Танцы с королями - Лейкер Розалинда - Страница 12
- Предыдущая
- 12/223
- Следующая
В дворцовой церкви не нашлось места для родителей девочек: туда набилось столько придворных, что яблоку некуда было упасть. Жанна, ожидавшая конца церемонии, чтобы забрать Маргариту, жадно всматривалась в лица всех, кто выходил из церкви, надеясь увидеть Огюстена, но он так и не появился. Это не поколебало ее уверенности в том, что здесь не обошлось без его участия, и еще более укрепило ее в намерении предпринять первые шаги на пути получения Маргаритой образования. Она предполагала встретить упорное сопротивление со стороны Тео, но тот оказался более сговорчивым, чем ожидалось. В качестве главного аргумента она ссылалась на их возросшие заработки, из которых можно было кое-что выкроить на оплату учителя. Кроме того, в новом городе всегда найдутся лавочники и коммерсанты, для которых жена, умеющая читать, писать и вести приходно-расходную книгу, будет ценным приобретением. Тео любил свою дочурку скрытой, непоказной любовью, и при условии, что любая экономия не скажется на его обычае регулярно пропускать рюмочку в харчевне, он не имел ничего против этих планов.
— Очень хорошо, жена, — согласился он. — Делай, как знаешь.
К его удивлению, Жанна вмиг вскочила с лавки, на которой сидела, и, обхватав его обеими руками за шею, крепко расцеловала в порыве чувств, чего она уже не испытывала многие годы. Это взволновало его, и на короткое время все то, что они чувствовали друг к другу, вырвалось наружу, словно они вернулись в дни молодости со страстными объятиями и поцелуями. Дальнейшие их отношения с этого момента носили отпечаток спокойной нежности и доброжелательности, хотя в силу своей природной сдержанности оба они избегали упоминаний об этом случае.
Жанна сходила к священнику, который некоторое время назад удалился на покой и больше не справлял никаких церковных обрядов. Он крайне болезненно переживал то, что по плану Ленотра его небольшая церковь подлежала сносу. Внимательно выслушав женщину, старый аббат одобрил ее начинание и порекомендовал в качестве учительницы некую мадемуазель Принтемпс. Ранее ему самому случалось иметь учеников, но семьдесят лет едва ли являлись тем возрастом, когда можно было браться за такое беспокойное дело.
— Она приходится родственницей семейству де Гранжей, которые переехали сюда из Парижа в один из недавно сооруженных особняков.
Жанна опешила:
— Ваше преподобие, да ведь если я осмелюсь обратиться к кому-либо, кто живет там, меня просто выставят за дверь и разговаривать не станут!
«Да, — подумал аббат, — эта женщина права». Так оно и произойдет, если ей не встретится сама Мари Принтемпс, бедная родственница, у которой за душой не было не гроша, волею обстоятельств ставшая приживалкой у своей кузины, жены мсье де Гранжа. Мари можно было лишь посочувствовать, потому что супруги де Гранж слыли ужасными скрягами. Это занятие внесет в ее жизнь необходимую струю оживления и новизны и даст возможность заработать немного денег на карманные расходы.
— Если я правильно тебя понял, дочь моя, ты хочешь, чтобы я поговорил с мадемуазель Принтемпс от твоего имени?
Жанна с благодарностью приняла это предложение. Кроме того, аббат, зная, что де Гранж ни за что не разрешит крестьянской девочке переступить их порог, предложил для занятий комнату в своем доме, поскольку для Марии Принтемпс было равно неприемлемо ходить в дом к Дремонтам.
С самого начала Мари понравилась Маргарита, и чувство это было взаимным. Несмотря на свою звучную благородную фамилию, Мари была сухощавой женщиной с серой, неприметной наружностью и давно миновала пору своего расцвета. Однако ее манера поведения привлекала спокойствием и обходительностью. Мари сразу сумела найти подход к Маргарите, потому что щедро отдавала ей всю теплоту души и являла собой саму доброту. Хотя они занимались всего раз в неделю (остальное время Маргарита была обязана помогать матери делать вееры), дела шли довольно успешно. Девочка училась охотно и все схватывала на лету. Вскоре из ее речи исчезли грамматические ошибки; когда слуга аббата приносил им обед, Мари показывала ученице, как следует правильно есть и обращаться со столовыми приборами.
Если на улице бывало тепло и сухо, Мари всегда говорила: «Сегодня будем заниматься в парке», полагая, что Маргарите полезно проводить побольше времени на открытом воздухе, ведь ее ученица с утра до вечера сидела за столом в лачуге, помогая матери. Да и сама Мари получала огромное удовольствие от этих мимолетных часов свободы, находясь среди величественных деревьев и сказочно красивых цветов.
Она так никогда и не познакомилась с родителями Маргариты, поскольку роль посредника в их отношениях взял на себя добрый аббат, который извещал Жанну об успехах дочери и передавал от нее плату мадемуазель Принтемпс, избавив таким образом обе стороны от попадания в щекотливую ситуацию. Мари и Маргарита вместе досконально изучили огромный парк и узнали все его закоулки и потайные уголки.
Каждый раз они садились на новую каменную скамью. Радуясь неослабевающему интересу Маргариты к обучению, ее жажде новых знаний, что было во многом обусловлено пылким воображением, вспыхнувшим благодаря неустанным внушениям Жанны, Мари занимала девочку пересказами сюжетов из древнегреческой мифологии, и перед ней оживали многочисленные скульптуры богов, расставленные по парку.
Прекрасные мраморные фонтаны, в центре которых стояли позолоченные статуи Латоны, возвышавшиеся у подножия широкой лестницы, спускавшейся от водных цветников, приобрели иное значение, когда Мари объяснила, что Латона была матерью Аполлона. Покрытый золотом фонтан Аполлона извергал пышные струи в самом дальнем конце прямой аллеи. Оба этих божества символизировали прямую связь небесных сил с царствованием короля-солнца, лучи которого светили из Версальского дворца.
Людовик между тем не терял времени, проводя его в разнообразных дорогостоящих развлечениях. И хотя строительные работы были в полном разгаре и еще далеки от завершения, король не мог побороть искушения и все чаще посещал Версаль, куда его тянуло, как магнитом. С утра до ночи по всей округе разносился стук молотков, визг пил, удары топоров, в воздухе постоянно висела пыль от штукатурных работ, под ногами хлюпала грязь, повсюду валялись кирпичи, камни, доски, бревна, высились штабеля леса и балок. Но, несмотря на это, парижская знать всеми правдами и неправдами старалась получить приглашение на празднества, устраивавшиеся в новой королевской резиденции. Разумеется, этих тщеславных и стремившихся к богатству людей влекли туда не любовь к прекрасному, да и к самому Версалю они если не испытывали ненависти, то были в лучшем случае безразличны. Они никак не могли понять, почему из всей Франции, богатой живописными ландшафтами, холмами, долинами и горами, поросшими могучими лесами, королю для своей новой резиденции вздумалось выбрать это унылое, нездоровое место с часто стелющимися по земле туманами и топкими низинами.
Среди рабочих отмечались случаи заболевания особым видом лихорадки, причиной которой были попадавшие в их легкие вредные болотистые испарения из ям, выкопанных под фундамент. Некоторые придворные тоже часто жаловались на то, что в Версале их преследовали постоянные болезни, но ни им, ни кому другому не приходило в голову отказаться от приглашения на приемы, балы, карнавалы и прочие увеселительные мероприятия. Они могли ворчать по поводу примитивных неудобных жилищ, которые к тому же приходилось делить с другими приглашенными. Многие должны были искать пристанища вне строящегося дворца, в деревне. Однако при всех этих лишениях пребывание в Версале стало символом успеха в обществе. Дворяне, не приглашенные туда на какое-то особое тожество, частенько прикидывались больными или изобретали какой-нибудь предлог, дабы объяснить свое отсутствие и избежать унижения.
Людовик XIV, которому климат Версаля и теплые, влажные ветры, дувшие с возвышенности Сатори, шли только на пользу, с затаенным интересом наблюдал за этой суетой. Его глаза, прикрытые тяжелыми веками, светились триумфом. Использовав тщеславие знати, желавшей всегда поспеть за последними веяниями моды и политики, он манипулировал этими людьми, как марионетками, заставляя плясать под свою дудку. Именно поэтому Версаль становился все более дорог и близок его сердцу, как свидетельство еще одной одержанной победы, благодаря которой в его руках сосредоточилась огромная власть. С другой стороны, он и без того обладал абсолютной властью, какой не было, пожалуй, ни у одного европейского монарха. Однако ему в голову часто приходила мысль о том, что если бы его путь к вершине только начинался, одного Версаля хватило бы для полного успеха. Иногда он признавался сам себе в том, что любит этот дворец более страстно, нежели какую-либо женщину.
- Предыдущая
- 12/223
- Следующая
