Берег черного дерева и слоновой кости(изд.1989) - Жаколио Луи - Страница 54

• Предыдущая
• 54/56
• Следующая

— Вы прошли всю Центральную Африку? — спросил губернатор, который не верил своим ушам.

— Так точно.

— А как зовут того человека, который освободил вас из плена негритянского короля и проводил сюда?

— Ив Лаеннек; это бывший моряк, который бежал в Сан-Паоло-да-Луанда, чтобы избегнуть осуждения на смерть.

— Лаеннек… Сан-Паоло-да-Луанда…— сказал Сервен, как бы припоминая. — Что же такое он сделал?

— Он поднял руку на офицера.

— Вспомнил!— сказал губернатор, ударив себя по лбу. — Это я был командиром «Тизбы», когда случилось это происшествие. Мы стояли у португальской столицы Анголы… Зачем вы не привезли его сюда?.. Я немедленно засадил бы его!

— О!..

— Позвольте, я послал бы его на понтон, который служит нам тюрьмой, и выпросил бы ему помилование со следующей же почтой!

— Мы употребляли все силы, чтобы уговорить его следовать за нами, но он предпочитает жить в зарослях.

— Это его дело… Но с вами-то что будет? Я не могу оставить вас здесь. Как я уже вам сказал, на ваши места назначены другие, и потом, после столь продолжительного путешествия вы должны отдохнуть во Франции.

— Тем более что нам нечего здесь делать.

— Именно. Судно, которое ходит между Сен-Луи, Горе-ей и Габоном, стоит на рейде; оно уходит завтра; я отошлю вас в Горею, а оттуда вас отправят с первым случаем в Бордо или Нант.

— Наша признательность…

— Хорошо, хорошо. Вам надо сейчас же отправиться к этому дур… Жибе-Пье-Кюша,— продолжал Сервен, закусив губу.— Вы скажите ему, что были у меня, что я отправляю вас завтра, и попросите приготовить необходимые бумаги. Сделав это, воротитесь ко мне, я жду вас к завтраку, вы мне расскажете подробнее о ваших любопытных странствованиях.

Молодые люди немедленно отправились в канцелярию комиссара, который принял их со всем достоинством, приличным его должности.

Выслушав с величайшим вниманием рассказ Барте об их приключениях и о визите к губернатору, Жильбер Крюшар ответил тоном, исполненным административной самонадеянности:

— Все, что вы мне рассказываете, очень интересно; но если вы даже действительно Барте и Гиллуа, мне до этого никакого дела нет. Ведь официально вы умерли и замещены, мне до вас нет никакого дела!

— Однако, — отважился сказать Барте, вне себя от удивления, — чиновники, замененные другими, имеют право вернуться на родину.

— Вы, стало быть, не понимаете, что я вам говорю: вы официально умерли, министерство уведомило нас об этом в своих последних депешах, а в таком случае, — прибавил Жибе-Пье-Кюша с улыбкой удовольствия, — никакая статья в уставе не дает мне права вас воскресить.

— Официально…— начал Барте, начинавший терять терпение.

— Именно. Вы так умерли с административной точки зрения, что молодой человек, сопровождающий вас и который был…

— При жизни…— продолжал Барте.

— При жизни…— подтвердил Жибе-Пье-Кюша,— помощник комиссара, вследствие своей смерти…

— Официально…

— Вы опять правы… избавляется от недельного ареста, к которому я присудил бы его за то, что он, высадившись на этот берег, не явился прямо ко мне, своему непосредственному начальнику!

— Итак, господин комиссар?..

— Мне до вас нет никакого дела.

— Несмотря на приказание губернатора?

— Губернатор, несмотря на свою власть, никогда не заставит меня поступить против устава.

— Разве устав предусматривает случай, подобный нашему?

— Нет.

— Но если так, господин комиссар, если устав ничего не предусматривает в этом отношении, он, значит, и не запрещает ничего, и вы можете тем более принять решение, что оно уже одобрено начальником колонии!

— Милостивый государь, в администрации мы часто поступаем вопреки уставу, все зависит от ловкости и соображения; но когда устав молчит, мы также молчим.

— Стало быть, если бы устав предусмотрел такой случай, запретив, например, возвращать на родину воскресших, наше положение было бы лучше?

— Конечно! Вы существовали бы, вы были бы чем-нибудь с административной точки зрения… Я отправил бы вас к министру.

— А если бы устав это запрещал?

— Вас можно было бы послать с поручением.

— А если и это?..

— Эх! Довольно, милостивый государь, я здесь не затем, чтобы давать вам уроки административного права. Аудиенция, на которую я вас допустил, окончена.

Не говоря более ни слова, Гиллуа и Барте поклонились и вышли. Несмотря на досаду, которую возбуждало в них это положение, ибо они не знали, чем кончится это дело, они не могли удержаться от смеха.

Узнав о происшествии, Сервен страшно рассердился и немедленно призвал к себе комиссара.

— Итак,— сказал он ему,— вы отказываетесь сделать все, что нужно для того, чтобы отослать во Францию этих молодых людей, которые прибыли к нам после пятимесячных страданий?

— Да, отказываюсь.

— Даже если я пришлю вам письменное предписание?

— Даже и тогда.

— И только потому, что вы считаете их умершими?

— Официально да, а устав, к моему величайшему сожалению, не дает мне права исполнить ваше требование… Может быть, их можно было бы отправить как туземцев…

— Довольно, — перебил губернатор, который едва сдерживался, чтобы не разразиться страшным гневом. — Габон— колония, слишком маленькая для вашего обширного ума. «Аспид» уходит завтра, вам остается двадцать четыре часа для того, чтобы собраться. Отсылаю вас к министру, который сумеет найти для вас поприще, более достойное вашего просвещенного ума.

— Очень хорошо; кому я должен передать мои обязанности?— ответил Жибе-Пье-Кюша, рассчитывавший на то, что губернатор встретит сопротивление в каждом из своих подчиненных.

— Никому из ваших, милостивый государь! Назначаю капитана де Серьера временным комиссаром.

Так кончилось это дело об «официально умерших», над которым долго смеялись на африканском берегу.

Временный комиссар приготовил вечером необходимые бумаги, и «Аспид» в назначенный час снялся с якоря с тремя пассажирами.

Командир «Аспида» прошел Старый Калабар, берег Ашанти и бросил якорь через десять дней после отплытия из Габона у Большого Бассама, французской фактории, которую адмирал Де Лангль занял несколько времени тому назад от имени Франции и которую потом бросил ввиду ее бесполезности.

Остановившись тут на несколько часов, «Аспид» прямо направился к Горее.

Там путешественникам посчастливилось найти судно, пришедшее за маслом в Дакор и отправлявшееся в Нант; с согласия начальника маленькой колонии они пересели на другое судно, и спустя двадцать шесть дней Барте и Гиллуа с понятным волнением приветствовали дорогие берега отчизны, которую оставили семь месяцев тому назад и не имели надежды когда-нибудь их увидеть…

Высадившись в Сен-Назере, они скорым поездом уехали в Париж.

ЭПИЛОГ

Два друга в сопровождении Йомби приехали в пять часов утра на станцию Сен-Лазар. Они немедленно расстались, потому что Барте спешил увидеть своих родных. У Гиллуа был только один старый дядя, эгоист и скряга, который ничего не хотел сделать для него после смерти отца, хотя имел большое состояние. Поэтому Гиллуа решил было остановиться в гостинице, но через несколько минут передумал и поехал к дяде. Расставаясь, молодые люди условились в десять часов встретиться в кофейне «Гельдер» — обычном месте собрания всех приезжих офицеров. Уверенные, что встретят там товарищей, они захотели, прежде чем явиться в морское министерство, узнать, какое впечатление произвели их приключения и известие об их смерти. Им хотелось также узнать об участи Тука и Жилиаса, их товарищей по несчастью. В назначенный час они встретились на бульваре в нескольких шагах от кофейни, знаменитой в летописях армии и флота, и крепко пожали друг другу руки, точно не видались несколько дней.

— Ну, что? — спросил Гиллуа взволнованным голосом.

— Ах, любезный друг,— ответил Барте со слезами на глазах,— я приехал вовремя: мой старый отец и моя мать умирали от горя… Говорят иногда, что великая радость убивает, но мое появление вернуло их к жизни, а моя молоденькая сестра Маргарита, я думал, сойдет с ума от радости! Я забыл уже все мои лишения, все страдания. Когда я переступил порог родительского дома, я был так взволнован, что не мог сделать и шагу… Потом вдруг, не знаю каким образом, забыв всякую осторожность, я бросился, как сумасшедший, в дом, крича: «Я здесь! Я не умер! Я здесь!..» Ко мне вышла моя мать, и я без чувств упал к ее ногам. Когда я опомнился, отец прижимал меня к сердцу, как ребенка… все трое стояли около меня, и мы плакали… Ах, Гиллуа, я задыхаюсь от счастья! Я еще не оправился, говорю вам только о себе и забыл спросить вас, как вы были приняты?

• Предыдущая
• 54/56
• Следующая