Чары Тьмы - Ли Танит - Страница 6
- Предыдущая
- 6/28
- Следующая
— Ты, верно, бог леса, так ты прекрасен. Да, я понимаю, что говорю, и сама не верю своим ушам. Но мне больше не интересны люди. Мне больше никто не нужен. Никто, кроме тебя.
И лесной бог притронулся губами к закрытым глазам Марсины, а когда она размежила веки, показалось, что темный лес озарился ярким лунным сиянием. Ибо все лучилось дивным первозданным мерцанием, которое еще и не было светом. Марсина могла различить каждую пластинку коры на стволах деревьев. Над головой бриллиантовым дождем сверкали листья. В траве тут и там блестели ночные цветы. Марсина подняла руки и почувствовала, что кожа у нее стала хрустальной.
— Пойдем со мной, — промолвил юноша, не открывая рта.
И Марсина пошла.
Они двигались сквозь чащу с легкостью ветерка. Просеки, залитые звездным светом, блестели как серебряные зеркала. Черно-белые барсуки крутились под ногами. Выскользнувшая из пруда змея струилась рядом и ласкала стопы.
И вот они на опушке, выстланной бархатистым ковром мха, где шиповник, раскрывший белые цветы, затопил ночь мускусным ароматом, и примулы расстелились покрывалом под балдахином виноградника, усеянного гроздьями ягод, мерцавших как агаты. И здесь она возлегла вместе с юношей, не венчанная жена, и наступила ее вторая брачная ночь, ставшая первой. Без сомнений и возражений она отдавалась тому, имени чьего не знала и чей голос не слышала. Познала радостное безумие любви…
Незадолго перед рассветом он оставил ее. Она ощутила, как напрягся лес, перед тем как его пронзил первый луч света. Но он, отделяя свою плоть от ее плоти, не обратил на это внимания. Уходя, безмолвно пообещал вернуться. Оставил ее облаченной в лепестки роз, виноградные листья и тени. Она тоже молчала, обучившись его красноречивому безмолвию. Не хотелось кричать ему вслед: «О, как я тебя обожаю, любовь моя». Ибо он подарил ей не земную любовь, но такую, на которой зиждился мир. Он ушел, но они не расстались. И Марсина не могла вспомнить ни как ее зовут, ни кто она такая. Лес стал ее домом и вошел в ее душу. Она беззвучно смеялась, видя, как юноша исчезает, словно лезвие в ножнах увядающей ночи. И, свернувшись калачиком, она задремала среди примул и папоротников.
Йезада, как и ее сестра Марсина, проснулась, когда день клонился к вечеру, однако ее переполняли совсем иные чувства. Вспомнились таинственный ужас перламутрового шатра и обезглавленная кукла Колхаша, и безумное бегство от огненной птицы с ледяными глазами… Она слишком хорошо понимала, что это ей не приснилось, — голова все еще болела от удара о камень.
Она угодила в тенета колдовских чар, и вот лежит, оплетенная паутиной растений, и смотрит на нависающую сверху ночь. Во что бы то ни стало надо выбраться отсюда. Цепляясь за каменистые стены ямы и растения, она полезла наверх и наконец, израненная и обессиленная, выбралась на поверхность.
После мрака ловчей ямы огромный лес показался светлым. Йезада подняла голову и принюхалась, как вышедшая из норы лисица, — постаралась уловить запах чар. Но ночной воздух был чист, или магические силы просто потеряли к ней интерес. На всякий случай Йезада пробормотала оберег, который тоже унаследовала от матери.
Колхаш оказался могущественным волшебником. Йезада подозревала, что он заколдовал ее с самого начала, чтобы жестоко посмеяться над ней. Уже то, что жизнь столь подробно воспроизвела все кошмарные видения Марсины (если не считать таких мелочей, как жердочка у зловещей птицы, наяву оказавшаяся не золотой, а серебряной) заставляло Йезаду задуматься.
Где теперь это чудовище? Наверняка, Колхаш пустился на поиски Марсины. Но тут от Йезады уже ничего не зависит. Теперь она сама обездоленная изгнанница, пророчество матери обмануло ее, и любая другая на ее месте разрыдалась бы, но Йезада лишь топнула ногой и нахмурилась.
И в это самое время из глубины леса донесся странный звук. Он напоминал крик осла, и Йезада вспомнила легенды этого леса — будто бы его населяют призраки и неведомые твари… Но она уже пережила столько страха, что лишь повернулась к источнику замирающего звука спиной. Различив тихий лепет бегущей воды, она поняла, что умирает от жажды.
Йезада не была ведьмой, но ей достались от матери кое-какие способности вместе с несколькими заговорами, которые она запомнила, как попугай. Поэтому, не дойдя до воды, она вдруг резко остановилась и прижалась к дереву. А зачем Йезада это сделала, она и сама не смогла бы объяснить.
Перед ней лежала поляна, покрытая травой в рост семилетнего ребенка. И вдруг она увидела, что в траве мелькают огоньки бледно-лазурного и палевого цветов. Они плясали, сливались и снова разъединялись, а потом вдруг вспыхнули и погасли, и на их месте возникли прекрасные человекоподобные существа, которые продолжали двигаться в изящном мерцающем танце.
Их кожа была бела как звездный свет (если звездный свет может стать плотью), а длинные волосы черны как полуночные облака. Одеяния также были черными, но отливали серебром. Молодые, как сама юность и старые, как время, мужчины и женщины возникали и исчезали. Горящие глаза были подернуты таинственной поволокой грез. Это были те, кого люди иногда величают Детьми Ночи, опасаясь называть иначе. Они были демонами. Йезада сразу их узнала и вспомнила частые предостережения матери, которой в детстве не всегда верила. Да, это демоны, безмолвные странники, обитатели Нижнего Мира, Эшвы, что в переводе с их языка означает «сияющие порознь».
О, как они сверкали в неземном мраке! Йезада взирала на них, и сердце ее переполнялось невыразимой тоской, которую испытывали многие смертные при виде этих существ.
И тут произошло нечто еще более страшное и удивительное.
В дальнем конце поляны бесшумно полыхнуло, и разверзлась земля. Из трещины вырвались три черных и блестящих коня с гривами и хвостами из голубых искр, а на их спинах восседали три господина, схожие, как единоутробные братья, и в то же время разные, как звезды. Они были бледны и черны, как остальные Эшвы, танцевавшие на поляне, только если те сияли, эти сверкали. И снова любой увидевший тут же узнал бы их, ибо это были князья Ваздру — высшей касты демонов, и теперь Йезаду обуял настоящий ужас.
Выбравшись на поверхность земли, они натянули поводья и окинули надменными взглядами Эшв, а те, как почтительные слуги, склонились перед ними. А потом один из всадников заговорил, и голос его был прекрасен и ужасен.
— Наш господин Азрарн отправился на охоту. Нашел ли он ее?
— Кажется да, — ответил второй, не менее блистательный и ужасный.
— Время истекло, и им пора расстаться, — промолвил третий.
Похоже, беседа не успокоила их, они раздраженно крутили перстни на пальцах и бранили изящество юной луны.
Наконец первый проговорил:
— Со старой распрей пора покончить. Нет ровни нашему господину, князю князей.
— И все же, — заметил второй, — этот лес пропитан безумием.
— Хотя в нем больше ароматов, порожденных забавами демонов, — добавил третий.
Они развернули лошадей и помчались между деревьями, словно огненный ветер поднял их над землей. И Эшвы исчезли вместе с ними.
Йезада рухнула на колени. Она ничего не поняла из услышанного, зато узнала голос одного из всадников, так как слышала его накануне ночью. Именно этим жутким и мелодичным голосом разговаривала ледяноокая птица, заставившая Йезаду бежать прочь сломя голову. А она-то возомнила, что ей противостоит всего лишь могущественный волшебник! При мысли о том, что ее враги — Ваздру, она вся обмерла.
— Матушка, на что же ты меня толкнула? — укоризненно прошептала она.
Йезада отыскала огромное дупло и в нем провела остаток ночи.
Ваздру же говорил о тех самых двух любовниках — Владыке Обмана Чузаре и дочери князя Демонов Азрине-Соваз, о которых шла речь в таверне «Горлица».
Азрарн искал их и нашел, чтобы наказать и разлучить навеки. И на протяжении всего описанного нами времени этот лес являлся ареной великих событий, о которых рассказано в иной летописи. И по мере того, как близость этих двух сверхъестественных существ видоизменяла облик леса, он заполнялся чарами приходящих в него Эшв. Не упускали случая обрушить свой гнев на лес и Ваздру, которые прислуживали князю — впрочем, их колдовство было не более, чем шахматной партией скучающих перед битвой воинов. Лишь сила духа Азрарна мешала им свершить большее. Его гнев и непрерывные страдания мешали им проводить досуг по своему усмотрению, и ничего другого не оставалось, как огрызаться, смиряясь под ударами меча. И это означало, что им многое не удалось закончить здесь.
- Предыдущая
- 6/28
- Следующая
