Где нет зимы - Сабитова Дина Рафисовна - Страница 25

• Предыдущая
• 25/33
• Следующая

И меня спрашивает:

— Ляльку не забыла?

— Ну что вы, как можно! — улыбаюсь я.

Здесь по дороге к воротам — лужа на полдвора, ну и Паше — он в кроссовках — лужу пришлось обходить, а я в новых красных сапогах потопала напрямик.

И сели мы и поехали через весь город.

Я люблю ездить на машине, потому что очень редко мне это удается.

А тетя Мира говорит:

— Ребята, может, заедем в кафе и мороженого поедим?

Мы с Мишей с заднего сиденья как закричим:

— Ур-р-ра!

А Паша только головой кивнул:

— Хорошая идея.

Ели мы мороженое и толкались плечами так, что столик шатался, пока Паша на меня не прикрикнул, а тетя Мира на Мишку.

В Мишиной квартире я и раньше была. Там всего две комнаты. Ну и, конечно, еще кухня, ванная, коридор…

Мы с Мишкой сразу в его комнату играть пошли. А вечером тетя Мира достала для Паши раскладушку и сказала:

— Ну, пока разместимся по-походному. А дальше будет видно.

Я уснула на Мишиной кровати, Паша рядом на раскладушке, а Миша ушел спать в тети-Мирину комнату.

Ночью я проснулась и испугалась. Где я? В окно светил фонарь, и с улицы доносился шум машин. Интересно, куда люди едут посреди ночи? Я встала и прокралась к окну. Дождь так и не кончился, асфальт на проспекте был черный, и по нему куда-то неслись, неслись машины. Проехал троллейбус, потом два трамвая, освещенных, пустых…

У меня замерзли ноги, и я решила снова залезть в постель.

И тут обнаружила, что Пашина раскладушка пустая.

Брат оказался на кухне.

Они с тетей Мирой сидели у стола и пили чай.

— Гуль, что ты по ночам бродишь, да еще босиком? — вскинулась тетя Мира.

А я сказала:

— Тетя Мира, а когда мы домой поедем?

В нашем доме на чердаке лежат связки журналов чуть ли не за пятьдесят лет. В нашем доме пахнет масляной краской в комнате мамы, черносливом и медом в комнате бабушки, леденцами в комнате Гуль, сушеным укропом на кухне, а когда топишь печи, пахнет дымком и осенними листьями. В нашем доме стоят в уголке за ширмой Люся, Нюся и Дуся — наверное, не понимают, бедняги безголовые, куда делась их любимая Шура. В нашем доме в окна террасы лезут черемуха и сирень, ирга и вишня, а из моей комнаты виден кусок сада, где растет старая груша. В нашем доме скрипят половицы, особенно в коридоре и бабушкиной комнате, и все время что-то шуршит: то ли это мыши шныряют, то ли старое дерево вздыхает, то ли Аристарх Модестович свои таинственные дела делает…

— Мира Александровна, моя главная цель в жизни сейчас — вернуться домой.

— Я не умею топить печь. Паша.

— И это единственное, что нам мешает вернуться домой?

— Паша, это для тебя — «вернуться». Ты хочешь, чтобы я вообще всю жизнь свою перевернула с ног на голову?

Ну да, Мира Александровна и так глобально изменила свою жизнь. И она ведь нам никто — просто мама Гулькиного друга.

Я на секундочку представил себе, что нас забрала бы из приюта мама Киры. Утром она будила бы нас: «Киру-у-уся, Пашу-у-уся, Гулю-у-уся!» Дикость какая. Смешно.

Не знаю, что еще сказать Мире Александровне. Я уже приводил аргументы, что в этой квартире нам всем тесно.

— Ничего, купим кровать-чердак, это здорово экономит место! — не сдавалась Мира Александровна.

— А представляете — у каждого будет своя комната?

— Но там удобства во дворе, снег зимой надо разгребать…

Там печка, а я даже не знаю, где покупают дрова! — голос у нее был почти жалобный.

— И я не знаю. Соседей спросим, — не сдавался я. — А удобства у нас не во дворе, а в пристройке, на улицу выходить не надо.

— В пристройке, — вздохнула Мира Александровна. — А тут я только что ванную комнату отремонтировала. Всю жизнь мечтала, чтоб у меня ванная была синяя с белым, с морскими мотивами. Такой кафель нашла — загляденье…

Тогда я выкатил свой главный аргумент. Я приберег его напоследок, потому что уверен — это очень серьезная и взрослая мысль:

— Мира Александровна! Потерпите всего пять лет. Через пять лет мне будет восемнадцать, и я смогу сам растить Гуль. Я узнавал, так можно. Оформлю опеку на себя, и вы будете совершенно свободны. Я вам обещаю. Всего пять лет. Но раньше мне не разрешат.

Она смотрела на меня с каким-то странным выражением.

— Тебе, Паша, будто не тринадцать лет, а сто тринадцать. У тебя свои-то интересы в жизни есть, или ты только нянчить сестру нацелен?

Я не сразу нашелся с ответом. А когда я не знаю, что сказать, я не тороплюсь, думаю. И самое лучшее — отвечать именно то, что подумал.

— У меня есть подруга Кира, — сказал я медленно. — Вернее, была у меня подруга Кира. Вот она тоже меня про это спрашивала. Почему-то меня все время про это спрашивают. Везет мне на бестактных женщин.

— На женщин ему везет! — хмыкнула Мира Александровна. — Ну ты хоть представляешь себе, как это будет выглядеть? Пять комнат у вас. Мне скажут: вот, улучшила свои жилищные условия за счет приемных детей!

И я понял, что она начала сдаваться.

— Вот об этом не волнуйтесь. Комнаты у нас небольшие. Печку опять же топить надо, а поленница во дворе. И удобства в пристройке. А вы им скажете, что тут у вас тут кафель — синий, морской, и горячая вода, и мусоропровод… Но мы рвемся домой. Получается, что вы только ради нас на такой ужас соглашаетесь.

— Правда, что ли, ужас? Ты все-таки определись, Паш, ужас там или прелесть.

— Сходим к нам завтра, сами все увидите, — обрадовался я.

— Идти так и так надо. Там же ваши вещи, зимняя одежда.

Двор-то, наверное, зарос за лето, а?

— Вытопчем! — засмеялся я.

— Зачем мы туда поедем?

— Иди, спи, утром поговорим.

— Мам, я не хочу туда насовсем ехать!

— Миша, я устала. Два часа ночи. Иди спи. Утром поговорим.

— Утром ты будешь занята. И ты теперь меня вообще не слушаешь!

— Ну, слушаю. Заберись только на табуретку с ногами — дует.

Они разговаривают, а я сижу в кухне на подоконнике. Надо мной горшок с розовой геранью. «Оставь меня тут, я хочу посмотреть в окно, — сказала я Гуль. — Скоро мы вернемся домой, а я никогда не видела, как живут люди в городе ночью». Так что носом я упираюсь в холодное стекло. Из окна на самом деле немного дует. За стеклом, внизу — проспект с шумящими машинами. Никак не могу понять, куда люди ездят по ночам. Надо спать, а не кататься туда-сюда.

В стекле отражаются Мира и Миша. Тоже не спят.

Грустно мне.

Они ведь не знают, что я все слышу, получается, что я подслушиваю.

А подслушивать — нехорошо.

Вот тетку Любу я подслушала ненарочно. Противная она, эта тетка Люба. И жадная.

Завтра попрошу Гуль, пусть расскажет про меня Мире. Пусть Мира не думает, что я просто глупая мягкая игрушка.

Миша сидит, подобрав босые ноги на табуретку. Лицо у него злое и решительное.

— Почему мы должны переселяться?

— Там большой дом, Миш. Ребята привыкли в нем жить.

— Здрасьте. А я здесь — не привык? Я не хочу жить у себя дома? У меня тут своя комната была. Теперь стала не моя. Но ты вообще хочешь все бросить! Мне не жалко, что они живут в моей комнате. Я просто хочу остаться дома!

Мира сердится.

Я знаю — это неправильно. Но люди — всего лишь люди.

— Ты свинья! — говорит Мира. — Свинья, потому что у ребят и так ничего нет. У них мама умерла, у них ни одного родного человека на свете не осталось, ты это понимаешь? И они хотят хотя бы в свой дом вернуться. Маму не вернуть — так хоть домой. А ты… Ау тебя… У тебя все есть. И ты устраиваешь мне тут сцены!

Миша смотрит на Миру и молчит. И, кажется, готов заплакать.

Мира садится рядом с ним и обнимает его за плечи.

И говорит. Что они посмотрят. Что в том доме у него будет своя комната. Что они перенесут туда все его вещи, и игрушки, и книги. Что там сад, в котором можно играть («Ты же помнишь, Миш?») Летом в этом саду можно построить шалаш, и жить там, и даже ночевать. И быть индейским вождем. И там есть чердак, на который можно залезать и смотреть на улицу через чердачное окно. И пускать с чердака самолетики. Они будут перелетать через улицу. А зимой там надо топить печку. Это очень интересно — топить печку. Сидеть, смотреть на огонь и подбрасывать туда веточки. И можно завести собаку. Любую собаку, даже самую большую. А квартира — она же никуда не денется, правда? Сюда можно будет вернуться в любой момент. А там во дворе зимой будет чистый-чистый снег, и никто не будет его топтать, кроме нас. Утром выйдешь в школу — и оставишь на крыльце свой след, и никто его не затопчет. И еще можно лепить снежную бабу — ее тоже никто не сломает, пока нас нет дома. И еще…

• Предыдущая
• 25/33
• Следующая