Шпага д’Артаньяна - Перфильева Анастасия Витальевна - Страница 14
- Предыдущая
- 14/15
- Следующая
Витя низко опустил голову.
— Хорошо ещё, что ты во-время опомнился, разобрался во всём и сделал то, что нужно…
Гаврила Семёнович встал, прошёлся по сторожке.
— Вот ты говорил, что у вас в отряде скучно, что вожатая уж слишком как учительница… Конечно, нехорошо, если это так. Но ведь надо и самим придумывать, изобретать, искать, а не ждать, когда тебе разжуют и положат в рот занятие по вкусу! Интересного кругом очень много, только сумей найти его!
Гаврила Семёнович подошел, потрепал Витю за вихры.
— Смотри-ка сюда! — сказал он, — Я хочу показать тебе свою будущую картину.
Он снял со стены лампу и осветил висевший над топчаном холст. Витя поднял голову.
…Голубые сугробы снега залегли вокруг полуразрушенной старинной башни. Заходящее солнце зажглось на далёкой снежной равнине. Там, где она сливалась с лесом, синели тени. По глубокому снегу, как чёрные пятна, распластались закоченевшие, разметавшие руки фигуры…
— Фашисты! — узнал Витя.
У подножия башни лежал молодой советский солдат.
Его лицо, спокойное и прекрасное, запрокинуто в небо. Рядом зарывшийся в снег, исковерканный пулемёт. И тишина, тишина кругом…
Витя долго смотрел, не отрывая глаз, чувствуя щемящее волнение.
— Ну вот, даже рука устала! — сказал Гаврила Семёнович, отводя лампу.
Он поставил её на стол, присел опять на топчан.
— Эта башня. Витя, и остатки крепостной стены видели многое! — помолчав, проговорил он. — Наверно, не раз, приезжая в Сосновку, ты пробегал под ними, не обращая внимания и уж, конечно, не задумываясь о том, откуда взялись эти руины, какова их история, что за люди встречались около них. А ты знаешь, сколько полегло под ними врагов нашей Родины? Сколько её защитников прославило себя подвигами? Ты знаешь, что в тринадцатом веке жестокий и кровожадный хан Аммантай был сброшен с этой стены, пронзённый мечом русского витязя Василия Веды, и тогда полчища хана обратились в бегство? Что в шестнадцатом веке ясновельможный пан Загреба с воинством три месяца осаждал эту крепость и отступил с позором? Ты, конечно, читал про Отечественную войну 1812 года… А тебе известно, что в этой башне был заключён пленённый партизанами наполеоновский генерал Лурже?
В гражданскую войну, Витя, — тихо продолжал Гаврила Семёнович, — около этой стены белогвардейцы расстреляли трёх коммунистов и молодую учительницу Савченко из нашего города, скрывавшую их… А в последнюю нашу Великую Отечественную войну у этих развалин разыгралась неравная битва. О ней помнят все у нас в городе! Если ты бывал в краеведческом музее, ты видел: там хранится вот этот самый пулемёт и простреленный комсомольский билет Серёжи Сагурова, Героя Советского Союза… Он учился в вашей школе, все вы, конечно, знаете об этом…
Гаврила Семёнович задумался. Витя пристально смотрел на разгоревшийся огонь.
Стрельнуло в печке полено. Небо за окном порозовело. Мимо разъезда прошёл поезд, и свернувшаяся в углу Пуделька подняла уши.
— Ну, а теперь, — мягко сказал Гаврила Семёнович, — не ломай себе ни над чем голову и давай-ка ложиться спать! Я дозвонился Марье Ивановне. Она передаст твоим родителям, что ты здесь, и завтра утренним поездом мы с тобой вместе вернёмся в город…
Глава тринадцатая
Было девять часов утра.
Прошедший ночью первый дождь растопил на вокзальной площади последний снег.
Весёлые ручьи бежали у сквера. В лужах блестело солнце и отражалось небо. Любопытные воробьи прыгали по мокрому асфальту.
На вокзале было, как всегда, людно и шумно.
На пригородном перроне собирался народ: молочницы с пустыми бидонами, колхозники, уже успевшие побывать на базаре.
По радио передавали утренние известия. У газетного киоска выстраивалась очередь.
К стене киоска прислонился черноглазый остроносый мальчишка. Обеими руками он придерживал оттопыренное пальто.
— Ну, а ты что здесь делаешь? — спросила продавщица киоска, втаскивавшая в дверь кипу свежих газет. — У тебя что, живот болит?
— У меня ничего не болит! — бодро ответил мальчишка. — Я поезда из Сосновки жду.
Продавщица вошла в киоск, а мальчишка — это был Кривошип — вдруг подался вперёд.
На перроне у фонаря среди движущихся голов он неожиданно увидел очень яркую и нарядную вязаную шапочку. Шапочка принадлежала Томе — в этом не было сомнения: из-под неё спускались две толстые, старательно заплетённые косы.
— И Тома здесь! — чуть не ахнул Кривошип. — Вот тебе на! Я вчера чуть ей про всё не рассказал! Без Витьки нельзя…
Но тут же ему пришлось удивиться снова.
По перрону, осторожно обходя лужи, шла Милочка. Лицо у неё было страшно озабоченное.
…Вскоре после того, как к вокзалу подошёл поезд из Сосновки, можно было увидеть следующую картину.
Среди других пассажиров по перрону прошли к выходу в город Гаврила Семёнович с рюкзаком за плечами и лыжами в руках, рядом с ним — Тома (они оживлённо о чём-то разговаривали), потом — Кривошип и Милочка, старавшаяся делать большие шаги, чтобы идти с ним в ногу, и, наконец, растерянный, взъерошенный и красный, как варёный рак, Витя с деловито бежавшей Пуделькой на поводке.
Прежде чем сдать Витю родителям, Гаврила Семёнович решил зайти к себе домой: оставить вещи, собаку и сказать Марье Ивановне, что они приехали.
Конечно, он предложил зайти и всем остальным.
Кривошип не стал ничего говорить в трамвае о шпаге: глупо было среди посторонних вытаскивать её из штанины!
Милочка то и дело менялась в лице, но Кривошип энергичными движениями бровей, глаз и даже носа сигналил ей: «Пока молчи!..»
Витя был поражён, увидев на вокзале и Тому и Кривошипа с Милочкой. Как они оказались все вместе? Откуда узнали, что он ездил в Сосновку? Почему Кривошип перемигивается с Милой, а от него отводит глаза?
Встретив же Марью Ивановну, Витя растерялся совсем. Она спросила только: «Витя! Как же это ты? А?» На что он низко опустил голову.
У Поповых все пробыли недолго.
Тома с любопытством разглядывала заставленную комнату Гаврилы Семёновича, развешанные картины, мольберт, гипсовые слепки… И книги, книги повсюду: на полках, в шкафах, на столах…
Гаврила Семёнович сказал жене:
— Маша, вот познакомьтесь: вожатая нашего Вити и его друга Шуры. Мы уже успели поговорить о многом!
— Очень приятно! — сказала Марья Ивановна.
Гаврила Семёнович передал ей рюкзак, этюдник. Когда Марья Ивановна открыла его. Тома ахнула. Ребята подошли и тоже смотрели молча.
— Ой, ведь эта же… Я знаю, знаю, про что это! — тихо сказала наконец Тома.
— И я! И мы знаем!.. — ещё тише отозвались Милочка с Кривошипом.
— Гаврила Семёнович, а вот я сейчас подумала… — Тома повернулась к нему. — Если бы вы только согласились!.. Шурик. Витя, давайте попросим все вместе! — Она оглянулась на стоящих рядом ребят. — Может быть, Гаврила Семёнович согласится придти к нам в школу и рассказать, как он рисовал эту картину? Ну, как собирал материал для неё, как писал этюды, — про всё!
— К вам? В школу? — удивился Гаврила Семёнович. — Ну что же!.. Пожалуй, об этом стоит подумать…
— И вы покажете нам свои другие картины? И рисунки? И про них тоже расскажете? Пожалуйста!
Гаврила Семёнович засмеялся.
— А когда бы вы хотели, чтобы я пришёл к вам?
— Ах, если бы можно было, Как раз сегодня! — быстро сказала Тома. — Было бы очень хорошо!
— Так на сегодня у вас, наверное, уже что-нибудь запланировано?
— Да… — Тома запнулась. — В пять часов должна быть беседа «Как организовать свой досуг»… — Она вдруг смутилась и залилась краской, — Но если бы вы только смогли…
— А то всё равно все разбегутся с этой самой беседы! — брякнул Кривошип.
Гаврила Семёнович подумал.
- Предыдущая
- 14/15
- Следующая
