Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера - Леонтьев Борис - Страница 42
- Предыдущая
- 42/66
- Следующая
Чтобы наш рассказ не показался читателю скучным и, как заикнулся бы Александр Иванович Корейко, закомуристым, попробуем познакомить великого комбинатора c Элен Поплавской и посмотрим, что из этого получится...
Московское утро уже давно распределило всех трудящихся по заводам и учреждениям, когда Остап вышел из «Метрополя». В Театральном проезде он задержался у книжного развала, поболтал c букинистами, полистал какую-то шикарную книгу, потом не спеша, подставляя солнцу довольное лицо, прогулялся вдоль Китайгородской стены, дошел до Маросейки и скоро остановился там, куда, собственно, и держал путь. Перед ним был величественный портал здания, где размещался Моссоцбанк. Прекрасный Остап открыл дубовую дверь.
– А я-то думал, что попаду в кооперативную артель лжеинвалидов! – ни к кому не обращаясь сладко ухмыльнулся Бендер, очутившись в роскошном вестибюле.
И в самом деле, обширный вестибюль c колоннами, гранитной лестницей и матовыми лампионами был так старорежимно великолепен, что нужно было обладать больной фантазией, чтобы приписать его к собственности вшивой артели лжеинвалидов. Правда, лакеев, снимающих c посетителей верхнюю одежду, здесь не было, но зато был швейцар. Внешностью он смахивал на театрального капельдинера.
Поговорив душевно со швейцаром-капельдинером, молодой человек исчез в коридоре первого этажа. Ему было глубоко безразлично, что творилось за выстроившимися в шеренги дверями. А там, за ними, как и в других местах, строили социализм, вносили свой вклад в досрочное выполнение первого пятилетнего плана.
– Мы им отпустили десять тысяч рублей на приспособление усадеб.
– Это так. Кто спорит? Но я-то знаю, что районное отделение нашего банка перевело им три тысячи рублей. А это как?
– Сам не знаю!
– Я прослужил в этом банке десять лет. Десять! Представляете?
– В конце прошлого года мы им задебетовали три тысячи рублей. Оперируйте, мол. Организуйтесь. Никакого результата. Мы им шлем запросы об обмолоте хлебов, о подготовке кадров, а они молчат!
– Требуйте, Венедикт Галактионович, у председателя карт-бланш на предмет применения репрессий.
– Все боятся ответственности.
– Можно c ума сойти от баланса этого года! А вся отчетность на мне висит. И вы считаете, что это нормальная работа?
– Правительству удалось получить заем в Италии на триста миллионов лир. А мы потерпели убытков на двести тысяч!
– Покупка паев АО «Хлебниковский кирпич» приведет к снижению годового оборота на триста тысяч рублей. Это очень плохо, товарищ Непридержайко. В свете последних решений партии и правительства наш банк при таком положении вещей могут закрыть!
«Словом, куда ни глянь, кипит работа!» – подумал Остап и открыл ту единственную дверь, за которой у него был интерес. Табличка на этой двери сообщала, что здесь находится отдел междугородних переводов.
За столом сидела белокурая девушка c розовыми щечками и мягкими губами. Только ее излишняя подтянутость и строгость говорили о том, что она работает в банке.
– Разрешите? – деловито начал Остап.
– Да, пожалуйста, – ответили мягкие губки.
Великий комбинатор быстро перебрал в голове дежурные льстивые фразы, но ничего путного в голове не находилось. «Что можно сказать этому розовощекому существу, которое, неизвестно по какой причине, затесалось в банковские служащие?» От нее исходил сладковатый аромат дорогих духов. Белое платье делало весьма выразительным ее лицо. К платью была приколота красивая брошь из слоновой кости. Бендер почти шепотом произнес:
– Диковинно хороша!
– Что?
– Эта брошь меня восхищает. Она проявляет ваш хороший вкус.
– Вы подчеркиваете в людях хорошее c целью подчинить их?
Удар, если это был удар, попал в точку. Великий покоритель женских сердец прикусил губу, покраснел и рассеянно улыбнулся. «Тоже мне фраер c конфетной фабрики! – подумал он. – Ну что ж, перейдем тогда, как говорят итальянцы, от наивного юношеского изнасилования глазами к большой и светлой любви».
– И в мыслях не имел вас подчинять! Позвольте представиться. Остап Бендер. Можно ли узнать ваше имя?
– Елена Поплавская.
– Елена? Дочь Зевса и Леды? – оживился Остап, словно встретил после долгой разлуки близкую родственницу. – Сестра Диоскуров и Клитемнестры?
Девушка широко рассмеялась, сверкая белоснежными зубами.
– Вы мне дарите комплимент?
– В греческих сказаниях вы прекраснейшая из женщин. Вы знаете свою историю? Нет? Тесей и Пирифой похитили вас и увезли в Аттику. Припоминаете? Вас освободили Диоскуры. По совету Одиссея, который тоже к вам сватался, многочисленные женихи поклялись признать ваш выбор и всегда вас защищать. За «яблоко раздора» вы были обещаны Афродитой Парису и увезены им в Трою. И из-за вас – ай-я-яй! – разразилась Троянская война.
Сердце Остапа качалось, клокотало, глаза пылали, голова наполнялась влюбленным пылом.
– Вы до того красивы, Элен, что не влюбиться в вас просто невозможно.
– И если бы я была акцией, вы бы поставили на меня все свои деньги?! – Поплавская улыбнулась.
Остапу уже начинало казаться, что он влюблен.
– Вы от какой организации? – перешла к обыденной банковской прозе сестра Диоскуров.
– Организации?
– По какому делу?
– Ах, да! Опьяненный вашим очарованием, я совсем забыл, что пришел по делу. Скажите, перевод в Немешаевск уже отправлен?
– Миировский?
– На десять миллионов...
Поплавская перебрала своими тонкими пальцами ворох бумаг на столе.
– Еще не оформлен, – проговорила она c излишней строгостью, как подобает лицу, облеченному доверием государства. – В понедельник отошлем.
– Спасибо, – любезно поблагодарил Остап, вставая. – Это все, что я хотел узнать.
Он уже было собрался уходить, но в дверях остановился, секунду подумал и серьезно произнес:
– Вы сегодня вечером свободны?
Элен поглядела Остапу прямо в глаза.
– Свободна, – ответила она потупясь, словно невеста во время венчания.
– Я льщу себя надеждой, что вы не являетесь, подобно сестре Диоскуров, замужней женщиной. Поэтому прошу вас о свидании. Помните, у Пушкина: «Куда бы ты ни поспешал, хоть на любовное свиданье, но встретясь c ней, смущенный, ты остановишься невольно».
– Это вы-то смущенный?
– Так вы придете?
– Только из уважения к Пушкину.
– Итак, на Театральной площади в шесть вечера, – раскланиваясь, простился Остап.
Вечер, вечер, ласковый майский вечер благоприятствовал нежным высоким чувствам. Облитое багрянцем здание Большого театра радостно посмеивалось над Театральной площадью, усеянной щебетавшими влюбленными парочками. Легкие алмазные струи фонтана, словно слезы страсти, лились ливмя в круглый бассейн.
Остап сидел на зеленой скамье. Его до зеркальности выбритое лицо свидетельствовало о каких-то переменах в жизни великого комбинатора. Он беспрестанно смотрел на часы, вставал, вновь садился, много курил и был безмерно счастлив, когда, наконец, появилась Элен.
Он поклонился, поцеловал ей руку и подарил букет гвоздик.
– Как это мило.
Остап для разгона предложил Элен взглянуть на его гостиничные апартаменты.
– Для чего они мне?
– Посмотришь, как жили загнивающие буржуи и где поселился теперь гордый орел-стервятник.
– Для чего? – переспросила она.
– А ни для чего! Могут же люди быть нелогичными.
Поколебавшись еще немного, Элен пошла c Остапом к «Метрополю».
В коридоре гостиницы поскрипывал паркет и пахло лавандой. Они вошли в номер. Корейко по просьбе Остапа отправился в театр, c ухмылкой пообещав компаньону, что до полуночи его не будет. Поэтому в номере было пусто и трепетно. Посредине стоял большой круглый стол со стульями. Стол был покрыт сине-розовой скатертью и смеялся блеском серебрянного кофейника. Кофейник видимо хотел сказать, что такому столу, как этот, явно, не хватает окружения, состоящего из чинной прислуги. Ближе к окну спинками к стене, ожидали гостей два глубоких кресла c бахромой и кистями. Они как бы переговаривались между собой: «Мы не какие-нибудь там затхлые креслица, на которых неизвестно кто сидит. Мы созданы для важных людей». Перед важными креслами сверкал журнальный столик. На стене между креслами висела картина Мункачи «Щипательницы корпии», напряженный контраст которой сдерживал королевскую роскошь номера.
- Предыдущая
- 42/66
- Следующая
