Постепенное пробуждение - Левин Стивен - Страница 7

• Предыдущая
• 7/33
• Следующая

Волевое действие есть часть постоянно продолжающегося послания, которое позволяет нам шагать, ставить одну ступню вслед другой; его можно увидеть как тонкое, дословесное побуждение, заставляющее быстро опустить голову, когда камень ударяет в ветровое стекло. Но даже эти едва заметные требования можно заметить – почти как ощущения в уме. Волевое действие может также быть значительно более очевидным: например, когда мы проходим мимо лавки с мороженым, появляется мысль: «Съем-ка я чуточку орехового пломбира!» – это голос волевого ума, предшественника всей кармы.

Наблюдая намерение, предшествующее волевой активности, мы начинаем свергать власть желания с ее трона, – а ведь она бессознательно обусловливает наши действия; благодаря этому мы приобретаем чуть больше свободы в своей жизни. Перед каждым словом или жестом намерение незаметно предшествует активности; это переводит энергию от желания к действованию. Как можно отметить волевой элемент, ведущий ко все более и более далеким переплетениям и алчным желаниям ума, так же точно можно и увидеть, что именно это качество выбора, которое снова и снова возвращает нас к дыханию, при правильном его поощрении приводит жизнь к равновесию.

Всякое состояние ума – это некая установка, господствующая эмоция или настрой; она действует наподобие фильтра или цветовой линзы, через посредство которых переживаются и становятся объектами отношения психические события, такие как помыслы и ощущения. Состояния ума суть способы видеть. Бывает, что целый набор установок и эмоций уходит прочь, и тут же после этого появляется совершенно новый ум, вполне отличный своим видением. Эти возникающие состояния ума повторяются и, похоже, обладают собственной, совершенно независимой жизнью, – они возникают к бытию только для того, чтобы смениться следующим состоянием, которое расположится на покинутой сцене. Мы ловко прилепляемся к каждому из этих умов, принимая их за «я» и «мое», хотя они иной раз радикально отличны один от другого и по характеру, и по намерениям. В самом деле, любой объект или помысел, вошедший в поле осознавания, может попеременно, в сменяющихся мгновеньях ума, вызывать приязнь или неприязнь.

Внутри нас содержатся несовместные системы желаний, которые в одно мгновенье могут оттолкнуть какой-то объект, а в следующее – страстно его пожелать. Эти враждующие системы желаний могут желать сделать что-то в одно определенное, но не в другое время. Такие несовместные, противоборствующие состояния ума и сопутствующие им суждения друг о друге являются причиной значительной доли того трения, которое мы переживаем в чувстве вины. Один ум возникает для того, чтобы за ним естественно последовал другой. Отождествление себя с одним качеством или настроением и отказ в существовании другому означает отрицание потока, захваченность болезненными завихрениями ума.

В какой-то отдельный момент состояние ума может быть радостно, или бодро, или счастливо, или добро, тогда как в другой оно может быть гневно, или алчно, или похотливо, или лениво. Ум на деле колеблется по тысяче раз в день между такими различными состояниями. Вследствие этой изменчивости состояний ума некоторые люди пытаются контролировать ум. Но я думаю, что важнее не давать уму контролировать нас. Некоторым представляется, что медитация – это останавливание ума. Хотя это и достижимо ненадолго, это состояние не уменьшит чувства привязанности к уму; больше того, поскольку и в этом случае «кто-то» совершает «что-то», и такое достижение может даже подкрепить иллюзорное «я». От останавливания ума мудрости не получится; она возникает от понимания природы ума. Благодаря такому пониманию отпадает самоотождествление с умом и появляется возможность освободиться.

Ничуть не лучше наблюдать за одним объектом, нежели за другим. Идеальный объект – это просто то, что происходит в данный момент. Когда мы следим за умом при помощи так называемого «осознавания без разбора», то мы берем сосредоточенность, развитую на первичном объекте, и разрешаем уму ежемгновенно переживать все, что возникает; все, что получает преобладание, усматривается с не создающим привязанности осознаванием. Мы просто следим без разбора за всем, что происходит. В такой открытости ума нет никаких суждений; она не предпочитает одного объекта другому. Это цель и метод разом; этим и красива такая медитация. Каждое мгновенье этой практики есть также и ее цель: внимательность, простая чуткость к тому, что есть.

Когда внимательность становится очень острой, мы начинаем видеть помыслы по-новому, буквально переживая их возникновение и исчезновение, словно они вставлены в рамку, – словно бы мы видели кинофильм, проецируемый на экране; мы рассматриваем смену одного кадра другим, исследуем отдельные элементы того, что раньше мнили единством, непрерывным потоком. Мы видим возникновение и исчезновение сознания, всего, что считали собой. Это дает возможность микроскопического рассмотрения ежемгновенного ума, рассмотрения бытия по мере того, как оно развертывается. Тогда то, что бывает бессознательным, становится сознательным. Ничто не встречает препятствий, ничто не прибавляется; целая Вселенная предстает, как хочет, и нам дарована благодать ее восприятия.

Мы как бы стоим на берегу ручья и наблюдаем все помыслы, плывущие вниз по течению, подобно пузырям. И когда мы их наблюдаем, становится все яснее, что некоторые из пузырей – это мы сами, наблюдающие ручей, что даже наблюдатель являет собой всего лишь часть потока; осознавание просто переживает все, что есть.

Может оказаться полезным такой наглядный образ медитативной практики: представим себе, что мы стоим у железнодорожного переезда и наблюдаем проходящий мимо товарный состав. В каждом прозрачном вагоне находится какой-то помысел. Мы стараемся глядеть прямо вперед, в настоящее; но наши привязанности привлекают наше внимание к содержимому проходящих товарных вагонов – мы отождествляем себя с различными помыслами. Когда же мы направляем внимание на поезд, мы замечаем, что в одном вагоне сервирован ужин; но мы только что поели, и ужин нас не привлекает. В следующем вагоне – прачечная, где сушится белье, так что мы на мгновенье размышляем о голубом полотенце, которое вывешено для сушки; но мы еще раз быстро пробуждаемся к настоящему моменту, поскольку в следующем вагоне видим какого-то человека, занятого медитацией; и мы вспоминаем, чем заняты сами. Проходят еще несколько вагонов с помыслами, и мы ясно распознаем, что это помыслы. А в следующем вагоне рычит лев; он преследует кого-то, похожего на нас. Мы следим за тем, поймал ли он нас, пока вагон не скроется из виду. Мы отождествляем себя с этим вагоном, потому что он для нас что-то «значит». Мы испытываем к нему привязанность. Далее мы замечаем, что тем временем пропустили все прочие, пробегающие мимо вагоны; тогда мы освобождаемся от своего очарования львом и еще раз переводим внимание прямо вперед, в настоящее.

Мы удерживаемся на некоторых предметах и не останавливаемся на других. Поезд все еще там; кажется, там же находится и безмолвный свидетель на переезде. Таковы первые ступени попыток быть внимательными, первые ступени старания пребывать здесь и теперь.

Затем, когда мы попривыкнем к осознаванию содержимого, мы начинаем отмечать сам процесс прохождения поезда. Мы видим просто вагон за вагоном, и наше внимание уже не следует за каждым стимулом; мы более не теряемся в следах прошлого или в предвкушении того, что придет из будущего. Итак, мы глядим прямо вперед, не отвлекаясь содержимым какого-либо вагона; но вот совершенно внезапно один из проходящих вагонов взрывается; нас привлекает это зрелище, и мы прыгаем в вагон и ввязываемся в происходящее там действие. Затем мы возвращаемся с кривой усмешкой, полные понимания – это был всего лишь образ взрыва, всего лишь помысел – вагон. И мы снова глядим прямо перед собой, только на процесс прохождения вагонов; и вот в одном из них оказываемся мы сами, и мы бьем свою жену. В уме тьма всякого хлама. А мы немедленно следуем за ним, сейчас же втягиваемся в него; и это продолжается до тех пор, пока мы не начнем видеть безличную, обусловленную природу всего процесса и его содержимого, пока не осознаем совершенную текучесть его самого.

• Предыдущая
• 7/33
• Следующая