Лист Ниггла - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 3

• Предыдущая
• 3/5
• Следующая

А потом вдруг ему изменили весь распорядок: находиться в постели более не позволяли, освободили от плотницкого дела и велели просто копать — день за днем. Он не возражал. И даже не стал рыться в памяти, отыскивая почти позабытые проклятия.

Он копал до тех пор, пока спина не стала надламываться… наконец он сбил себе руки и понял, что уже не поднимет лопату. Никто не подумал поблагодарить его. Только доктор зашел, чтобы поглядеть на Ниггла.

— Все, — сказал он. — Теперь полный отдых — во тьме.

Ниггл отдыхал лежа в темноте; он ничего не чувствовал и не думал, даже не мог понять, сколько лежит — час или многие годы. И тут он услыхал Голоса — но не те, которые слышал до этого. Шел медицинский консилиум или же заседание бюро расследований. Все происходило где-то рядом в соседней комнате — при открытых дверях, наверно, — но света он не видел.

— А теперь дело Ниггла, — сказал Голос, куда более строгий, чем докторский.

— И что же с ним случилось? — проговорил Второй Голос, который, пожалуй, можно было назвать кротким, только мягким он не был: в нем слышалась власть, но в то же время печаль и надежда. — Что же случилось с Нигглом? Сердце у него было на месте.

— Да, но работало не совсем хорошо, — произнес Первый Голос. — И голова тоже — он ею почти и не пользовался. Сколько же времени потратил даром и даже себя не потешил. Он так и не приготовился к Путешествию. Жил как вполне обеспеченный человек, но сюда явился совсем разоренным, пришлось даже поместить его в крыло для бедняков. Скверный случай, боюсь ему придется побыть здесь подольше.

— Безусловно, — согласился Первый Голос, — но тщательную проверку выдержат немногие доказательства.

— Итак, — продолжил Второй Голос. — Он был художником по природе своей. Конечно, не из одаренных, однако листья, нарисованные Нигглом, имеют определенное очарование. Он потратил много труда на листья — просто так, ради них самих, и при этом никогда не считал, что это делает его сколько-нибудь значительной фигурой. В Записях не упомянуто, чтобы он даже в собственных мыслях пренебрегал требованиями закона по этой причине.

— И все-таки он не выполнил слишком многого, — продолжил Первый Голос.

— Процент невелик, выбирал, что полегче, и еще называл Помехами. В Записях это слово встречается повсюду, вместе с изрядным количеством жалоб и дурацких проклятий.

— Верно; но, конечно же, ему, бедному маленькому человечку, все это казалось помехой. И еще вот что: в отличие от многих, он никогда не рассчитывал на компенсацию. Возьмем дело Пэриша — он поступил позднее. Пэриш приходился Нигглу соседом, но ни разу не пошевелил ради него пальцем, даже благодарил нечасто. Но в Записях не говорится о том, что Ниггл рассчитывал на благодарность Пэриша, похоже, ему это и в голову не приходило.

— Да, это говорит в его пользу, — отвечал Первый Голос, — но не слишком. Скорее всего обнаружится, что Ниггл обычно просто забывал обо всем, что делал для Пэриша.

— Но вот в последнем отчете, — проговорил Второй Голос, — числится эта поездка на велосипеде в дождь и ветер. Я бы подчеркнул последнее обстоятельство, поскольку вижу в этом поступке истинное самопожертвование: ведь Ниггл догадывался, что уже не получит возможности дописать картину… кроме того, он отдавал себе отчет в том, что Пэриш проявил чрезмерную мнительность.

— Полагаю, что ты сгущаешь краски, — проговорил Первый Голос. — Но последнее слово за тобой. Это твоя обязанность трактовать факты самым выгодным для них образом. Иногда это соответствует истине. Что же ты предлагаешь?

Нигглу казалось, что он не слышал ничего благодатнее этого голоса. В двух словах — «мягкое исправление» — слышались богатые дары, приглашение на царский пир. Его словно похвалили при людях, причем все — и он сам в том числе — знали, что хвала не заслужена. Стыд свой Ниггл укрыл под грубым одеялом.

Наступило молчание. Потом совсем рядом Первый Голос обратился к Нигглу:

— Ты слышал?

— Да, — отвечал Ниггл.

А что с Пэришем? — спросил Ниггл. — Мне хотелось бы встретиться с ним. Надеюсь, теперь он не очень болен? А ногу его можно вылечить? Она все время так досаждала ему. И, пожалуйста, не беспокойтесь о наших взаимоотношениях. Он был очень хорошим соседом и продавал мне по дешевке великолепную картошку, что сохранило мне целую кучу времени.

— В самом деле? — спросил Первый Голос. — Рад это слышать.

Снова наступило молчание. Голоса, как слышал Ниггл, удалились.

— Хорошо, согласен, — проговорил Первый Голос. — Переходим к следующему этапу. Завтра, если ты хочешь.

Проснувшись, Ниггл обнаружил, что плотные шторы подняты и его маленькая каморка полна солнечного света. Он встал и обнаружил возле постели вполне удобную и не больничную одежду. После завтрака врач посмотрел его стертые руки и помазал их какой-то мазью, сразу исцелившей болячки. Потом дал Нигглу добрый совет и бутылку тоника — на всякий случай, если потребуется. Ближе к полудню Ниггла угостили бисквитом и налили бокал вина, а потом снабдили билетом.

— Вы можете немедленно отправляться на станцию, — сказал врач. — А там Носильщик покажет. До свидания.

Ниггл выскользнул из главной двери и заморгал: солнце оказалось неожиданно ярким. Кроме того, он рассчитывал обнаружить перед собой крупный город, под стать вокзалу, но вышло иначе. Он стоял на вершине холма, зеленой, безлесной, продуваемой свежим ветром. Вокруг ничего не было. Далеко внизу поблескивала крыша вокзала.

Он решительно, но без особой спешки направился к станции. Там его сразу же заметил Носильщик.

— Сюда! — сказал он и отвел Ниггла к перрону, возле которого уже дожидался симпатичный пригородный поезд: один вагончик с небольшим паровозиком. Оба яркие, чистые, только что выкрашенные. Похоже было, что им предстоит первый рейс. Даже железнодорожный путь казался новеньким, рельсы блестели, подушки были выкрашены зеленой краской, а прогревшиеся на солнце шпалы испускали восхитительный запах свежей смолы. Вагончик был пуст.

— Куда же идет этот поезд, Носильщик? — поинтересовался Ниггл.

— Едва ли это место уже успело получить имя, — ответил тот. — Но вы сразу узнаете его.

Он закрыл дверь, и поезд немедленно тронулся с места. Ниггл откинулся на спинку сиденья. Паровозик пыхтел в глубокой выемке с зелеными высокими откосами, вверху крышей голубело небо. Прошло не так уж много времени, и паровозик присвистнул, скрипнули тормоза, поезд остановился. Не было ни станции, ни таблички, лишь вверх по откосу тянулась лестница. Заканчивалась она калиткой в опрятной зеленой изгороди. Возле калитки стоял велосипед; по крайней мере, нечто совершенно неотличимое от него. К рулю была привязана желтая табличка с выведенной на ней крупными черными буквами фамилией:

НИГГЛ.

Распахнув настежь воротца, Ниггл вскочил на велосипед и покатил вниз по освеженному весенним солнышком склону. Вскоре он обнаружил, что исчезла тропинка, по которой он начинал свой путь, и теперь под колесами велосипеда оказался дивный дерн: зеленый и плотный, хотя в нем можно было различить любую травинку. Где-то он видел этот лужок… или трава эта приснилась ему когда-то. Местность становилась знакомой. Да, сперва она выровнялась, как и должно быть, а потом, конечно же, пошла на подъем. Огромная зеленая тень заслонила от него солнце. Ниггл поглядел вверх и свалился с велосипеда.

Перед ним стояло Дерево, его Дерево — наконец завершенное, если можно сказать такое о живом дереве… листья его трепетали, а ветви шевелил ветерок, о котором Ниггл так часто догадывался и даже ощущал временами, но тем не менее почти никогда не умел изобразить. Он глядел на Дерево, а потом неторопливо поднял руки и широко развел их.

— Это — дар! — проговорил он. Имел он в виду искусство вообще, а в частности — результат, но словом воспользовался в буквальном смысле.

Он все глядел на Дерево. Листья, над которыми он трудился, оказались на своем месте, и притом были они не такими, какими он изобразил их, а какими видел. Попадались и такие листья, что только грезились ему, много находилось и тех, что еще только могли бы пригрезиться, будь у него для этого время. На них ничего не было написано, на роскошной-то зелени. И все-таки на каждом из них словно была проставлена дата из календаря. Некоторые из самых прекрасных… самых характерных, самых совершенных примеров стиля Ниггла значились созданными в соавторстве с мистером Ближним — именно так.

• Предыдущая
• 3/5
• Следующая