Марфа-посадница или Плач по Великому Новгороду - Левашов Виктор Владимирович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/11
- Следующая
БРАДАТЫЙ. «Ты, честной король, не должен касаться нашей православной веры: где захотим, там и посвятим нашего владыку, захотим в Москве, захотим в Киеве; а римских церквей не ставить нигде в земле новогородской…»
ДМИТРИЙ. На том целован крест. В том наше право.
ИОАНН. Свое час сей вам право укажу! (Холмскому.) Иссечь кнутом позорным! И на плаху!
ДМИРИЙ. Не смеешь сечь плененного в бою!
ХОЛМСКИЙ. Не смеешь, государь.
ИОАНН. Не пленник он – холоп неверный мой! (Дмитрию.) Не я ль тебе пожаловал боярство московское? И принял он!
ДМИТРИЙ. Премудр ты, Иоанн! А я гадал – почто?.. Ликуй, палач! И да простит нас Бог!..
Стража увлекает Дмитрия и передает в руки Палача и его сына.
ИОАНН. Троих тех – тож. На плаху! Вот вам право! Других – в железа, отослать в Москву. А прочих… Отпустить. Пусть в Новгород несут благую весть о нашем милосердье!
ХОЛМСКИЙ. Притек гонец. Доносят из полков: горят монастыри и все посады вкруг города. Подожжены. Осадой негде встать. Готовить штурм?
ИОАНН. И что?
ХОЛМСКИЙ. Возьмем. Хоть и не споро.
ИОАНН. И что? Всех истребить? Ты сам же зрил, сколь глубоко пустила корни ересь! Степного скакуна не объезжают в день. Мы не спешим. Ни штурма, ни осады. Послов принять. Не тотчас, продержать в неведенье, что хуже быстрой кары. Потом принять. Мы продиктуем им условья мира.
БРАДАТЫЙ. Премудр ты, государь!
ХОЛМСКИЙ. Знак, государь, подай к началу казни.
ИОАНН. Да свершится суд наш и Божий!
Четырежды слышится страшное палаческое «Хэк!», четырежды сверкает топор в дымных лучах огромного багрового солнца, четырежды с глухим стуком скатываются на помост смиренные головы вольных новгородских мужей. Стучат молотки – заколачивают гробы.
На опустевшей площади появляются Палач и сын.
ПАЛАЧ. Не дивна ль жизнь? Не дивно ль Божье утро? Как любо с толком сделанное дело! Ответствуй, так?
СЫН (любуясь снятым с руки казненного перстнем). Так, отче. Лепота!
ПАЛАЧ. Теперь медку испить ли? А можно, что ж, исполнена работа.
СЫН. Вели.
ПАЛАЧ. Влеки!
Сын уходит, возвращается с братиной. Палач тем временем заметил Отрока, сошедшего откуда-то сверху, со стропил звонницы.
ПАЛАЧ. А, отрок! Как? Тот мастер, что в Торжке, ловчее был?
ОТРОК. Судить о том не мне.
ПАЛАЧ. И то, что не тебе. Тут мастер судит мастера, и только. Заказчик не оценит мастерства! (Принимает из рук сына братину, пьет. Возвращая братину.) Добро! Радей. Радей, сын мой, в ученье! Воздастся все, работа велика. Сколько сделано, а сколь еще грядет! (Бросает Отроку ладанку, снятую с Дмитрия.) Владей!
Палач и сын уходят. Отрок прячет ладанку на груди.
ОТРОК. «Тем днем плененных посадников приведоша к князю великому, он же разъярися за измену их и повеле казнити их: кнутьем бити и главы отсечи… Се был числа 21-го, месяца июля, в год
1471-й… Боярыня Марфа за ся и за сына Феодора учинила данную грамоту святому Соловецкому монастырю, дала земли и варницы на Бела-море и повеле плакати о рабе Божьем Димитрии. И сама плаче…» И плаче Марфа о сыне, и рвет власа и истязает лик свой…
МАРФА. О окаянная я! Будь проклята жена, рукою своею подвигнувшая сына, кровинушку свою, к смерти позорной! О Боже! Накажи меня своим проклятьем вечным, коль снова долг свой бабий преступлю и шаг ступлю я за пороги дома, где велено мне быть указом высшим, тепло его и душу сберегая от лютых зим!..
Картина четвертая
И едва успели отзвучать последние стоны плача, как зазвенели, затренькали гусельки, загудели гудки, засвистали сопелки, и горохом из прорванной рогожи высыпали скоморохи, замелькали колесом, завихрились под веселую плясовую в угождение высокому московскому гостю – думному дьяку Иоанна Стефану Брадатому, которого со всей возможной щедростью принимал в своем доме новгородский боярин Захарий Овин со своим первым другом и ласкателем подвойским Назарием.
Гость уже был распоясан и благодушествовал. Но временами тень набегала на его чело, выдавая тайную досаду, и тогда по знаку хозяина поддавали жару музыканты и скоморохи.
ЗАХАРИЙ (поднося гостю драгоценный софийский кратир с фалернским вином). Высокий гость, дозволь мне молвить слово.
БРАДАТЫЙ. Молви, молви.
ЗАХАРИЙ. Сколь бесконечны дни, влекущие ненастья! Сколь скоротечны годы благоденствий! Четвертый год минует с той поры, как Иоанн, великий князь московский, мир даровал нам и свой поруку – а как вчера!..
БРАДАТЫЙ. Не дорогонько обошелся мир вам? Восемьдесят пудов серебра – не медна пула. За таки деньги можно всю великую Ганзу скупить. Ужель не возроптали?
ЗАХАРИЙ. Помилуй Бог!
БРАДАТЫЙ. Никто-никто?
НАЗАРИЙ. Как можно!
БРАДАТЫЙ. А это хорошо. Ну, молви, молви.
ЗАХАРИЙ. За все года дарованного миры мы в Новограде не устали славить явленную нам милость Иоанна, и всякий день с молитвой на устах его благославлять! И всякий час…
БРАДАТЫЙ. И на черну дань не возроптали? Народишко, он же, самим ведомо, каков. За полушку вопит. А тут все ж таки три гривны с обжи. Неужто не шумят: разор, разор!
ЗАХАРИЙ. Ни един!
НАЗАРИЙ. Как рыбы в Волхове!
БРАДАТЫЙ. А бояре, житые люди? Земельки-то много отошло к милостивому государю нашему. Чти: Пинега, Мезень, Немьюга, Выя…
НАЗАРИЙ. Поганая Сура, Пильи горы. В низах еще…
БРАДАТЫЙ. О! И в низах! Уже ль благословляли и за токо оскудение?
ЗАХАРИЙ. Все как один!
НАЗАРИЙ. Без малого изъяна!
БРАДАТЫЙ. И это хорошо. Реки, реки!
ЗАХАРИЙ. Сколь радостно душе смиренной ведать, что каждый день и час о ней печется, не зная устали, себя не пощажая, во имя блага русских всех земель и нас средь них, земли новогородской, достойный и премудрый Иоанн, звездой вошедший средь себе подобных…
БРАДАТЫЙ. А вот касаемо веча… Ну, утеснение учинено, вечевые грамоты отменили… то ж вам, новугородцам, как дитю цацка. Се как?
ЗАХАРИЙ. Что знать благоволишь?
БРАДАТЫЙ. Волнений не зрится? Тож как рыбы в Волхове?
НАЗАРИЙ. Тишей!
БРАДАТЫЙ. А что Иоанн суд свой утвердил превыше вашего?
ЗАХАРИЙ. То благо, милость! Ведомы всем премудрость Иоанна!
НАЗАРИЙ. И милосердье кроткое его!
БРАДАТЫЙ. И тут не возроптали? Никаких там укоризн, сговоров – Казимира бы не худо изведать, снестись с ним? Не супротив Москвы – так, на худой конец?
ЗАХАРИЙ. Господь нас сохрани!
БРАДАТЫЙ. Ни-ни?
ЗАХАРИЙ. Ни-ни!
НАЗАРИЙ. Ни-ни!
БРАДАТЫЙ (подумав). И это хорошо. Реки, боярин, внемлю. В одном челом бью – окоротись. Сколь же вы, новгородцы, поговорить охочи! Бог жизни, что ль, вам отпустил без меры?
ЗАХАРИЙ (поспешно). Я сей кратир фалернского вина, бесценного, как сам кратир бесценный, вздымаю в честь благого Иоанна! Пусть будет здрав и славен он в веках, наш покровитель и благодеятель, великий государь всея Руси!
БРАДАТЫЙ. Всея Руси. Вот это ладно, ладно.
ЗАХАРИЙ. Виват!
БРАДАТЫЙ. Виват?
НАЗАРИЙ. Так фряжски да германски князья друг друга и особ высоких славят.
БРАДАТЫЙ. Тогда виват.
Пьют. Музыканты ударяют подчарную. Гость являет знак неудовольствия. Певцы и музыканты смолкают.
БРАДАТЫЙ. А отчего не вижу я за сим столом достойную Марфу? Коль в Новограде у вас така дружба и тако единение, грешно отдалять от себя недругов ваших бывших. Не по христианскому сие обычаю.
ЗАХАРИЙ. Жене не место средь мужей в пиру.
БРАДАТЫЙ. Кака жена! Ину и на вече послушать любо. А коли так, отчего ж не место ей в дружеском пиру? Посидеть, взаимно усладиться беседой. В чем тут зазор?
ЗАХАРИЙ. Велишь призвать?
БРАДАТЫЙ. Так и призвать! Вы, ведомо мне, люди в Новограде сильные, из первейших, властью великой наделены…
ЗАХАРИЙ. Не наша власть – то Иоанна власть.
НАЗАРИЙ. Не наша сила – Иоанна сила.
БРАДАТЫЙ. Так, так. Однако ж Марфа не из холопьев ваших. Вот кабы она сама дала милостивое согласие свое разделить душевную нашу трапезу…
- Предыдущая
- 4/11
- Следующая