Подобно реке… - Коэльо Пауло - Страница 1

• 1/35
• Следующая

Мне было пятнадцать лет, когда я объявил матери:

— Я открыл свое призвание. Я хочу быть писателем.

— Сынок, — ответила она с грустью, — твой отец — инженер, человек благоразумный, рассудительный и трезвомыслящий. А кто такой писатель?

— Тот, кто пишет книги.

— Твой дядюшка Арольдо — врач, но он тоже пишет книги и кое-какие напечатал. Так что выучись и ты на инженера, а потом пиши себе, когда выдастся свободная минута.

— Нет, мама, я хочу быть только писателем, а не инженером, пишущим книги.

— Но ты знаешь хоть одного писателя? Ты видел когда-нибудь живого писателя?

— Никогда. Только на фотографиях.

— Как же ты собираешься стать тем, о ком толком ничего не знаешь?

Чтобы смочь ответить матери, мне пришлось провести небольшое исследование. И вот к каким выводам я пришел относительно того, что значило быть писателем в начале семидесятых.

А. Писатель всегда носит очки и ходит непричесанный. Половину жизни он зол на весь свет, а другую половину пребывает в депрессии. Время проводит в забегаловках, в спорах с другими писателями, тоже в очках и такими же растрепанными. Изъясняется туманно. Всегда полон фантастических замыслов по поводу нового романа и ненавидит тот, который уже опубликован.

Б. Долг и обязанность писателя — оставаться непонятым современниками, иначе его никогда не признают гением. Писатель убежден, что он родился в эпоху, когда миром правит посредственность. Писатель по многу раз переписывает и правит каждое предложение. Словарный запас простого смертного насчитывает три тысячи слов; настоящий писатель никогда их не употребляет: в словаре имеется еще сто восемьдесят девять тысяч слов, предназначенных для таких особенных людей, как он.

В. Понять писателя способен только другой писатель. Несмотря на это, писатель втайне ненавидит всех остальных писателей: ведь они претендуют на те же вакансии, которые история литературы выделяет на века. В конце концов, все писатели борются за один и тот же трофей, стараясь написать книгу настолько непонятную, что ее признают лучшей.

Г. Писатель разбирается в темах, названия которых звучат устрашающе: семиотика, эпистемология, неоконкретизм. Когда он хочет кого-нибудь шокировать, то произносит сентенции типа: «Эйнштейн — дурак» или «Толстой — буржуазный паяц». Вначале это возмущает присутствующих, но потом они сами начинают повторять другим, что теория вероятности неверна, а Толстой защищал интересы русской аристократии.

Д. Чтобы соблазнить женщину, писатель говорит ей: «Я писатель» — и записывает стишок на бумажной салфетке. Срабатывает безотказно.

Е. Благодаря широкой эрудиции писатель всегда способен подрабатывать литературной критикой. Вот когда он может продемонстрировать благородство, расхваливая книги своих друзей! Его критические статьи состоят наполовину из цитат иностранных авторов, наполовину из разбора фраз с использованием терминологии вроде «эпистемологический срез» или «интегральное видение под соответствующим углом зрения». Тот, кто в состоянии читать критику, восхищается: «До чего ж культовый автор!» И не покупает книгу — из опасения обнаружить в ней «эпистемологический срез».

Ж. Когда писателя спрашивают, что он в настоящее время читает, тот всегда называет книгу, о которой до этого никто не слышал.

З. Существует единственная книга, которой восхищаются все без исключения писатели: «Улисс» Джеймса Джойса. Ни один писатель никогда не обмолвится плохо об этой книге, но, когда ему задают вопрос, касающийся ее содержания, он изъясняется настолько невнятно, что закрадывается сомнение, читал ли он ее вообще. Какая нелепость, что никто не переиздает «Улисса» — роман, признаваемый шедевром всеми писателями! Похоже, издатели настолько глупы, что упускают шанс заработать большие деньги на книге, которую все читали и все полюбили.

Вооружившись этими знаниями, я вернулся к матери и изложил ей подробно, кто такой писатель. Она слегка удивилась.

— Проще быть инженером, — сказала она. — К тому же ты не носишь очков.

Но мои волосы уже были взлохмачены, в кармане лежала пачка «Галуаз», а под мышкой я держал рукопись пьесы «Предел прочности», написанной для театра (впоследствии один критик назвал спектакль по ней, к моему удовольствию, «самым безумным спектаклем» из всех, что он когда-либо видел). Я стал штудировать Гегеля и твердо решил прочитать «Улисса». И лишь благодаря одному рок-музыканту, однажды обратившемуся ко мне с просьбой написать слова к его музыке, я свернул с пути поиска бессмертия и вернулся в окружение обычных людей.

В результате я смог повидать мир, сменив больше стран, чем пар обуви (как говорил Бертольт Брехт). На страницах этой книги собраны рассказы о событиях, пережитых мною, истории, которые я слышал от других, а также раздумья, посещавшие меня на разных участках течения реки моей жизни.

Ранее опубликованные в разных газетах, по просьбам читателей они собраны теперь в одной книге.

Автор

Три состояния образуют симфонию моей теперешней жизни: «много людей», «отдельные встречи» и «почти никого». На каждое из них приходится около четырех месяцев в году; зачастую одно вклинивается в другое на протяжении месяца, но никогда они не смешиваются между собой.

«Много людей» — это когда я встречаюсь с читателями, издателями, журналистами. «Отдельные встречи» бывают во время моих наездов в Бразилию: там я вижусь со старыми друзьями, иногда прогуливаюсь вдоль Копакабаны, участвую в общественных акциях, но в основном сижу дома.

Сейчас, однако, я собираюсь поразглагольствовать о третьем состоянии — состоянии «почти никого». Только что ночь опустилась на селение в Пиренеях, где всего двести жителей и чье название я предпочитаю не разглашать. Здесь я недавно купил старую мельницу, приспособив ее под свое жилище. Утром я просыпаюсь под крик петуха, выпиваю кофе и выхожу прогуляться по пастбищам, среди коров и ягнят, вдоль кукурузных плантаций и засеянных травами полей. Любуюсь горами и — в отличие от состояния «много людей» — никогда не задумываюсь над тем, кто я такой. У меня нет ни вопросов, ни ответов, я живу только настоящим, помня, что год состоит из весны, лета, осени и зимы (для кого-то, может, и банальность, но как часто мы об этом забываем!), и преображаюсь под воздействием окружающего ландшафта.

В эти минуты меня не интересует, что происходит в Ираке или в Афганистане: как и для любого обитателя глубинки, самое важное для меня — прогноз погоды. Жители небольших городов знают: информация о том, когда пойдет дождь, похолодает или станет ветрено, имеет непосредственное отношение к их жизни, к их планам, это то, что влияет на урожай. Я вижу крестьянина, обрабатывающего свое поле; мы желаем друг другу доброго утра, беседуем о погоде, после чего возвращаемся каждый к своему занятию: он — пахать, а я — продолжать свою прогулку.

Вернувшись домой, заглядываю в почтовый ящик: там уже лежит местная газета. В ней объявления о танцах в соседнем поселке и о публичной лекции в одном из кафе Тарбеса (это большой город — сорок тысяч жителей), сообщение о ночном выезде пожарных на кем-то подожженную мусорную свалку. Новость, взбудоражившая всю окрестность: выявили группу злоумышленников, спиливших платаны вдоль проселочной дороги, на которой перед этим разбился насмерть мотоциклист, врезавшись в одно из деревьев. Эта новость заслуживает полосы и целого цикла репортажей о «секретной команде», которая мстит деревьям за смерть юноши.

• 1/35
• Следующая