, украшенные крыльями и перьями птиц.

«Вот почему звучит такая боль по покинутой родине! – догадался я. – Скорее всего, войско вышло к предгорьям Альп. Внизу горит средневековая австрийская деревня. А знамёна и штандарты с гербами – всё, что осталось от объединённой армии польских и немецких рыцарей. Тогда кто этот полководец, который сейчас слушает музыку старого музыканта? Неужто тот, которого на Киевской Руси назвали безбожным царём Батыгой? А может, передо мной один из лучших военачальников Орды? Человек по кличке «Дающий бурю», вызывающий ураганы ударом своих туменов? Русские летописи называют его Бурундаем.»