Анакир - Ли Танит - Страница 26

• Предыдущая
• 26/127
• Следующая

Оказавшись в первой комнате, он огляделся. Светильники все еще горели на своих подставках. К стене прижималась девушка из Ксаи, Беринда, ее телячьи глаза были полны неизъяснимого страдания. Она ничего не сказала. Рэм подошел к внутренней двери и постучал. В ответ не донеслось ни звука. Тогда Рэм распахнул дверь и вошел в спальню.

Здесь не горели светильники, лишь слабый свет луны проникал через окно. Напротив окна был отчетливо виден стройный мужественный силуэт Кесара.

— Мой лорд, это я, Рэм.

— Я знаю, что Рэм. Будь ты кем-то другим, ты не прошел бы мимо часовых. Они не спят. Никто из вас не спит после порки, — голос его звучал ровно и спокойно.

— Мой лорд, я пытался добраться до вас прежде, чем король...

— Нисколько не сомневаюсь.

Повисла пауза. Потом Кесар спросил:

— Где ее похоронили?

Рэм не был уверен ни в чем. Он слишком устал и не имел сил оценивать обстановку. Но надо было говорить.

— Мой лорд, кто-нибудь упоминал о ее беременности?

— Да. Мне сообщили об этом.

— Тамошние жрецы считают, что могут сохранить ее до нужного срока.

Кесар не шевелился и молчал.

— Каким-то образом им удалось удержать ее тело на грани жизни и смерти. Они утверждают, что могут какими-то магическими зельями поддерживать ее в таком состоянии, пока не родится младенец. Может быть, это ложь. Однако все выглядело очень убедительно, и вполне может случиться именно так, как сказала мне та женщина.

— Отлично, — отозвался Кесар так, словно все изложенное было вполне вероятно. Чуть помолчав, он продолжил: — Я отправлюсь туда. Он только и ждет этого, он доволен тем, что у меня горе. Он думает, что моя поездка будет напрасной, но я хочу сам убедиться во всем. Ты сделал все, что мог. Теперь убирайся.

— Мой лорд, поняли ли вы...

— Нет. Это полная бессмыслица, как и все остальное. Убирайся.

— Мой лорд...

— Во имя несуществующих вонючих бездн Эарла — убирайся. Иди развлекайся со своим мальчиком-шлюхой или выпусти кишки своей сварливой мамаше. Все, что угодно, только прочь от меня, — Кесар слегка возвысил голос и повернулся. В руках он держал нижнюю половину разбитого кувшина, снова и снова крутя ее в пальцах. На дне черепка плескалась темная жидкость — то ли вино, то ли кровь. Лунного света хватало, чтобы разглядеть: Кесар плачет. Не скрытно, хотя ни поза его, ни голос не выдавали этих слез, но горько и безутешно, как ребенок.

Рэм отступил на шаг, повернулся и вышел из спальни. Закрыв за собой дверь, он услышал короткий смешок Кесара, в котором звучало презрение.

В конце концов никто не попытался расследовать то, что произошло в Анкабеке. Король, похоже, желал держать Кесара возле себя, обеспечивая принца удобствами и поддерживая его. Даже если то, что Кесар быстро пришел в себя, раздражало Сузамуна, он ничем не выдал этого. Король разобрался в правилах игры — по крайней мере, так ему казалось — и теперь играл со всем азартом интригующего увлечения.

Кесар не говорил о Вал-Нардии на людях, да и в частных разговорах не задавал вопросов о месте ее захоронения и не слушал сказок о Равнинном колдовстве, будто бы позволяющем ребенку развиться в утробе мертвой матери. Посланцу короля показали скромный камень, якобы установленный на месте ее сожжения близ храмовой ограды. Для почитателей богини самоубийство не было ни грехом, ни почетным уходом из жизни. Ни о каком позоре не было и речи. Для мелкой аристократки было сделано все необходимое.

Кесар, казалось, безропотно принял и королевскую благосклонность, и глухую стену смерти. Многие считали его нынешним королевским фаворитом. Его достойное переживание столь очевидно тяжелой утраты вызывало восхищение.

Спустя несколько дней после своей безумной скачки из Анкабека, проходя нижним городом, Рэм встретил Дорийоса под охраной старика-черепахи из Дома Трех вскриков. Дорийос подошел к нему — тонкий, изящный, с безукоризненными манерами, — остановился и произнес:

— Я давно уже не виделся с тобой.

Рэм улыбнулся, но эта улыбка относилась скорее к красоте Дорийоса, сияющей, как светильник в ненастный день.

— Мне жаль, что так получилось.

— Жаль меня — или себя самого?

Рэм снова улыбнулся.

— Значит, теперь ты влюблен в него, — просто сказал Дорийос. Улыбка на лице Рэма тут же погасла. — Я говорю о твоем господине, — пояснил юноша. — О твоем принце.

— Очнись, — ответил Рэм. — Перестань говорить, как невинная девица. Это именно то, чего я всегда избегал.

— Ты уже научился речам влюбленных, — Дорийос опустил ресницы.

Рэм пошел прочь, оставив бывшего любовника стоять, где стоял. Свет его красоты медленно поблек для него, как блекнет небо на излете лета.

Небо стало свинцовым, задули сильные ветры. Потом все стихло, сделалось серым и спокойным. Теперь небо превратилось в низкий потолок из тонкой слоновой кости, наглухо скрывший солнце и вот-вот готовый просыпаться снегом.

Ральднор эм Иоли с привычной небрежностью опирался о колонну крытой прогулочной галереи, втайне любуясь собой, яркостью своих белокурых волос, оттененной темным мехом плаща и соперничающей со слепящей белизной заснеженного сада.

Когда на Истрис упали первые снежинки, он осознал, что вновь стал изгоем для высшего общества. Первая оттепель принесла ему положение на периферии двора. Теперь пришла пора второго снегопада, снега, который лежит не менее трех месяцев — город затянуло Равнинной белизной, в гавани потрескивал лед. Ральднор же сейчас гулял по королевским садам, дружески беседуя с влиятельным чиновником. Остановившись среди колонн, он заметил лорда-правителя, главу королевского Совета, который медленно и задумчиво бродил, сопровождаемый своей свитой. Когда они поравняются друг с другом, то волей-неволей обменяются несколькими вежливыми словами.

Ральднор был доволен собой. Он помогал Кесару, многим рискуя ради него, однако все было очень аккуратно продумано. Кесар был словно особо отмечен печатью истинного превосходства. Его безжалостность и магнетическая сила его личности, отточенная постоянным применением, были приметами величия.

Создатель королей. Вот титул, с которым заигрывал Ральднор.

Он вложил часть собственных доходов, чтобы помочь подкупить совет. Сейчас все его члены стали сговорчивы и легко склоняемы к любым решениям. Золото Кесара, так изумляющее всех, кто считал его погрязшим в нищете, приумножалось благодаря аккуратному обращению надежных банкиров, а также благодаря рискованным торговым предприятиям, приносившим постоянный, хотя и тайный доход. Кесар начал заниматься этими делами еще в тринадцать лет. Уже одно это достаточно впечатляло, как и то, что, даже будучи мальчишкой, он ничего не расточал понапрасну и жил так, словно на самом деле был беден, позволяя деньгам умножиться и не выставляя их напоказ, пока не понадобится.

Лорд-правитель был уже почти рядом, полу-Вис, полу-вардиец, как и сам Ральднор, но с темными волосами и более смуглой кожей — одна из подачек Сузамуна для ублажения народа.

— Добрый день, лорд-правитель.

— Доброе утро. Только очень уж холодное.

— Придется терпеть до весны, мой лорд.

Лорд-правитель остановился, за его спиной встал секретарь, чуть поодаль — телохранитель. Остальные участники прогулки не могли не заметить, кто остановил лорда-правителя Истриса.

— Должен поблагодарить тебя за вино, Ральднор. В такую погоду вино этого урожая просто великолепно.

Ральднор поклонился. Два кувшина, о которых не упомянул собеседник, были богато отделаны драгоценными камнями и металлами.

— Завтра мы возносим благодарение за нового наследника, — продолжил лорд-правитель. — Хвала Ашкар, что плач по сыну столь быстро сменится гимнами радости в честь рождения другого!

— Да, это так.

Они продолжали стоять, восхваляя благость Ашкар.

В первый день снегопада у одной из надменных шансарских жен Сузамуна родился мальчик. По древнему дорфарианскому поверью это значило, что вернулась душа Джорнила. Завтра весь двор должен был сквозь снегопад проследовать на колесницах к храму Ашары, где как раз сейчас была приостановлена до весны работа по ремонту кровли. Строительные леса поднимались до самого верха, как фантастический лес, и вся конструкция надежно удерживалась рычагами и кронштейнами.

• Предыдущая
• 26/127
• Следующая