Выбери любимый жанр

Потомок Микеланджело - Левандовский Анатолий Петрович - Страница 36

Изменить размер шрифта:

Он уже прошел было мимо, и они, как водится, приумолкли, но тут один из них вдруг поднялся и крикнул в спину ему:

— Эй, вы, сударь!..

Буонарроти остановился.

— Это вы мне?

— А кому же еще, черт побери? — взгляд говорившего дышал неприкрытой ненавистью.

— Тогда замечу вам, что я не «сударь», а гражданин. Господ, как известно, у нас давно уже нет.

Раздался злобный хохот.

— Вот как? Господ, говоришь, нет? Эх ты, отребье, я ведь узнал тебя. Следовало бы набить тебе поганую рожу…

— По какому праву вы оскорбляете меня?

— Тебе ли толковать о правах? А по какому праву, злодей, ты измывался над порядочными людьми, грабил их и убивал?

— Что вы имеете в виду?

— Вспомни Онелью…

Эти слова и потом еще долго звучали в его ушах, уже после того, как, оттолкнув проходимца, пытавшегося ударить его, и тщетно стараясь, скрыв волнение, двигаться дальше размеренным шагом, он брел, точно лунатик, и дома, когда, что-то невпопад отвечая Терезе, он без всякого аппетита глотал остывший суп.

«Вспомни Онелью…»

Как будто можно ее забыть!

Нет, то, что дорого душе и сердцу, что сам считаешь одной из вершин своей жизни, не забывается никогда.

И о н и понимают это. Хотя и смотрят на все с противоположной точки зрения…

…Это произошло сразу после того, как он отличился при подготовке взятия Тулона. Саличетти и Робеспьер-младший написали соответствующий рапорт в Комитет общественного спасения. И вскоре тот же Саличетти уведомил его: прикомандированный к итальянской армии, он назначается комиссаром по надзору за национальными имуществами к востоку от Ментоны.

Это произошло 20 жерминаля II года[24].

Не успел Буонарроти войти в должность, как она была заменена новой, более высокой. 28 мессидора[25] его сделали Генеральным комиссаром восьми округов, образованных на итальянской территории, отвоеванной у сардинского короля. Административным центром этой обширной территории стал город Онелья. Под Онельей, в одной из живописных деревушек, поселился сам Генеральный комиссар со своею супругой.

Эту должность он занимал в течение неполного года.

Почти год в его руках сосредоточивались неограниченные, по существу, диктаторские полномочия.

Он имел право назначать, смещать и наказывать всю администрацию вверенных ему округов.

Он олицетворял революционное правосудие: в качестве генерального общественного обвинителя он возглавлял каждый из восьми революционных трибуналов в округах.

Он решал экономические вопросы, проводил в жизнь идеологию Революционного правительства и даже (в какой-то мере) намечал внешнеполитическую программу, поскольку ведал отношениями с итальянскими государствами.

Как же он употребил эту необъятную власть?

Для возвеличения свой особы?

Вся его жизнь свидетельствовала: он был чужд честолюбия.

Для личного обогащения?

Впоследствии, при аресте, когда был произведен тщательный обыск с целью «конфискации незаконно захваченного богатства», оказалось, что богатство это сводится к двум костюмам, четырем сорочкам и полудюжине чулок (не считая нескольких платьев жены).

Нет, собственная персона во всех ее аспектах меньше всего занимала революционера Филиппа Буонарроти в эти сверхнасыщенные событиями месяцы. Свою неограниченную власть он употреблял только на то, чтобы проводить в жизнь теоретически отработанную, предельно ясную для него программу.

Он помнил слова Сен-Жюста: «Бедняки — это соль земли».

И эти слова он как бы сделал лозунгом всей своей деятельности в Онелье.

Он защищал угнетенных против угнетателей, поддерживал слабых против сильных, преследовал роялистов-эмигрантов, а также тайных врагов Республики, устраивал беженцев из итальянских монархий, заботился о снабжении городов продуктами, следил за качеством выпекаемого хлеба.

Его жизнь протекала в непрерывных разъездах. Он трудился неустанно, не зная отдыха ни днем, ни ночью, словно раб, прикованный к своей тачке.

Ему казалось: еще немного, совсем немного — и яркий свет новой жизни озарит Францию и Европу.

Точно так же казалось и его учителю, Максимилиану Робеспьеру, когда он в жерминале, прериале и мессидоре II года[26], разделавшись с эбертистами и дантонистами, отправлял на гильотину новые и новые партии своих жертв.

Эти жертвы, полагал Неподкупный, будут последними жертвами.

Но вскоре жертвой (и далеко не последней) оказался он сам. За мессидором последовал термидор, и 9 термидора II года[27] Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон и их соратники в Париже отправились на гильотину в свою очередь.

Термидорианский переворот покончил с Революционным правительством и властью якобинцев.

Конечно же для Буонарроти то был страшный, сокрушительный удар. Он никак не мог осмыслить того, что произошло. Но, верный своим идеям и понимая, что термидорианская реакция, вспыхнувшая в столице, до периферии дойдет не сразу, он по-прежнему трудился, делая вид, будто ничего чрезвычайного не случилось и якобинская революция продолжает шествовать по земле. Более полугода пламенный сторонник идей Неподкупного вопреки всему продолжал воплощать эти идеи в жизнь. Именно в это время он затеял нашумевшее дело местного аристократа маркиза Палестрино, отхватив у него изрядную часть родовых земель в пользу крестьян, а затем, в ответ на жалобу потерпевшего, написав ему резкое письмо в якобинском стиле. Маркиз понял, что пожаловался не туда, куда следовало, и обратился непосредственно к новым термидорианским властям. Французский консул в Генуе радостно ухватился за представившийся случай. Он отправил заявление в Париж, утверждая, что так называемый Генеральный комиссар превышает свои полномочия, сеет вражду среди населения дружественной Франции страны и действует в духе «казненных тиранов».

Правительство термидорианцев опомнилось: как же могли они проглядеть, что еще остался и действует один из главных выкормышей тирана Робеспьера!

К этому времени в Италии уже не было народных представителей, которые могли бы заступиться за Филиппа: Робеспьер-младший погиб вместе с братом, а Кристоф Саличетти, верный своей натуре, предпочел уйти в тень, чтобы снова появиться на виду в более подходящее время.

15 вантоза III года[28] по приказу Комитета общей безопасности Филипп Буонарроти был арестован, а должность, занимаемая им, упразднена. В его бумагах, тщательно просмотренных, не нашли ничего одиозного. Тем не менее его под конвоем отправили в Париж. Он приготовил обширную оправдательную записку, рассчитывая выступить перед новым Комитетом общественного спасения. Но кого интересовали его оправдания? Кому они теперь были нужны? С ним не стали разговаривать, а просто бросили в одну из парижских тюрем наиболее строгого режима — в тюрьму Плесси.

Здесь-то Буонарроти и было суждено встретиться с Гракхом Бабефом, после чего начался новый этап его жизни…

…Но сейчас он думал не об этом. Он думал о том, что произошло сегодня на одной из улиц Соспелло.

«Вспомни Онелью…»

Конечно же он помнил о ней.

И сегодня вполне наглядно убедился, что враги о ней также не забыли.

В ближайшие дни произошли новые неприятности.

Филипп начал ходить на уроки по другим улицам, дабы не встречаться с той компанией.

Но оказалось, что этого не требуется: во всех домах вдруг, как по команде, стали отказывать ему.

А тут и Тереза заявила:

— Милый, мне очень неприятно говорить об этом, но вчера Дамвили уволили меня. В чем я провинилась — не знаю; в объяснения мадам вступать не стала.

вернуться

9 апреля 17 94 г.