Братство волка - Берте (Бертэ) Эли - Страница 22

• Предыдущая
• 22/74
• Следующая

Де Моньяк и Легри остановились на минуту перевести дух на маленькой площадке, покрытой вереском и черникой; они преодолели почти две трети горы. Тут начиналось облако, к которому беспрестанно присоединялись широкие полосы тумана, поднимавшегося из ущелий.

На четверть лье ниже был крайний пункт леса и виднелся притаившийся в куче дрока, последний стрелок линии. Кроме этого единственного неподвижного стрелка, на горе не было никого. Догадаться, в какую сторону направились барон де Ларош-Боассо и графиня де Баржак, было нельзя.

Вдруг слабый звук человеческих голосов раздался из тумана. Кавалер с живостью обернулся и, указывая на склон горы несколько выше того места, где они находились, поспешно сказал:

— Сюда! Я забыл овраг Вепрей, где находится хижина Жанно… Мы найдем их там, потому что я услышал голос моей госпожи.

И он начал подниматься на гору с самой большой скоростью, на какую был способен.

— Куда вы меня ведете? — спросил Легри, с трудом успевавший за ним.

— Вы увидите… Они там, говорю я вам.

Скоро они очутились на краю оврага, который снизу был почти незаметен, но теперь разверзся у их ног, как бездна. Он казался образован дождевой водой, скатывавшейся со склонов горы Монадьер, и дно его было устлано обломками скал. Однако покатость скатов, поросших вереском, позволяла спускаться без затруднения. Легри удивился тому, что какой-то человек осмелился устроить себе жилище в таком месте. На противоположном берегу был вход в пещеру, вырытую под скалой. Перед входом стояла ограда из стволов деревьев, в которой была прорублена дверь и два маленьких отверстия, служивших окнами. Заброшенность этого жилища, устроенного так далеко от мест, обычно посещаемых людьми, бросалась в глаза. Легри внимательно рассматривал это необычное строение, более похожее на берлогу медведя, чем на жилище человека. Но звук голосов, поразивший его, послышался снова, на этот раз он как будто исходил из таинственного жилища.

— Я не ошибся, — сказал кавалер, — они здесь, я в этом уверен. Скорее! Мне кажется, они зовут нас!

Взяв Легри за руку, он повел его за собой по травянистому склону оврага. Они уже дошли до дна, когда быстрый топот поколебал землю возле них. Прежде чем путники успели обернуться, сзади их настигло какое-то стремительно мчащееся существо.

Одним ударом зверь сшиб с ног шедших рядом Легри и кавалера и, не причинив им никакого другого вреда, продолжил свой бег к противоположному краю оврага. Как только он скрылся из вида, какой-то громкий звук, напоминавший не то гром, не то оглушительный хохот раздался в ущелье.

Впрочем, в тот момент ни кавалер, ни Легри не обратили внимания на это обстоятельство — они были оглушены быстрым нападением зверя, убежище которого они невольно нарушили. Они лежали на земле, боясь приподняться. Наконец они решились, и Легри первый, придя в себя, поднял свое ружье, отлетевшее на десять шагов.

— Это жеводанский зверь, — сказал он голосом, дрожащим от волнения. — Будем защищаться…

— Похоже, это действительно был зверь, — сказал кавалер, поднося руку к своему ушибленному лицу. — Черт его побери!.. Славную оплеуху дал он мне… Но почему здесь нет ни одного охотника, чтобы преградить ему дорогу?

Он был прерван пронзительным криком, раздавшимся из хижины, в которую они направлялись. Моньяк и Легри вздрогнули.

— Моя госпожа! — громко воскликнул кавалер.

— Барон! — одновременно с ним закричал Легри.

Дверь хижины вдруг открылась, и графиня де Баржак показалась на пороге. Кристина была без шляпы, раскрасневшаяся, с растрепанными волосами. В руке она держала охотничий нож.

Очутившись лицом к лицу с Моньяком и Легри, она посмотрела на них странным остановившимся взглядом и сказала:

— Поздно… Я убила его… Войдите; вы там найдете вашего прекрасного охотника.

Она бросила окровавленный нож к ногам двух спутников, остолбеневших от изумления, и побежала с горы как сумасшедшая.

Барон Ларош-Боассо был весьма доволен собой. В тот момент, когда они с графиней выехали из замка, он уже ощущал себя победителем.

Кристина, галопируя на своей ретивой вороной лошади по тропинкам леса, не могла сдержать своей радости. Она думала, что вернулась в счастливые времена своего детства, когда отец и дядя брали ее с собой на охоту в этих лесах. Лицо девушки разрумянилось, она полной грудью вдыхала свободный и чистый воздух леса. Отсутствие ментора только увеличивало задор Кристины, она весело смеялась, думая, как ловко они избавились от кавалера де Моньяка. Девушка резвилась как хотела. Она то отпускала поводья Бюшь, которая начинала скакать во весь опор, и грива ее красиво развевалась на ветру, то принуждала ее подпрыгивать на одном месте и грызть серебряные удила. Своим хлыстом она хлопала по низким ветвям деревьев или по цветам, поднимавшим головки из травы. Когда она встречала на дороге какого-нибудь охотника, она приветствовала его веселым словом или улыбкой; счастье как будто выплескивалось через края ее сердца.

Человек, сопровождавший ее, был для нее олицетворением всей этой свободы, всего этого волнения, всего этого удовольствия. Ларош-Боассо казалось, что Кристина никогда не оказывала ему столько благосклонности. Она одобряла его планы, смеялась его шуткам, сама беззлобно над ним подшучивала. Они ехали рядом, обмениваясь друг с другом шутливыми замечаниями; прохожие, видевшие их, делали далеко идущие выводы об отношениях этой пары и о том, кому посчастливится стать новым владельцем Меркоара.

Кристина была беззаботна и чистосердечна в своем обращении с бароном, сам же он был в то утро внимателен и сосредоточен. Он должен был удостовериться в чувствах девушки, а сделать это было непросто. Ларош-Боассо анализировал все ее слова, все движения и выражение лица, ему хотелось понять, испытывает ли Кристина по отношению к нему что-то более серьезное, чем мимолетное увлечение. Понимая, что прямой вопрос о чувствах задавать еще рано, он не хотел спугнуть эту птичку, которая, как он был уверен, почти уже попалась в силки.

Поэтому он демонстрировал такую же беспечность, такую же ветреность; он позволял своей неблагоразумной спутнице упиваться воздухом и солнцем, но надеялся использовать это упоение в своих целях.

Он должен был заниматься приготовлениями к охоте, ему невозможно было разговаривать, особенно с графиней де Баржак. Но в этот день все заметили, с какой лёгкостью барон де Ларош-Боассо, обыкновенно очень строгий относительно охоты, одобрял распоряжения своих людей, которые обычно получали от него не одну выволочку. Он будто торопился; он совсем не слушал, отвечал односложно и нетерпеливо. Наконец, когда он и Кристина проехали верхом всю линию стрелков и увидели, что каждый находится на своем месте, они остановили своих лошадей у Четырех Углов и начали подниматься на гору Монадьер, откуда, как ранее было оговорено, должны были подать сигнал к началу охоты.

Графиня де Баржак, приподняв подол своего длинного платья и бросив на плечо ружье, шла проворными, широкими шагами. Барон хотел подать ей руку, но она лишь презрительно поблагодарила его, и действительно ей не нужно было никакой помощи для преодоления затруднений пути. Она поднималась на гору легко, как горная козочка; ее ясный взгляд спокойно измерял глубину бездны. Даже Ларош-Боассо с трудом успевал за нею следовать. Он смотрел с восторгом, как она, веселая, легкая и доверчивая направлялась в самую чащу. Однако он вдруг сделался каким-то молчаливым и казался смущенным, озабоченным какими-то тайными намерениями. Кристина, предоставленная сама себе, в свою очередь тоже задумалась; тишина и уединение, царившие вокруг, придали ее размышлениям меланхолический оборот.

— Барон, — сказала она вдруг, остановившись, чтобы перевести дух, — как я ни подстрекаю свое воображение, все же не так шли дела при моем отце, что это за охота: ни лая собак, ни ржания лошадей, ни крика охотников, ни веселых звуков рога. Охотники спрятались в кусты, как зайцы, и самые усердные рискуют заснуть на своем посту. Клянусь Богом, раньше дело было совсем иначе! Когда охотились в Меркоаре, двадцать труб звучало по всем направлениям, сто собак с воем отыскивали следы зверя, шум и движение охватывали лес. Всадники в богатых мундирах скакали по лесу на своих лошадях, ружейные выстрелы раздавались повсюду! О мой отец, мой добрый дядя Гилер, где вы сейчас?

• Предыдущая
• 22/74
• Следующая