Берег черного дерева и слоновой кости(изд.1989) - Жаколио Луи - Страница 41

• Предыдущая
• 41/56
• Следующая

— На чем вы основываете ваше мнение?

— Браун доказал, что вообще следует считать растение присущим краю лишь тогда, когда и все другие виды того же рода туземны. Основываясь на этом принципе, он думает, что все мнимые виды бананов, например не дающие съедобных плодов, не что иное, как простая разновидность; потом, соединяя их в один вид, присущий Индии, он старается доказать, что бананы, находящиеся в Америке, были привезены туда из Конго, хотя многие португальские писатели уверяли, что это растение обрабатывалось в Перу, Мексике и на Панамском перешейке до прибытия португальцев.

На том же основании папайя — американского происхождения, потому что ни один вид этого рода, кроме обрабатываемого, не встречается ни в Африке, ни в Индии. Верно то, что это растение не имеет названия на санскритском языке. По словам Румфиуса, жители Малезии утверждают, что получили это растение от португальцев. Тот же принцип должен относиться ко многим другим растениям, например к табаку. Он, однако, не может распространяться на все… Да, подумать только, что мы находимся в центре Экваториальной Африки, что нам стоит сделать несколько шагов, чтобы прогуляться среди богатейшего гербария на свете,— и мы принуждены бежать, не имея возможности этим воспользоваться. Какая это будет чудная страна, если когда-нибудь климат позволит европейцам занять ее. Во всех странах верхнего Конго, где мы были, почва дает две жатвы в год. Сеют в январе и собирают в апреле; потом наступает зима, но такая теплая, как итальянская весна; потом начинается жара, земля отдыхает под огнем экваториального солнца, как в условиях других климатов она отдыхает подо льдом. В сентябре настают дожди, земли снова засевают, и жатва опять готова в декабре. Женщины, обрабатывающие землю, не употребляют ни плуга, ни заступа. Как только небо возвестит малейший дождь, они взрывают землю легкой лопаточкой. По мере того как открывают борозду одной рукой, другою сыплют семена, которые носят в мешочке на боку. Помните ли, Барте, сколько долгих часов провели мы, смотря на них в печальные минуты плена?

— Помню очень хорошо. На спине несли они своих детей. Бедные крошки, запрятанные в какой-то гамак, привязанные к плечам, играли волосами матерей, пока те работали, наклоняясь к земле.

— Жалкая страна, где женщина исполняет самые трудные работы и в награду получает одни побои. Она и жнет, и молотит, собирает зерно, и тогда только мужчины удостоят собраться и разделить плоды общих трудов своих жен, соразмерно числу жителей в каждой хижине.

— Это общий закон, право сильного, и европейские народы еще не совсем отказались от первобытных нравов в этом отношении… Как вы думаете, в африканской почве могли бы приняться наши северные зерновые хлеба?

— Да, попытка была сделана. В таких же широтах, например, пшеница очень хорошо растет под тропиками, достигает громадного роста, но дает только длинные пустые колосья. Солома пшеницы под тропиками превосходит вышину человека, сидящего на лошади; кроме того, доказали, что наши зерновые хлеба, растения однолетние, под тропиками имеют наклонность становиться многолетними.

— Наблюдение это в высшей степени интересно, потому что приводит к заключению, что эти растения в конце концов акклиматизируются и образуют новые виды.

Друзья шли таким образом несколько часов, рассуждая о самых различных предметах, оставляя ботанику для геологии, касаясь вопросов естественной философии, как вдруг разговор их прервал странный шум, похожий на топот лошади, скачущей галопом по густой чаще. Они оторопели, остановились; прежде чем они успели обменяться мыслями, в восьми метрах от них промчался, как ураган, черный буйвол, увлекая в своем беге гориллу, прицепившуюся к его бокам… Это объяло их ужасом; они поняли, что поступили неблагоразумно, зайдя слишком далеко, и бегом пустились к берегу.

К счастью для них, почва, очень возвышенная в этом месте, позволяла им время от времени видеть сквозь лес реку, и они скоро отыскали дорогу.

На опушке леса они приметили своих товарищей, которые рубили великолепное дерево, что должно было превратиться в широкую и удобную пирогу.

— Вы видите, — радостно встретил их Лаеннек, — что в ваше отсутствие мы исполнили самую опасную часть нашего труда, потому что этот слабый топор легко мог сломаться об узловатый ствол.

— Чем мы можем помочь вам, любезный проводник? — сказал Барте.

— Ба! Каждому — свое ремесло; неопытные руки сразу сломали бы этот слабый инструмент. Теперь, друзья, ручаюсь вам, что не пройдет и недели, как лодка будет сделана, и мы в состоянии будем продолжать путешествие.

— Каким образом вы справитесь с этим громадным деревом?

— Наружная форма не играет роли, а выдолбить его взялись Йомби и Кунье с помощью могучего помощника, о котором мы не подумали.

— Какого?

— Огня.

— Любезный Лаеннек, вы, право, приучили нас к чудесам.

— Тут нет никакого чуда, друзья. Йомби и Кунье просто употребляют способ туземцев. Они сгладят одну сторону ствола горизонтально, а потом день и ночь будут поддерживать костер, брать из него раскаленные уголья и покрывать ими пространство, которое надо выдолбить. Угасший уголь будет немедленно заменен раскаленным, и, искусно управляя операцией, чтобы не сжечь боков, мы получим через неделю прочную и удобную лодку. Самое главное — не отходить от нашей будущей пироги, пока работа не окончится, потому что необходимо поддерживать огонь всегда в середине и на пространстве вдвое меньшем того, которое надо выдолбить. Потом очень легко отнять топором боковые выгоревшие части. Йомби в этом опытен; мы можем положиться на него.

— В самом деле, мужество, которое он выказал, с опасностью для жизни спасая лодку, доказывает нам, что мы можем положиться на его преданность.

— Еще сегодня утром я сомневался, но теперь ручаюсь честью, если только роковая судьба не вздумает воздвигнуть нам препятствия, что не пройдет и пяти месяцев, как вы вернетесь в наше отечество… ваше отечество,— сказал со вздохом бывший дезертир.

— Зачем поправлять ваше выражение, любезный Лаеннек?— ответил взволнованный Гиллуа.— Мы вернемся туда вместе, и будьте уверены, что вам зачтут десять лет страданий в этой стране, где вы оказали большие услуги, способствуя уничтожению предрассудков негров, видящих во всех белых торговцев людьми.

— Это невозможно, господа,— сказал побледневший Лаеннек, склонив голову, — я был осужден на смерть военным судом.

— Ваш проступок был не из таких, которые навсегда пятнают человека; теперь он заглажен. Разве вы ни во что не ставите услугу, которую оказываете в эту минуту? Поверьте, суд нашего отечества сумеет оценить это. Притом ведь тот, кого вы ударили в минуту помешательства, не умер.

— Я был осужден на смерть,— сказал Лаеннек еще с большей энергией, — и никогда не увижу Бретани!.. Притом я обещал Гобби вернуться, а «странник пустынь» не изменяет своему слову.

— Как только мы вернемся, мы выхлопочем вам помилование. Оставьте нам надежду, что ваше решение изменится.

— Надежду? Какое прекрасное слово вы произнесли, друзья! Если желаете, мы так назовем лодку, которая позволит нам оставить этот негостеприимный берег.

Молодые люди не настаивали более, но обещали себе, как только прибудут к берегам Банкоры, употребить все усилия, чтобы уговорить Лаеннека следовать за ними во Францию.

На закате солнца кедровый ствол, с которого сняли все ветви, был готов для долбления; Кунье и Иомби развели костер.

Чтобы не прекращались работы, путешественники переселились на опушку леса; и когда Буана позвала их ужинать, отесанная поверхность будущей пироги уже дымилась от раскаленных угольев.

2. Двенадцать дней плавания. — Берега

Банкоры

Разговор о страшной встрече Барте и Гиллуа во время прогулки занял весь вечер, и Йомби, который провел часть своей жизни в габонских лесах, где водятся гориллы, нисколько не сомневался в победе этого зверя над буйволом.

• Предыдущая
• 41/56
• Следующая